Николай Браун - Стихотворения
Обзор книги Николай Браун - Стихотворения
Николай Браун
Стихотворения
О себе
Истока моего поэтического слова — в истоках моей биографии.
Этими истоками были для меня годы детства, проведенные среди природы тульского края, в Белевском уезде, где я родился в 1902 году.
Годы моего учения прошли в Орле.
Тульская и орловская земля воспитала во мне глубокое чувство поэтического. Это были тургеневские, лесковские, фетовские, бунинские места. На этой земле я с детских лет вслушивался в полновесное, красочное народное слово, слушал народные песни, частушки («страдания»), сказки, видел трудную жизнь дореволюционной деревни с ее горестями и радостями.
Тяга к поэзии пробудилась во мне рано, но слово давалось трудно. Самым важным для моего дальнейшего развития как поэта, самым существенным я считаю рано пробудившуюся способность вслушиваться, всматриваться, вчувствоваться в окружающее, чем бы оно ни было: в мерцание лунного снега, в трепет осинника, в песенку жаворонка, в веселый говор весеннего ручья, в народную поговорку, в вечернюю девичью песню, летящую с далекого сенокоса.
Все это я жадно вбирал в себя, совсем не думая о том, что это может быть высказано словом. Я тянулся к слову, созданному другими.
Первым поэтом, захватившим меня, был Некрасов. Может быть, потому, что многие образы, созданные поэзией Некрасова, были для меня не только литературой, но самой жизнью, самой правдой, раскрытой в волнующем поэтическом слове, скорбном и гневном, и таком певучем, что я, бывало, открыв книгу, часами не читал, а пел не только то, что пелось в те годы, но почти все подряд, сам придумывая мотивы.
А там открылись безмерные глубины поэзии Лермонтова, Пушкина, других классиков, а там — явления новой поэзии, с которой ближе и лучше я познакомился уже в Петрограде.
На меня обрушилась целая лавина поэтических открытий.
На смену уже утвердившемуся символизму пришло острое новаторство футуристов, свое понимание задач поэзии отстаивала практика акмеистов, о своей попытке создать «школу» заявляли имажинисты. Предстояло заново осмыслить классическое наследство. Поэзия выходила к новой тематике, к поискам нового действенного слова, новых средств поэтического раскрытия.
Для меня, представителя нового поколения, становилась существенной не столько теоретическая позиция каждой из этих школ, сколько та практика, те творческие их достижения, которые способствовали бы выходу новой поэзии на новую орбиту.
Для меня этот выход был ознаменован утверждением несколько отвлеченно раскрытой темы — косного мира и человека, мастера, которому предстоит этот мир перестроить. Поиски слова велись мной в соответствии с этой задачей — не только в направлении образного, красочного слова, но и слова-мысли. Эти мои попытки нашли свое отражение в первой книге моих стихов «Мир и мастер», вышедшей в 1926 году.
До того мои стихи публиковались в журнале «Красный студент». Первой публикацией в «большой» печати было стихотворение «Россия», принятое А. Н. Толстым и напечатанное в журнале «Звезда» в 1924 году.
В двадцатые годы мне пришлось освоить разные профессии. Я был санитаром, пожарным, актером, грузчиком в студенческих артелях. В дальнейшем вел редакторскую и редакционную работу.
Учился я в Педагогическом институте имени А. И. Герцена на отделении языка и литературы и в Институте истории искусств.
С 20-х годов состоял в различных творческих объединениях и союзах: в студенческой литературной группе «Мастерская слова», в Союзе поэтов, во Всероссийском союзе писателей, в группе «Содружество», куда входили представители разных жанров, в группе поэтов «Ленинград». В 1934 году, с момента возникновения Союза писателей СССР, вступил в него, был делегатом его первого и всех последующих съездов.
С самого начала Великой Отечественной войны я служил в Краснознаменном Балтийском флоте в распоряжении Политуправления. Был начальником литературного отдела газеты «Красный Балтийский флот». Участвовал в обороне Таллина и, не без приключений и трудностей, в прорыве кораблей Балтийского флота из Таллина в Кронштадт. Затем — блокадный Ленинград. Снова работаю над стихами, сатирическими фельетонами, лозунгами для газеты, над текстами песен для композиторов, для ансамбля Военно-Морского Флота, выступаю в частях и на кораблях. Совместно с поэтом С. Спасским пишу либретто для оперы М. Коваля «Севастопольцы», поставленной затем рядом оперных театров страны.
