Николай Браун - Стихотворения
1933
Рождение портрета
Анатолию Яр — Кравченко
В последний раз он осмотрел
подрамник,
Он постучал рукой, как браковщик,
В натянутое чуть ли не до треска,
Певучее, как бубен, полотно.
И он вошел, как в облако, где вещи
В туманной влаге тонут без лица.
Он двинулся на них — и уголь свистом
Березовым запел на полотне.
Он уголь тряс, и щупал очертанья,
И щурил глаз, и подымал из тьмы
Углов, и ромбов, и кругов обломки,
И выносил, и в новый сноп вязал.
Он выжал краски плотными холмами,
Они сияли косной красотой:
Деревья, небо, камни, люди, лица, —
Характеры сырьем лежали в них.
И сразу мир заговорил, защелкал,
Заполыхал загадкой глаз, и губ,
И лба, и рук того, кто истуканом,
Захлопнув жизнь, маячил перед ним.
Расставив ноги, нюхом следопыта
Озера глаз, холмы бровей и лба,
Пустыни щек он обошел, облазил
И за мазком вытягивал мазок.
Еще, еще, пошли, перекликаясь,
Цветной ордой и вдоль и поперек,
Теряя тон, и злясь, и добывая
Чужую жизнь из-под семи замков.
Там где-то детство хлопало в ладоши,
За материнский пряталось подол,
Играло в рюхи, в отрочество лезло,
Вытягивалось, юностью горя.
Там выли страсти голосами бури,
Души и дел бежала кривизна,
Там наливались мудрости железом
Тупого лба упрямые бугры.
Он день за днем тянул все новый поиск,
И вдруг во сне вскрывал неправоту
Иных частей, бежал — и мастихином
Сдирал уже подсохший кривотолк.
И день за днем располагался хаос,
Густел, и цвел, и открывал лицо,
Летала кисть — и, наконец, последний
Пробег легчайший. И отпрянул он.
И перед ним, на все открытый створки,
Гремел квадрат. И это жизнь была.
И это все. Осталось только — подпись,
Палитры грязь, да тяжесть рук, да грусть.
1933
Тютчев
О рьяный конь, о конь
морской,
С бледно-зеленой гривой!
Ф. ТютчевКуда вы? Стоп! Назад, морские кони!
Назад! В конюшню! К Тютчеву! В стихи!
Он конюх ваш на первом перегоне,
Он вызвал вас из водяной трухи.
Так создают богов. И так играют дети.
Он был ребенком, с богом на губах.
Он создал вас — и вот уже столетье
Пасетесь вы на водяных лугах.
Сто лет вы бьетесь выпрыгнуть из плена,
Он обманул вас, темный следопыт!
Вы только пыль пучин, слепая пена,
И нет ни грив, ни торсов, ни копыт.
Он обманул себя, когда сквозь хаос
Уйти хотел в «элизиум теней»,
И тенью дыма жизнь ему казалась,
И тем звала и мучила сильней.
Что проку вам пустую гнать погоню?
И я хлещу вас по глазам — назад!
В стихи, туда, где спит ваш первый
конюх,
Неверный бог и знатный дипломат!
1934
Друзьям
Пылать свечой, как сто свечей!
Сгорать костром! А много ли
Пробьется нас, живых лучей,
От мертвых душ, сквозь жуть ночей,
К живому сердцу Гоголя?
Идем и тычемся — кроты!
Дугой — пророки — горбимся!
Жрецы куриной слепоты,
Подножной травкой красоты,
Поджав копытца, кормимся!
А наша речь? Ее река
Лежит ленивой сыростью.
Она глуха, она дика,
Как колокол без языка,
А ей в века бы вырасти!
И что нам жаться к берегам,
Визжать слепой уключиной?
Из ветерка бы — в ураган,
Из ручейка бы — в океан,
Да с грозами, да с тучами!
Сиять лучом, как сто лучей!
Сгореть, но сердце вынести,
Но в сонной дикости вещей,
Сквозь одиночество ночей
В большое солнце вырасти!
1934
Песня о Лебяжьей канавке
По Лебяжьей по канавке,
По небесной синеве,
Тихо весла поднимая,
Лодка движется к Неве.
Дети с бережка сбегают
Побарахтаться в воде,
Дети смотрят и не верят —
Нету лебедя нигде!
