Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Цветок, травинка каждая
И каждый лист на дереве —
Все мучилися жаждою
И на нее надеялись.

В ее смотрели сторону,
Чтобы она заметила.
Черна, подобно ворону,
Она по небу медлила.

Синеющая, гордая
И молниями пылающая,
Верблюдица двугорбая
Паслась еще, пила еще!

Вот выросли два пробела,
Две проседи на выгорбье,
Два грома время пробили
Ко щедрости, к невыгоде.

Вся вызревшая, вот она!
И званая и зовущая,
Сейчас, сейчас польет она,
Напоит все живущее.

В такое время жаркое
С ней сотворилось странное —
Вдруг стало очень жалко ей
Раздать свое приданое.

Через село и по лугу,
Виновно понахмурившись,
Как бы под тонким пологом
Она прошла, зажмурившись.

И, против ожидания,
Луга, поля, селение
Остались вне внимания,
Не получив целения.

Заохали травиночки:
— Ни слезки, ни росиночки,
И-и-и, маменьки, и-и-и, папеньки,
Ну ни единой капельки!

Хоть маленького б дождичка,
Глоточек бы, немножечко,
А то ни капли на тебе —
Тогда зачем быть на небе?!

А туча, не оглядываясь,
Наскоро ступая,
Спешила вдаль, догадываясь,
Что ей кричат:
       —Скупая!

У вновь занявших наше место
Была любовь такая ли?
И так же ли у жениха с невестой
Сердца при встречах таяли?

О, если так, крыльцо простое,
Останься целым навеки,
Неси в сознанье молодое
Любви высокой навыки.

О, если так, младое племя,
Я за тебя порадуюсь,
И для тебя в любое время
Открою дверь парадную!

Вьюгам всласть побродяжить
Хватает зимы.
Город варежки вяжет,
Катает пимы.

Вижу светлые серьги,
Задумчивый взгляд.
И любовь и усердье
В работе девчат.

Их послушные спицы
Низают петлю.
В холод этакий птицы
Жмутся к людям, к теплу.

«Где ж ты, где ж ты, мой милый?»
Снег. Сугробы кругом.
«Не нарвися на мины,
Осторожней — с врагом!»

Плавку медную плавит
Багровый закат.
Труд свой доблестный славит
Старик-пимокат:

— Сделал прочно. Для фронта.
Не хвастаю тут,
Что пимы без ремонта
До Берлина дойдут!

Вьюгам всласть побродяжить
Хватает зимы.
Город варежки вяжет,
Катает пимы.

В пальцах девушки
Дрогнул платок и кайма.
— Что с тобою? — спросите.
Ответит:
— Война!

Над ребенком родившимся
Няньки сидят.
— Кто родился? — спросите.
Ответят:
— Солдат!

На письмо через слезы
Старушка глядит.
— Что там пишут? — спросите.
Ответит:
— Убит!

— Отстоишь ли себя? —
Мать-Россию спросил я свою.
— Если ты мне поможешь, сынок,
Отстою!

За Черным морем Турция
Белеет, как окурок.
Какая конституция
Придумана для турок?

Не очень-то хорошая,
Когда ее поэты
В казематы брошены
Во главе с Хикметом!

Еще тысячелистник свеж!
Все остальное выкрашено в охру.
Тревоги майские,
Свиданий трепет где ж?
Час от часу я к ним все больше
Глохну.

Вот-вот и снег пойдет.
В душе — зима, мороз.
Пишись, судьба, заглавною строкой!
Как много в сердце
Чувства собралось —
И вылилось. И нет его. Покой.

И некуда и не к кому спешить.
Иду, смотрю,
Как стебель в землю никнет.
Он попран смертью.
Мне еще здесь жить.
Была бы жизнь, а цель возникнет!

Без радуги, без грома и без молнии
Прошел едва заметный миру дождь.
Прошел в людском бесславьи и безмолвии,
Никто ему не выкрикнул: — Хорош!

Он был настолько тих и незаметен,
Что в памяти мог сразу умереть.
И было б так, когда бы вслед за этим
Луга не стали буйно зеленеть!

Уж как ехал государь Иван во Псков город,
Что проведывал Васильевич свою землю.
Уж как кланялся свет Грозный своему люду.
Выносил народ на улицу хлеб с солью:
— Не побрезгуй подношеньем, государь наш!
У нас помыслы едины и един хлеб.
Как возрадовались храмы да в частОй звон,
Не тебя ль они приветствуют, Иван-царь?
Но откуда взяться горю средь согласья?
Кто-то в колокол ударил бунт, всполох.
Сдвинул брови царь собольи: — Что за пакость?
Еще есть во Пскове городе измена!
Приказал Иван снять колокол с собора.
— Ну-ка, вырвите ему язык поганый,
Чтобы попусту, негодный, не болтался!
Били молотом по колоколу гулко,
Говорили: — А вперед тебе наука!

Кто-то всхлипывал всю ночь,
А под утро громко плакал.
Это старый странник-дождь
Крыши красил свежим лаком.

Все блестело на виду —
И дороги и растенья.
Каждый злак: — Иду! Иду!—
Говорил от восхищенья.

После ливня и грозы
В зоне царствия лесного
Появлялися грибы
И тотчас же брали слово.

— Мы — лесов своих князья,
Хоть живем мелкопоместно.
Что без нас никак нельзя,
Даже Пришвину известно.

Зеленел поблекший луг,
И светлел напев пастуший.
И один лишь ясный «кук»
Выдавал восторг кукуший.

И на вымытом челе
Существующего мира
Жизнь, чуть-чуть навеселе,
Улыбалась очень мило!

Скрипели сани, сыпал снег,
Стелился под ногами саван,
Метель смеялася, и сам он
Смеялся страшно вместе с ней.
Он звал ее:
     —Княжна Снежна!
В безумном смехе, в трезвом хмеле,
Как сон, как стон, как в самом деле,
Она была ему страшна.
Сияли снежные леса,
Под этой искрившейся стынью,
И все казалося пустынью,
Мир в пыль снегов поизвелся.
И этот стон:
— Сюда! Сюда!
Шли санитары.
— Где же смертник?
И на снегах алел бессмертник,
И сонно плавилась слюда.
И шли саперы,
И сопел
На дальней станции санпоезд,
И что-то ахнуло вдруг, то есть
Гвардейский миномет запел…
— О, господи!
Он встал.
На лбу
Светился крупный жемчуг пота,
К нему стучался сильно кто-то
С вопросом:
— Ты закрыл трубу?
— Закрыл.
Сосед зашел.
— Закурим?
— Давай.
— А где бумагу дел?
— А я все счет веду тем пулям,
Что обогнули мой удел.
Ужли опять стрелять придется?
— Посмотрим дальше, что с весны…
— Тревожно сердце мира бьется
И мне опять дурные сны…
Два рядовые войн обеих
Нашли забаву в табаке.
Эй, мистер атомщик, добей их,
Что держишь смерть в своей руке?!
А за окном снега, сугробы
И светлый месяца озноб.
И вечер, парень чернобровый,
Сердца ворует у зазноб.
И на заснеженном безбрежьи,
Под синим инеем ветвей,
Нам видятся все реже, реже
Следы бессмысленных смертей.