Важа Пшавела - Поэмы

Не в силах я больше ворчать,
Сынок мой, как раньше ворчала.
Недаром я, старая мать,
Тебя в колыбели качала.
Будь счастлив с супругой вполне,
Коль сделался ты семьянином,
И слово, что дал ты жене,
Держи по заветам старинным.
Не будь легкомыслен, сынок,
Чтоб сердце жены не болело.
Плевать на домашний порог
Не слишком почетное дело.
Не худо бы было спросить
Родителей старых заране,
Чтоб легче нам было избыть
Постигшее нас испытанье.
Пустого не скажет отец,
А ты своим выбором странным
Нежданно поссорил вконец
Гургена с могучим Леваном.
Ты в луже нас всех потопил,
Заставил плевком подавиться…
Откуда набраться нам сил,
Чтоб снова с тобой помириться?

Нет, мать, не топил я людей,
Любовною клятвою связан;
И рад и любови моей
Никто пострадать не обязан.
Я сердцу лишь долю его
Законную отдал, и этим
Заставил отца моего
Нанесть оскорбленье соседям.
Неужто такая беда
Жениться по собственной воле
И счастье увидеть, когда
Противится царь на престоле?
Ребенка вы вправе родить,
Но, ставший наследником края,
Могу я по-своему жить,
Сыновние чувства питая.
Зачем же отец осерчал?
Зачем он прогнал спасалара?
Не я ли вам первый сказал,
Что царская дочь мне не пара?
Я знаю царевну давно,
Из крепости древней Левана
Она на охоте в окно
Смотрела на нас постоянно.
Господь мне свидетель, что я
Ни в чем не виновен, царица!
И если Леван, как судья,
Посмеет на нас ополчиться,
Нас тоже мужами зовут,
И мы, окруженные войском,
С мечами предстанем на суд,
Поспорив в сраженье геройском.
Крепка наша родина-мать,
Не дрогнут ворота из стали,
И будем мы их охранять,
Как в прежние дни охраняли.

Совсем удалившись от дел
В своем самовластье державном,
Гурген одинокий скорбел
О сыне своем своенравном.
Два месяца он горевал,
Почти не вставая с постели,
И слуги, входившие в зал,
К нему приближаться не смели.
Однажды в глубокую ночь
Не мог он заснуть до рассвета,
И чтобы несчастью помочь,
Вельмож пригласил для совета.

Всем ведомо, визири, вам,
Что нынче случилось со мною.
Не в том мое горе, что нам
Леван угрожает войною.
Нет, сын, мой единственный сын,
Женившись на девке негодной,
Моих не жалея седин,
Унизил мой дом благородный.
И как только носит земля
Доселе такого бахвала!
Как небо на наши поля
С высот до сих пор не упало!
Неужто велит нам судьба
В своем расписаться бессилье,
Чтоб сын мой и эта раба
Под кровлей единою жили?
Вы, лучшие люди страны,
Со мною подумайте вместе,
Как мужа отнять от жены
И смыть роковое бесчестье.
Мы сделать обязаны так,
Чтоб все изменилось отныне,
И пламень любовный иссяк
В моем очарованном сыне.
Подумайте, мысль какова!
Она меня жжет ежечасно.

Поистине, эти слова
Сказал ты, владыка, прекрасно.
Но столь изменить существо
Живого любовного чувства
Способно одно колдовство,
Здесь мало простого искусства,
Не медли же, царь, и зови
Скорей колдунов из ущелья,
Быть может, они от любви
Найдут подходящее зелье.
Увидев, какой оборот
Событья вокруг принимают,
Средь визирей Шере встает
И смелую речь начинает.

О царь, я беру на себя
Все это опасное дело.
Мишень подходящую я
Всегда поражаю умело.
Но видишь ли, слаб я душой,
Чужой не люблю я печали,
Я против того, чтоб порой
Невинные люди страдали.
Безродной девчонки вина,
Конечно, не столь уж огромна:
Росла в захолустье она,
Как зверь одинокий, без домна,
Ей, может, самой невдомек,
Каких она бед натворила,
И кровь ее будет не впрок
Тому, кто светлее светила.
Я это к тому говорю,
Что взял бы ее на поруки.

