Николай Браун - Стихотворения

Ходят пóнизу туманы,
Холодят стремена.
Заложили атаманы
В самокруты тютюна,

Чубарыми гривачами
Повернули на закат,
Длинноусыми речами
Дым шевелят:

«Не пора ли
Остудить удила,
Заряница за горами
Залегла.

Оступается дорога
Вороным-ворона,
Перещупана по крохам
Низовая сторона,

Переиграна спесь
Догола,
За плечами только степь
Да зола —

Не пора ли конюхам
В передых
Кожухами колыхать
До воды?»

Только звякнули железа,
Только тени вперевес —
И ударили поводья
На рысях,
И копыта над водой
Висят.

Ходят берегом туманы,
Холодят,
По развернутому стану
Седла встали в ряд.

Крепко ночь над головами
Завязала сон,
Понизовыми делами
Веет от попон.

Только ухо на дозоре
Шорохи берет,
Только, дреме непокорен,
Ветер пламя гнет.

И когда, зарей подбитый
Из-за гор,
Задохнется под копытами
Костер, —

Будут хлопоты и лязги,
А пока —
Шарит нож под опоясками
Рука.

Подымается города взмах
На полуночных лунных весах,
Залетает зима,
Заметает зима
В переулочки, за дома.

В переулочках и домах
Суета согревает шаг.

Не у каждого под рукой
Крепкостенный жилой покой,
Чтоб нести в высоком строю
Рядовую судьбу свою,
Но у каждого злее зуб,
Если день на подарки скуп.

И когда призаляжет тьма
В переулочки, за дома, —

Не тряси, гражданочка,
Соболями,
Где фонарики
Не горят,
Там девчоночки
С делашами
Финским ножиком
Говорят…

А фонарики бегут, бегут,
А за стеклами уют берегут.

А за стеклами ночь зажжена
Золотей, чем над крышей луна,

И я вижу, как вяжут концы
Закупившие судьбы дельцы,
И цыганка с подругой в лад
Механическим жаром дрожат,

И одна наклонилась вперед,
А другая плечами плывет,
И слепыми глазами поет,
И гитара стучит и бормочет
Про «любовь, летней ночи короче».

И в волненьи сидят оловянном
Истуканы над желтым стаканом…

Вдруг ударило за окном
Полустанками, дымком,
Свежей сосенкой, петухом.

В подбеленной луной дали,
На средине моей земли,
По дороге — полозок, полозок,
Над полозьями — голосок.

То ли ветер в соломинку лег
И свистит на раскатах дорог,
То ли полночь…
   А это она —
Снеговая моя страна,
Костромская моя жена —
Путь полозьями ворошит,
Сосны песенкой ворожит,

Древней песенкой, простой
На соломинке золотой, —

И страна широка, широка,
А соломинка высока.

Оттого вот и я пою
На широком таком строю,
И я слышу тебя, страна,
Снеговая моя струна,
Костромская моя жена!..

И как будто не давит тьма,
Залетевшая за дома.

Звездами задернуты
Ночей потолки,
Их тяжесть во все стороны,
Попробуй, опрокинь!

Каждая, хоть глаз коли,
Набита темнотой,
Над грядками, над вязами
Входила на постой,
Внизу овчарки ляскали
В тоске сторожевой.

Они страшились облака,
Пичужек на кусте
И шорохов, что под боком
Тащила в уши волоком
И сбрасывала степь:

Голоса кузнечиков,
Треска трав,
Блеска уздечек
И таборной речи,
Нацелившей глаз в хутора.

То целятся лошадники,
Идут поставщики,
Четвероногих краденых
Ночные знатоки.

Уж выслежены подступы,
Овчарки нипочем,
Как будто ватной поступью,
Как будто воды в ростепель,
В ворота конь течет.

Он льется прямо за угол
И гонит тени ног, —
Вдруг у стойла, за ухом —
Свет, крик, брёх.

Выбегали конюхи,
Махали фонарем,
Сигали тени под ноги,
Как будто знают ход они
И заодно с ворьем.

Глаза кружили петлями,
Но вещи не ответили б, —
Хоть бейся до слезы! —
Как мертвые свидетели,
Забывшие язык.

И люди в седла подняты,
И треплют повода,
И свора лаем гонит их
По свежести следа.

Всей высотой смыкала чаща
Сырых ветвей смолистый вес.
Передо мной, как бред навязчив,
Кустарник шел наперерез;
Он был подростком настоящим,
Задирой был и в драку лез.

Он привыкал к игре военной:
Отбит один — бежит другой,
Он угрожал болотным пленом,
И, как взаправдашний огонь,
Сушняк взрывался под ногой.

Я чащу знал, как знаю утварь
Свою в дому, я шел, пока
Сквозная синяя доска
Стволы раздвинула, легка,
И вдруг — лужок, и вдоль лужка
Как будто в локте перегнута
Ручья гремучая рука.

Там, коченея между трав,
К земле, как к родине, припав,
Забыв труды и стремена,
Сверкали кости скакуна.

В высоких ребрах, где когда-то
Текла, играя, быстрота,
Топтался ворон вороватый,
Лопух качался у хребта —
Как мусор сохла быстрота.

Ручей летит под бережком,
И тот же норов ходит в нем,
С луной и солнцем переменчив,
То он ворчит, как жидкий гром,
То на таком поет наречьи,
Как будто плачет серебром.

И все б ему бежать — куда?
Глядеть, как блещут города,
Ловить людей чужую речь,
Греметь, и плакать, и беречь,
Смывая версты и мосты, —
Дыханье той же быстроты.

Пускай костяк из-за куста
Кричит, что это суета,
Но есть иной игры закон,
Как сон, как жажда тянет он,
И ворон, дергая ребро,
Такой же движется игрой.

И если вдруг — удар ножа
Иль пули — все-таки бежать
Вперед и грохнуться мешком,
И тут, в последний раз, ничком,
Теряя землю из-под ног,
Еще податься на вершок!

Хитра стихия. Осторожно
Войдет, наляжет на рычаг.
Но есть на площади морозной
Сторожевая каланча.

Там изваяньем спит пожарный
В тулупе, пахнущем овцой,
И каски, медью самоварной
Вдоль стенки выстроясь попарно,
Летят начищенным лицом
Навстречу той злодейской спичке,
Что спит, уткнувшись в коробок, —
Родоначальницей тревог.

В ней реки огненные рыщут,
В ней дым запрятан до поры.
Она проснется и засвищет,
Ударит в ведра и багры, —
И всё: от коек до конюшен
Отбросит теплый недосып —
И прянут в упряжки наружу
Четвероногие жильцы.

Но мирен храп досужей спички,
И на зубах у жеребцов
Хрустит овес, и кто отыщет
В дежурстве, пахнущем овцой,
Лицо огня и запах стычки,
Которой ждет, как лед горда,
Холодный выходец — вода?

Она пока еще в запасе
Должна от ярости потеть,
И плечи скользкие вертеть,
И в крик кричать, что тошно спать ей
В такой тюремной тесноте,
Что лучше стать речонкой тощей,
Бежать и петь прохладной рощей
С листком березовым во рту…
Она, повизгивая, вскочит
И вдруг пойдет на высоту
Между стропил и переборок, —
И человек увидит вдруг,
Как двух стихий сойдется норов,
Чтоб пеплом скорчиться к утру.