Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

По-своему – смеясь и досадуя,
Притворствуя, дразня, вышучивая,
Я с радостью в Ваши вглядываюсь
Созвучия и противочувствия.

Вы смотрите измокшим котеночком,
Чуть вытащенным из воды на берег:
Висят еще лапки беспомощные,
А когти уж выпущены в за гребе,

А ветер уже шерстку опахивает,
А солнце уже щурит глаза ему.
Минутка – и прыгнет, отряхиваясь,
И – мяу на четыре окраины.

Что, кроме песни, дать поэту?
Что, кроме песни, даст поэт –
Очаровательный привет
Разочарованному свету?

Споем ли песнь, еще не пету?
Быть может, да, быть может, нет.
Что, кроме песни, дать поэту?
Что, кроме песни, даст поэт?

Пойдем искать весенний цвет –
Мечты счастливую примету,
Но если не найдем, не сетуй –
На скорбь, и страсть, и смех – в ответ
Что, кроме песни, дать поэту?

Смотри, смотри: еще вчера под снегом
Твои поля как мертвые лежали –
Зимы немые, белые скрижали –
А нынче вдруг, навстречу солнца негам,
Стремглав ручьи, как рифмы, побежали.

И первый цветик, маленький и скромный,
Поднял головку, бледную немного.
О, в час твоей печали хмурься строго,
Томись, грусти, не верь – но помни, помни:
За дверью – тайна, чудо – у порога.

Ваш дальний родич, светлый Моцарт,
За то что жил и пел легко,
Испил отравы тайной оцет,
Налитый дружеской рукой.

Но в наши дни иные травы
Иным сжинаются серпом –
И стих, пропетый для забавы,
Нам служит огненным столпом.

Не хочется дразнящий силуэт
Мне Вам писать на Ваши именины,
Но, вспомнив лад галантный и старинный,
Вам посвятить ласкательный сонет.

Итак, примите дружный наш привет
За то, что в век нестройный и бесчинный
Вы пишете без цели, без причины,
Как пишет только истинный поэт.

О, в песне Вашей процвела наглядно
Сухая трость лозою виноградной,
Чей плод вернет полузабытый рай.

Нам не уйти из радостного плена
И мы легко прощаем, если пена
Игры таланта льется через край.

Ты вопросил – нельзя нелепей –
Расширить детские глаза:
«За что в греховном Ci-Вертепе
Я отпущенья ci-коза?»

За то, что ты гулял, проказник,
Средь белых рук жестоких лилий,
«Когда мы чтили каждый праздник
И каждый цветик на могиле».

За то, что, когда мы безбожно
Ломали – для жены – ребро,
«Перебирал ты осторожно
Струн утомленных серебро».

И, наконец, за то, что ныне
«От пляски с пеньем на заре»
Уносишься «еще невинней»
К своим лягушкам в Ci-Dore.

Опять Ваш день, Михал Иваныч –
В июле беды все лихи –
Опять кропать мне, поздно за ночь,
Вам именинные стихи.
В моей заигранной колоде
Немало нераскрытых карт –
И к ним влечет меня, уводит
Воспоминания азарт.
«Онегин, помните тот» вечер,
И перса пышные хлеба,
Когда углом впервые встречным
Свела две линии судьба?
К Вертепу дверью оказалась
Пекарни узенькая дверь.
Но я «неузнанной» осталась
Для Вас тогда – как и теперь.
С тех пор все знаки в Зодиаке
Сменило солнце три раза –
А мы всё грызлись как собаки,
Как кошки фыркали в глаза.
И даже становилось жалко,
Когда стихал сраженья пыл
И несговорчивый Михалка
Как агнец тих и мирен был.
Но в смене Ваших декораций
Следила я и взгляд, и жест –
И ведал тайну муз и граций
Ваш полустертый палимпсест.

И на лице бесстрастном этом,
Где стынет стали полоса –
Клянусь, я вижу Кифарэда
Опустошенные глаза.
И этот голос монотонный,
Где моря пенится бурун –
Клянусь, я слышу потаенный
Нестройный рокот строгих струн.
И этот жест, где вызов скован,
Где за враждой горит любовь –
Клянусь, я чувствую: готов он
Сразиться насмерть с Музой вновь.

Так вот что мне шептали карты,
Тасуясь в вещей пестроте,
Пока Вы августы да марты
Влачили в тусклой немоте,
Сажали птенчиков по гнездам
(Кляня меня исподтишка),
Гадали по вертепным звездам
О дальнем будущем стиха.
А шифр на последней карте
Растолковал мне старый парс:
Своей Comedia dell’ Arte
Не обратите в жалкий фарс,
И не топите сердца груза
На дне приманчивом стекла –
Зане боровшемуся с Музой
И побежденному хвала.

Удел досадный и нелюбый,
Но одинаков у двоих:
Ты век свой кротко лечишь зубы,
Я – заговариваю их.

Морочим головы мы людям,
Ты – по науке, я – стихом.
И верно после смерти будем
Помянуты мы не добром –

А станут, в запоздалой злобе,
Одно и то же говорить:
Они умели ловко обе
Глаза нарочно отводить.

Никто, внимая нашим сказкам,
Не угадал, в конце концов,
Что за чужою темной маской
Таилось ясное лицо.

Что ж, так и будем в жизни длинной
Вытягивать бессрочный стаж –
Пока не стала бормашина
И не сломался карандаш.

Помечтала барышней уездной,
Почитала Жития монашкой,
Постояла куколкой любезной
Рядом с палевою в розах чашкой,
Соловьем запела во скворешне,
Стрекозой на травке стрекатая,
И лепечет под родной черешней:
«Старый мир… прочь руки от Китая».

Кто же эта в лицах небылица?
Кто она – восьмое чудо света?
Это Милка, в зелени Девица,
В крыльях стрекозы – душа поэта.
Это Милка в Скипе и в Вертепе,
Плача и смеясь (но не пророча),
Просто шьет из жизненных отрепий
Редкого искусства узорочья.

Не потому ль от горькой жажды
Поблекнул уст твоих коралл –
Что Пушкин-Редин не однажды
Тебя стихами истязал?

Не оттого ль, в приливе вражды
Твои глаза как ихтиол –
Что ван-Бетховен-Тюлин дважды
Тебя романсом обошел?

Но да, сгорая, не сгоришь ты,
Да твой не расточится стих!
Зане тебя восславлю трижды
И за себя я, и за них.

Карандашом в стакане
Мешая невзначай,
Не мыслит он, что станет
Кастальской влагой чай.

И выпив, вместо кваса,
Химических чернил.
Не мнит он, что Пегаса
За гриву ухватил.

Нет, борзому пиите
Внегда же песнь творить –
Не ясти и не пити,
А вяще – не курить.

Молитвой и постами
Приуготовив дух,
К созвездью Лиры прямо
Взлетит он, аки пух.

А мы, роняя шляпы,
Знай будем созерцать,
Как Кочеткову лапы
Он станет пожимать.

И мы протянем длани,
Дабы писать сонет –
Понеже и в стакане
Был обретен сюжет.