Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

Еще не светло, но уже не темно,
Шатнулись, качаются тени,
Прояснилось из-за деревьев окно,
Наметились сизым ступени.

Кривая луна унесла, как грибы,
Все звезды в дырявом лукошке,
И, выпав, одна у небесной избы
Осталась лежать на дорожке.

Большая, яснее, хрустальнее всех,
Дрожит в холодке спозаранку.
Такую светильницу снять бы не грех
В полон бы пригожую бранку!

Привстала ль на цыпочках я до нее,
Она ль за меня зацепилась –
Но только замерзлое сердце мое
На тысячи льдинок разбилось.

И каждый осколок, светясь и звеня,
Пронзает восторгом и болью,
И рвется он вон из груди у меня
К раскинувшемуся всполью.

В глазах, на руках ли – одно к одному –
Сверкает, струится и тает –
Лучи или слезы, никак не пойму.
Звезда закатилась. Светает.

Очень приятно – залечь средь хлама – и
жмурить разнеженные глаза.
Очень занятно оно, то самое,
щурится на меня из-за
ширмы: «и чего она всё мечется?
ишь, бормочет: не найти, хоть брось».
А помнишь, недавно, с черной лестницы
ты вошел, больной, тощий насквозь,
и сказал: «камешки несъедобные,
шубка не теплая, а потому
пустите меня к себе, очень неудобно и
плохо маленькому одному».

Вот и живем, и довольно дружно мы,
ссоримся подчас, ежели ты
книжки мои своими игрушками
воображаешь и рвешь листы.
Я и досадую: вот убожество –
нянчиться с ним, свалишься пока!
Но он не один — многое множество
смотрит из щели его зрачка.
Тянутся ко мне сквозь него – травами
с прежних дорог и с родных могил –
полузамученные забавами
тех, кто беспомощных не щадил.
Голые крылья, клювики цапкие
всех птенцов, выпавших из гнезда,
все беззащитные руки и лапки
тянутся, через него, сюда.
В нем, сквозь него, я тоже вот с этими,
кто одни, я с теми, кто ничьи,
общими связаны мы приметами:
у них, как у меня, нет семьи.
А болести – пусть, в теле как цвель они,
но пойдемте вон к той душистой ветле:
выеден ствол, а ветви все зелены,
иначе нельзя – гнездо в дупле.

И у нас с тобой нечто подобное:
звереныш, детеныш – не пойму,
иначе нельзя – очень неудобно
и плохо старенькому одному.

Примечание

Вам отвечу, кто суть высокопарно
прячет за чьи-то высшие права:
сантиментально? нет – гуманитарно,
если к вам еще дойдут слова.

Снег, все улицы заметающий,
Читать надоело до оскомины,
Жмусь у печки, перебираючи
Не четки, не карты – помины.

Палисадник, сумерки-памерки,
Снежинки – или вишень цветение,
Шаги – или вздохи – замерли,
Туман – или наваждение.

Прошло – а было так недавно,
Прошло – и стало так давно.
А пляшет, кружится исправно
Постылых дней веретено.

И, хоть ни холодно, ни жарко
Ни от добра, ни от греха,
А жизнь, сухая перестарка,
Всё рядится для жениха.

Напрасно, бедная, пойми ты:
Хоть ешь и пей на серебре,
Не зацветут твои ланиты
Снежком на утренней заре.

И то, что смолоду хотело,
Пленяло, заворожено,
Как цветень вишень облетело
Давным-давно, давным-давно.

А всё же – остудила древность
Когда-то огненную кровь,
Не ранит страсть, не жалит ревность,
Но не мертва твоя любовь.

Она подспудна, потаенна,
Она стара, она страшна,
Как ночь – слепа, как день – бессонна,
Всё ближе к вечности она.

И у порога, где безгласна
И недвижима красота,
Она как молодость прекрасна,
И безрассудна, как и та.

Снег и снег, идет нескончаемый,
Хватило бы до весны и глетчеру.
Что же, погреемся за чаем мы,
Надо бы протопить к вечеру.

И ты взаправду, сердце, отлюбило,
Отпело, отгорело и остыло?

И молодость взаправду отцвела?
И я – вот эта Вера – отжила?

И мне ни на кого не глянуть боле,
Не взвидев света от блаженной боли?

И мне, руками белыми обвив,
Не задохнуться, миг остановив?

Да, снашиваю платьице – не купят!
Да, спрашиваю: как же это любят?

А вот – привстанет новолунный рог,
И вдруг он – весь он – здесь он, лег у ног.

А вот звереныш, оставшийся ничьим, –
О, не пройти мне, о, не пройти же мимо.

А вот – чуть есть, чуть нет, ничуть почти,
И вдруг восходит солнце — в груди.

И так еще – работы костоеда,
И вот – достиженье, вот – победа.

Так это ль, это ль омертвенья знак?
Ах, просто это так, и ясно так:

Вы влюблены? вы молоды? нас трое:
Нежна я – вами, дышите вы – мною.

Вы – плоть моя и кость, я – ваша кровь.
И это есть бессмертная любовь.

Закат дымится кровью пролитой –
И дня, и года гневные останки.
Уступы туч – молниеметы танки –
Закрыли север плотною стеной.

Над нею глаз тайфуна синевой
Вбирает бурю – ярость половчанки.
То новый год на боевой тачанке
Примчался – роковой, сороковой.

Моя страна, но ты сильнее бурь,
И ты пройдешь сквозь грозовую хмурь,
Сквозь все пороховые взрывы неба,
Как сквозь земную низость, злость и дурь –
И ляжешь полной чашей роз и хлеба
Под заново рожденную лазурь.

В тумане, на пороге меж
былым и небывалым, еле
виднеется Пришелец – свеж
с мороза, чист он, как метели
дыханье. – К нам пожалуй, здесь
тепло, уютно на помосте
вощеном, можешь мягко сесть
в подушки. Мы для встречи гостя
желанного хлеб-соль, вино
найдем – приветить посещенье
твое. Но что запасено
для нас тобою? исполненье
желаний? – Шелест муравы
под ветром-то – пришелец, слушай –
обозначается: – «А вы
чего б хотели? безделушек
на полочку? иль лоскутов
на платья? погремушек славы
за творчество? за труд – значков
почета? род людской, лукавый
род! Знаменья не будет вам
всем явного! но в час бессилья
тягчайшего, когда ни там,
ни тут не мило, и не крылья
несут, шумя, а точит лязг
оков души под гнетом будней
сплошных, в переплетенья дрязг
и мелочей, когда безлюдней
в толпе, чем в келье, – в этот час
новорожденье новолетья
дает редчайший дар – из вас
кому-нибудь – “учуять ветер
с цветущих берегов”, – налет
его едва заденет краем
крыла – и всё кругом поет
о счастии, и дышит раем
весны зимой, заводит – пыль
земная – золотистый танец
в столбе лучей, сверкает, иль
тускнеет – что? – не грязи глянец –
алмазов черный блеск. Кому
из вас тот ветер?» – Стихли в глуби
таимой все мы. Лишь кто любит
другого — молвит: «ей», «ему».

Стране и миру говорит Москва:
Я вам даю, в утеху и в угоду,
Всё, чем сама богата – всю природу,
Всю полноту земного естества.

Даю родных – не знающим родства
Семьи – равно ребенку и народу,
Голодным – хлеб, закованным – свободу,
Бездомным – кров, затерянным – права.

Грозит разбоем ворог у порога.
Стань на защиту дома своего —
Один за всех и все за одного –

Пока уступит тишине тревога,
И на урочный труд, и на покой
Страну и мир вновь позовет отбой.