Опаляя город зноем,
Ходит полдень молодой,
Сада Летнего прохлада
Пролетает над водой.
Отсверкали, отгремели
Поля Марсова грома,
Этим полем проходила
Революция сама.
Годы славные далеко,
Зацветают дерева…
За Лебяжьей за канавкой
Открывается Нева.
На Лебяжьей на канавке
Нету лебедя нигде,
Белым лебедем проходит
Только облако в воде.
1935
«Не словами бедными, скупыми…»
Не словами бедными, скупыми
Говорить бы нынче о тебе, —
Все сказать, назвать, придумать имя,
Все, чем стала ты в моей судьбе.
Не словами — облаком плывущим,
Еле слышным шелестом ветвей,
Свистом ветра, в море снасти рвущим,
Воркованьем сизых голубей.
Языком таким, которым в грозы
Туча с тучей в небе говорят,
Чтобы бились ливни, чтобы слезы,
Чтобы дали вздрагивали в лад!
Чтобы все цветы, деревья, травы
О тебе сказали: вот весна!
Чтоб твоей живительной отравой
Вся земля была полонена!
Чтобы звезды замерли, внимая
Невозможной песне о тебе,
Чтобы мог сказать я: «Дорогая,
Вот что значишь ты в моей судьбе!»
1938
«Распрощаемся, разойдемся…»
Распрощаемся, разойдемся,
Не в разлуку, а навсегда.
Разойдемся — и не вернемся,
И не свидимся никогда.
Никогда! Отпылают зори,
И леса отшумят листвой.
В дальней дали, как чайка в море,
Затеряется голос твой,
Затеряется облик милый,
Не дотянешься, не дойдешь,
Не докличешься. Все, что было,
Только небылью назовешь.
Только небылью! Все скитанья,
По которым прошли с тобой,
Все скитанья и все страданья —
Крылья молний над головой.
Так прощай же! Заря сгорает,
Звезды в небе, дрожа, встают.
Так прощаются, вдруг теряя
То, что молодостью зовут,
То, что в сердце горело, билось!..
Утро. Осень шумит листвой.
Это все мне только приснилось —
Ты покуда еще со мной.
1938
Пушкин
Он спал как будто.
Песню ветра,
Гремя заслонкой, вел камин.
Висели звезды рядом где-то,
Между оконных крестовин.
Он сразу понял: осень, вечер,
Деревня, ссылка. Он привстал
На локоть. Вслушался: далече
Запел бубенчик и пропал.
Опять пропал! Опять хоть в спячку!
Ни книг, ни писем, ни друзей…
Вдруг слово первое враскачку
Прошлось по комнате по всей.
И, на ходу качая воздух,
То легкой рысью, то в карьер,
Шатая стены, окна, звезды,
Обозначается размер.
В его походке знаменитой
Раздольем песенной тропы
Восходят кованым копытом
Четыре тяжкие стопы.
Четыре солнца всходят разом,
Четыре бубна в уши бьют,
Четыре девы ясноглазых
В четыре голоса поют.
И песня льется, замирая,
А в ней, чиста и глубока,
То удаль русская без края,
То злая русская тоска,
Паром, скрипящий у причала,
Полынь, репейник на полях
И потерявшая начало,
Вся в рытвинах и колеях,
Дорога. Полосы косые
На верстовых ее столбах
И на шлагбаумах. Россия!
Трактиры, галки на крестах,
И деревянные деревни,
И деревянные мосты.
Россия, Русь в уборе древней,
Живой навеки красоты!
Душа изведала отрады
Народных песен, скорбных дум,
И глушь лесов, и гор громады,
И ширь долин, и моря шум.
Страна! Как сердцу в ней просторно
И как в ней тесно для ума,
Для вольности! Живые зерна
В ней душит рабство и тюрьма.
Уже друзей не досчитаться
На перекличке. Черный год!
Суровый год! И, может статься,
Его уж близится черед?..
Писать! Слова идут, мужают
И в строе песенном плывут,
А звезды стены окружают
И в окна свет неверный льют.
Писать, писать — в стихах и в прозе,
Писать! Не то сойдешь с ума…
Вот-вот зима. Свежо. Морозит.
Ужель еще, еще зима?
1939