Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений
13. «Всё, чем сама богата, всю природу…»
Всё, чем сама богата, всю природу
Свою раскинув, показала нам –
Скитальцам – родина, пока мы там
Каталися от запада к восходу –
Навстречу солнцу, с ним усвоив моду
Восточную – всё раньше по часам
Вставать. Конец пути. Выходим. Гам
Иноязычный северному роду
Для слуха – дик, для глаза диво – розы
Об осень. Вдруг: «вы из Москвы?» — вопросы
Дождем – о ней. И в начатой главе
Пути – второй – на подступах к Москве
Мы здесь. О ней, собратья с юга, оду
Я вам даю – в утеху и в угоду.
14. «Я вам даю в утеху и в угоду…»
Я вам даю в утеху и в угоду
Уму и сердцу, о Москве мой сказ –
Правдивый в изощрении. Для нас
Она – маяк, светящий мореходу
Средь бурь, магнит, железную породу
Влекущий, на конце земли – алмаз
Сияющий бесценно, что ни час,
И что ни день бесценней, год от году
Всё ярче. Имени нельзя ей дать
Сильнее и нежней, чем слово: мать –
Земля. Для нас – ее детей — нет доли
Светлей, чем, к ней припав и в дальнем поле,
Внять, как орлицы зовом, рыком льва
Стране и миру говорит Москва.
КАТОПТРА
«Ревнителю отеческих преданий...»
Ревнителю отеческих преданий,
Ценителю архивной старины,
Вершителю обрядов и сказаний,
Хранителю устоев кривизны.
Носителю мистического знака,
Властителю орнамента эмблем,
Любителю при свете Зодиака
Плести узор этических проблем,
Строителю магического кресла
(Дельфийского треножника) – тому,
В ком Византия строгая воскресла
По древлему уставу своему –
За это всё, за лик старинно-новый,
За жития мирского образец, —
Случайный дар: хотя и не терновый,
Но не лавровый – Миртовый Венец –
В стране, где нет ни мирт, не олеандра,
Приносит мудро «пленная Кассандра».
«Вы помните – ночью, в углу разоренном…»
Вы помните – ночью, в углу разоренном,
Мы двое прижались на хламе дорожном.
Последний огарок – светил только он нам
Оплывом пугливым – да больше на что ж нам?
В молчании мы расставались – и было,
Всё было без слов решено и понятно.
Мгновение каждое вечностью стыло –
И так быстролетно, и так невозвратно.
Вы видите – встреча нам радость пророчит,
И осени солнце по-летнему ярко –
Но жалко мне, жалко той горестной ночи,
Той боли прощанья – в миганьи огарка.
Потерянный рай лишь нам видится раем –
Он не был тогда им, но станет теперь им.
Мы знаем, что любим – когда мы теряем,
А до или после – не верим иль верим.
«На юге, где зимою лето…»
На юге, где зимою лето,
У вас всё так же стынет кровь –
И не даете вы ответа
«Ни на письмо, ни на любовь».
Всё тот же милый, где вы, где вы?
Вас ждет всё та же красота –
Ее глаза, мои напевы,
И ночь, и тайна, и мечта.
ГЕНИЧКЕ-СОМУЧИНИЦЕ
Претерпевшие обильно
От сосудов благодати,
Упокоились бессильно –
Кийжда на своей кровати.
Но, восставши утру рану,
Одесную и ошую
Зрят взывающих осанну,
Вопиющих аллилуйю.
И бегут, не пивши чаю
Душит драма, давит рама,
Даже поезд пропуская,
Мимо трама, мнимо прямо.
Без оглядки – всё печальней,
Но наружно – всё престижней,
По Владимирке ли дальней,
По Ивановке ли ближней.
Но, вернувшись, в тонце сне им,
Внутрьуду и внеуду,
Кап – сосуды, кап – елеем,
Обоюду и повсюду.
И к прибежищу заяцам –
Ко кроватке кийжда волит,
И молитвенным абзацем
Восписует и глаголет:
Николай Угодни – чудом,
Медитацией ли – Брама,
Воспрети святым сосудам
Ездить семо и овамо.
