Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

Глаза – как две маслиночки,
А ножки – ножик востренькой,
Сама – совсем картиночка
В сарпинке новой пестренькой.

Терпя от инфлуэнции
И с опухолью в ротике,
Избачит в конференции,
Замзавит в библиотеке.

А дома – закузминится:
– Хотя в политпросвете я,
Но всё же именинница
В осьмнадцатом столетии.

Что мода музе простенькой!
Прабабушкой оденется –
И с комсомольцем Костенькой
Пройдет набором Ленинским.

Ох, Милочка-вертепица,
Чернява и косматенька,
Беда, когда нелепице
Втемяшится тематика.

О, мой доверчивый издатель
И слишком благосклонный друг,
Боюсь, «Тщета» моя некстати
В рождественский ваш недосуг.

Но научил нас опыт грозный,
Как надобно во всем спешить,
Чтобы не оказалось поздно
И подарить, и получить.

И вот, кишмиш перебирая
К традиционным пирожкам,
Одною мыслью занята я:
Как угодить, конечно, вам.

Итак, примите без ремарок,
От коих киснет даже сласть,
Не к святкам от меня подарок,
Но вам довлеющую часть.

Ах, не писал икон изограф
Таким рачительным письмом,
Как я сей авторский автограф
На экземпляре именном.

Всех наших улиц обогнув углы,
Вы за город отправились намедни,
Чтоб показать (о, восхожденья бредни!),
Как лезут вверх певучие ослы.

Но стало Вам уже не до хвалы
Терпению – у дождевой обедни.
Хоть и на спуске ливень, хоть не все дни,
А на ногах не крылья – кандалы.

И поделом. Хотите быть поэтом –
Не портите поправками стихи
И не лягайте критиков при этом.

Но все сии отпустятся грехи,
Когда Вы мне ответите сонетом
Иной, на те же рифмы, чепухи.

Жили мы в избушке на курьих ножках,
Был нашим домом Palace-Hotel.
Sleeping-саг’ы на далеких дорожках
Нашу покачивали постель.

Нам ли пристало ждать на перекрестке,
Коммунхозов, Жилсоюзов меж –
Если цел на недожатой полоске
Тихий, сельский, английский коттедж?

Где гложет поток каменное ложе,
Где липа цветочный ливень льет –
Поздним вечером постучит прохожий:
– Терем-теремок, кто в тереме живет?

Если девушка, будешь мне сестрица,
Мужняя жена – сыном зови.
Настежь дверь — Шемаханская царица,
Выдь в звездах печали и любви.

Ляг, платок, облаками по закату,
Месяц, стань запоной на груди.
Сказка – быль, в Грановитую палату,
Правда – выдумка, гостей веди.

Радоваться? – не под стать мне.
Жаловаться? – не закон.
Счет мой потерян потерям.
Счастье мое – на беду.
Пусть. Отдаю, безвозвратней
Жизни, свой песенный стон –
И, очарованный зверем,
Вслед за Орфеем иду.

Легкою предстанет переправа
Через упредельный перевал
Тем, кто, начиная путь, сказал
Полной мерой голоса – октавой:
«Жизнь моя мучительное право
В каждом слове закалять металл».
Но оправданы мы – только если
В песнях жизнь, а не в жизни песни.

А ночи в июне-то росны,
А святками ночи морозны,
Морозны те ночи да звездны.

А дети небесные – зори
В снежки-то играют на взгорье,
Купаются, сонные, в море.

А в комнатах старые вещи
Тревожатся шорохом вещим:
– Отслужим, и оросят нас в пещи,

А книги в священных покровах,
Как в ризах церковных парчовых –
Личинах таимых даров их.

А верные до смерти звери,
Хранители ложа и двери,
В святой, неоправданной вере.

А люди – не чудо ли в чуде?
Разлюбит, уйдет и забудет –
Но был он, и есть он, и будет.

Что, нищий, ты рад или нет им –
Таким вот бесценным, несметным?
Что дашь ты им даром ответным?

Вот – только глаза, что жалели,
Когда, закрываясь, тускнели,
Что мало на милых глядели.

Вот губы – когда застывали,
Скупые, коснея, шептали,
Что мало они целовали.

Вот руки – последним объятьем
Смыкаясь над брошенным платьем,
Скорбели, что нечего дать им.

А если малым измерятся
Худые дары жизнетерпца,
Вот – песнями полное сердце.

Вот сердце — как рана, что крови
Полна – так полно оно, вровень
С краями, радением в слове.

Начать приходится ab ovo [7] –
Раз посылаю Вам яйцо,
А не поэта томик новый,
И не цветы, и не кольцо.

С тех пор, как нас праматерь Леда
Снесла – при всяческом конце
Забыть не вынудит и Лета
О пра-булгаковском яйце.

В яйце таится смерть Кащея
(С полковником Белавенцом) –
Не на нее ли мы надеясь
На Пасху всех дарим яйцом?

Но знать бы надо нам для роста –
Хотя, быть может, не к лицу –
Что умереть не так-то просто,
Как стать Колумбову яйцу.

Мораль: в мире ссор и кляуз
Утешно видеть для певца,
Что песня, хоть она не страус,
А вылупилась из яйца.

За лепестки, что как улыбки были,
За россыпи улыбок как цветы –
Чем отдарить? скупым словом или
Мерцающим о тсветом мечты?

Моя мечта, как и нога, хромает –
Ловчее бы ей крылья, а не трость.
Зато потом, в Тьмутонарымском крае.
Ее налет Ваш будет частый гость.

Так рада я, вздыхая еле-еле
(Молчи ты, сердце-собственник, не лезь!),
Что будет Вам дано на самом деле
Увидеть то, что только снится здесь.

Широк наш мир, богат он, и красив он,
И весь он Ваш – на запад и восток –
И столько в нем к невиданным заливам
Непройденных дорог.

Когда-нибудь расскажете Вы сами,
Как в Солнца Восходящего Стране
Смотрели лани кроткими глазами
На женщину нежнее, чем оне…

На голове клетчатая кепка,
Кожаный портфель в руках.
Из вуза отстукивает цепко
На службу нешаткий шаг.

Длинные глаза до щелки сузит,
До нитки губы сожмет.
Такая – пройдет в любом союзе,
Такая – свое возьмет.

Вернется домой – раскинет руки,
Раскроет глаза – всю ширь –
Она весь день с душою в разлуке,
Она не может так жить.

Разрезом смотрит серых миндалин
На всё, что дразнит пестро,
Всегда удивлен и опечален,
Всегда обманут – Пьеро.

Искусства мнительнейший ревнитель,
Служитель требовательный Муз,
Вы с чужестранкою захотите ль
Вступить в рискованнейший союз?

А половчанину полонянка
Быль ль желанна так и жалка,
Когда б не вкрадчивая приманка
Ему невнятного языка?