Отлично, мой Шере! Дарю
Девчонку тебе за услуги.
Как только исполнишь приказ
И все обернется, как надо,
Бери, убирай ее с глаз,
Она небольшая награда.
Вельможи, склонясь пред царем,
Толпою направились к двери.
И с ними, пылая челом,
Ушел торжествующий Шере.
Надели щиты и мечи,
Лежавшие в зале соседней,
И скрылись в безмолвной ночи,
И Шере за ними последний.

За три девять гор и морей,
А где не поймет и нечистый,
Неслыханный жил чародей,
Скрываясь в пещере скалистой.
Он с каджами [1] был заодно,
Запродал он дьяволам душу,
И было злодею дано
И море тревожить, и сушу.
В урочище дэвов вожак,
В русалочьем царстве владыка,
Творил он и бурю, и мрак,
Чтоб путника сбить с панталыка.
Лишь стоит ему засвистеть
И топнуть о землю ногою,
Застонет небесная твердь
И грянет гроза над землею.
И нет, чтобы людям помочь,
Он только им гадит, паскуда,
И с виду, проклятый, точь-в-точь,
Как христопродавец Иуда.
Торчат под усами клыки,
Огонь шевелится над рожей,
И кости его, широки,
Железной обтянуты кожей.
На ноги посмотришь мужик,
А коготь на пальце собачий,
И весь почернел он, старик,
Игривой порос жеребячьей,
И если в народе кому
Вдруг выпадет счастье какое,
Одна лишь забота ему:
Счастливцу напакостить вдвое.
Однажды сидел чародей
Один у подножья утеса,
И козни он плел на людей,
И в небо посматривал косо.
И вдруг над его головой,
Склоняясь над самой долиной,
С вершины горы верховой
Прокаркал, как ворон пустынный.

Эй, старче, куда запропал?
Увидеться время приспело.
К тебе, повелителю скал,
Имеется спешное дело.

А, визирь Гургена — царя,
Любовью израненный Шере!
Ты каркаешь издали зря,
Спускайся скорее к пещере.
Давно тебя, братец, я жду,
Пронюхав о страсти бесплодной.
Не стой же у всех на виду,
Как волк завывая голодный.

Привет тебе, мудрый старик,
Знаток колдовства и знахарства!
Коль в сердце мое ты проник,
При думай от горя лекарство.
Коль ты возвратишь мне покой,
Бери мою душу в рабыни.
Ты видишь, что сам я не свой
Стою пред тобою в унынье.
От страсти я весь изнемог,
Влюбленному ведь не до шуток!
Уходит земля из-под ног,
Слабеет от горя рассудок.
Хоть заживо в землю ложись,
Плитой покрывайся надгробной.
Ты веришь? За всю свою жизнь
Не знал я болезни подобной.

Я знаю про горе твое.
Едва появилась Этери,
Как молния, взоры ее
Ударили в голову Шере.
Итак, за каким же, сынок,
Ко мне ты явился советом?
Скажи мне, как если б не мог
Я сам догадаться об этом.

Ах, что мне ответить, старик?
Сгубила меня чаровница!
Сказал бы, да разве язык
Промолвить всю правду решится?
Согнуло несчастье в дугу,
Впились в мою голову сверла.
На хлеб и смотреть не могу
Кусок вылезает из горла.
Застлала глаза пелена,
Рука поднимается еле,
Душа, безнадежно больна,
Не держится более в теле.

Ну, полно тебе причитать!
Ты впал от отчаянья в детство.
Чтоб эту красотку достать,
Имеется верное средство.
Коль горе свое побороть
Влюбленному визирю нечем,
Достану я проса щепоть,
Полью молоком человечьим.
Потом на крови разведу
И чтобы лекарство окрепло,
От грешников, сгнивших в аду,
Прибавлю зловонного пепла.
Частицу своей черноты
Нам даст на приправу Иуда…
Лекарства подобного ты
Не видывал, Шере, покуда.
Возьми его, визирь, с собой
И около дома Этери
Под самым порогом зарой,
Когда она выйдет из двери.
Как действует средство мое,
Вы скоро заметите сами.
Прекрасное тело ее
Покроется мигом червями.
В глазах и в развалинах губ
Неслыханный гнус расплодится.
И скоро она в полутруп
На ваших глазах превратится.
И тщетно ее лекаря
Дежурить начнут у постели,
Потрудятся, глупые зря,
Червей же не выведут в теле.
Пускай насладится вполне
Царевич подругой красивой!