«Полу-смеясь, полу-тоскуя…»
Полу-смеясь, полу-тоскуя,
Полувсерьез, полушутя,
Разводы путаные вскую
Вокруг да около плетя,
Мои причуды и прикрасы,
Энигм и рифм моих кудель,
Моей улыбки и гримасы
Очередную канитель,
Я приношу Вам, как игумну –
Полу-обет, полу-обман,
Полузаветный, полоумный
Полу-устав, полу-роман.
И заодно с ним – полу-полый
Эмблематический пирог.
Ах, в этой пляске встречных «полу»
Его лишь цел пока зарок.
И сердца жар, что тает, плавясь,
И жар плиты – Вам в честь, и в месть –
Примите всё: вот так, как есть –
Полу-гневясь, полу-забавясь.
М. М. ЗАМЯТНИКОВОЙ
Можно мне, Марья Михайловна, в Вашей порыться корзиночке?
Я ничего не перепутаю, роясь привычными пальцами.
Как на мою она похожа – разве уложена и наче –
Так же в ней книги и травы перемешаны с мукою и яйцами.
Нет, непохожи: певцами лесными любимы – узорные
Травки те Ваши целительные, за луговыми покосами.
Травы мои – ядовитые, зелья мои – наговорные,
По-над болотами, знаемы одними сердитыми осами.
Ваши прошивки – мережками, Ваши дорожки-то строчены,
Ваши убрусы-то вышиты искусницею Вероникою.
А у меня-то – присухами болиголов изуроченный
Горько любуется издали полевой медвяной гвоздикою.
И всё же нам одна и та же
Упала участь на плеча:
Обеим нам – стоять на страже
У заповедного ключа.
Беречь от копоти и сажи
Свет уловимого луча.
Дороги жизни делать глаже,
Вам – терпеливо, мне – ворча.
Но риза Вам видна, ея же –
Что день – свивается парча,
Когда горит в бессрочном стаже –
Что ночь – заутрени свеча.
А мне – в тоске, игре и блажи,
Чужие цепи зря влача,
Служить, хранить – не зная даже,
Чья вручена мне епанча.
И Вам – пребыть в святом мираже,
Не спрохвала, но сгоряча.
А мне – на миг, в чужом плюмаже
Мелькнуть – и сгинуть, отзвучав.
«Анафемы и аллилуйи...»
Анафемы и аллилуйи
Крутя в рифмованную нить,
Мой крематорий посетить
Придите – хоть без ветки туйи –
Она на мысе Гвардафуи,
О ней в Москве напрасно мнить,
Анафемы и аллилуйи
Крутя в рифмованную нить.
Хочу я с губ поэта пить
Его стихи – не поцелуи –
И грех дразнить, и святость злить,
И все в полиелее слить
Анафемы и аллилуйи.
НА СМЕРТЬ ЭР-ГА (если бы он умер)
Кто был грешней в прелюбах ассонанса?
Кто больше трепетал громов Синая?
Чья лира – явным обликом Альдонса –
Неузнанная лама Дульцинея?
Где Ваш испанский меч, бесстрашный рыцарь?
Где строфуса перо на Вашем шлеме,
Парижский герб и флорентийский панцирь?
Ах, всё, ах, всё – в средневековом хламе.
Рубашка Бланш приспущена местами –
Печали в знак – в пустующем театре.
Ci-git Poete qui au siecle vingtieme
Fut le plus grand de tous les petits maitres [6].
НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ЭР-ГА (если бы он остался жив)
По-своему – смеясь и досадуя,
Притворствуя, дразня, вышучивая,
Я с радостью в Ваши вглядываюсь
Созвучия и противочувствия.
Вы смотрите измокшим котеночком,
Чуть вытащенным из воды на берег:
Висят еще лапки беспомощные,
А когти уж выпущены в за гребе,
А ветер уже шерстку опахивает,
А солнце уже щурит глаза ему.
Минутка – и прыгнет, отряхиваясь,
И – мяу на четыре окраины.
А. КОЧЕТКОВУ