В послевоенные годы вышел целый ряд моих книг: «Мой светлый край», «Живопись», «Я слушаю время», «Я жгу костер», «Гимн одержимым» и другие. В них — раздумья о времени, о творчестве, стихи о Ленинграде, о природе, о любви. В них я часто возвращаюсь и к пережитому в дни войны.
Одновременно с работой над своими стихами с середины тридцатых годов я перевожу и редактирую переводы классиков и современных поэтов Украины и Белоруссии.
В разное время мной написаны две поэмы, выходившие отдельными изданиями: «Мюнхен», посвященная Баварской Советской Республике (1931) и «Молодость» (1959) — поэма о 20-х годах.
В настоящем сборнике, в отличие от предыдущих изданий, стихи расположены не тематическими циклами, а в хронологическом порядке; включены также стихи из ранних моих книг.
В этой краткой заметке невозможно раскрыть весь сложный и трудный путь моего поэтического развития. Одно чувство, одна уверенность не покидали меня никогда и посейчас остаются моим убеждением: творческие поиски в искусстве не имеют предела. Там, где кончаются поиски, там кончается искусство.
Николай Браун
Стихотворения
Россия
В нóчи, в нóчи, в поля, сквозь огни,
в черноту, где гудят
Паровозные топки, где шпалы звенят, где
когда-то
По скрипучим теплушкам, по рваным
шинелям солдат
Девятнадцатый год выжигал величавую
дату!
Там запутанный в травы, там кровью
окрашенный дым,
Он скитался немало, он слышал земли
перекличку,
Он расскажет о том, как над этим кочевьем
глухим
Нами брошена в порох задорная рыжая
спичка,
Как в изодранных пальцах рвались
и хрипели слова:
Лучше штык иль свинец, чем копить
золотые копейки!
И была не столицей — походной палаткой
Москва
С пятикрылой звездой на татарской своей
тюбетейке.
Может быть, он и горек, годов этих
яростных яд,
Но столетий острей и чудеснее годы такие.
Оттого и слова мои тусклою медью стучат
Перед звоном твоим, вознесенная дыбом
Россия.
Вот я имя твое, как завещанный дар
берегу,
И выводит рука над заглохшею в полночь
равниной:
Нет России былой! Есть Россия в свистящем
снегу,
Что в просторы вселенной рванулась
пылающей льдиной.
1923
Мастеру
Касаться песен черствыми руками
В разгар азарта — нет, нехорошо!
Кто наш предел однажды перешел,
Вдохни огонь в захолодевший камень,
Возьми язык, и вырви, и учи
Слагать речей поющие ключи.
Ты видел мир? Он начерно и наспех
Сырым плакатом взят на полотно.
Земли плавучее зерно
И этих звезд пылающая насыпь
Твоим глазам развернуты давно.
Он ждет тебя. Ты старый мастер,
Не у тебя ль запрятаны в запястьях
Стук молотков и стук сердец,
И солнц играющие снасти,
И вымуштрованный резец?
Кромсай же заново и чертежи и карты.
Всю поступь мира начисто разбей,
Чтоб соль высокого азарта
Запела в россыпи камней.
Ты слышал мир? В его раскачке ранней,
В ветрах и водах жалобы дробя,
Все те же голоса трубят,
Все о твоем стремительном дыханьи…
Взойди на холм. Твоя земля в тумане.
Она поет. Она зовет тебя.
1924
Корабли
Моей матери
Над слухом человеческим,
Над площадью земли
Плывут мои словесные,
Плывут мои певучие
Цветные корабли.
Не знаю, где их родина,
Не я их вывожу,
Но только ночь наклонится,
И я уже слежу:
И вдруг качнутся полымем,
И входят в тишину,
Я только слышу в голосе
Предзорную струну,
Кочующую, лунную,
Ударившую в пляс,
Растущую, бурунную,
Надорванную в лязг —
И стены растекаются,
И вздернуты глаза,
И струнами развернутыми
Стонут паруса.
Идут, играя визгами,
Хмелея высотой,
Над злым косноязычием,
Над нищей теснотой,
Над спящими,
Над падшими,
Над стуком торгашей,
Неслыханными брызгами
Для темных человеческих
Загубленных ушей.
И кто-то вдруг засветится,
Привстанет у стола
И станет им подтягивать,
Раскачиваясь в лад, —
И вдруг увидит заново:
В подоблачных лесах
Дорогами пернатыми
Проходят паруса —
А это я, протянутый
Над стуками,
Над странами,
Плыву, не зная сам —
В какой последней гавани,
В краях какой земли —
Пройдут мои чудесные,
Зайдут мои певучие,
Замрут мои последние
Цветные корабли.
1926
