Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство
Говоря о кратком по времени издании альманаха «Окно» (всего увидело свет три выпуска), следует тем не менее сказать о его вполне ощутимом вкладе в литературу русской диаспоры, поскольку в нем печатались наиболее именитые авторы, оказавшиеся за пределами родного отечества: И. Бунин и А. Куприн, Д. Мережковский и З. Гиппиус, А. Ремизов и Б. Зайцев, К. Бальмонт и М. Цветаева… В дневнике В. Сосинского имеется запись, относящаяся к софийскому периоду его жизни (сделана 25 августа 1923 г.):
Вчера на той же траве того же возлюбленного парка Дода <Д. Резников> и я снова «странствовали по душам» и впервые удачно думали и философствовали в поводу у Льва Шестова[77].
Отрывки из философской прозы Л. Шестова «Странствие по душам» печатались в «Современных записках» и в «Окне» одновременно, и из данной дневниковой записи не вытекает с точностью, какой именно журнал читали молодые эмигранты Сосинский и Резников на траве «возлюбленного парка». Однако сам по себе тот факт, что «Окно» в начальную пору эмиграции выполняло (или по крайней мере потенциально могло выполнять) важную культуротворческую функцию, представляется весьма примечательным.
Именно докладом Цетлина «О литературной критике» открылась 5 февраля 1927 г. деятельность «Зеленой лампы» — литературно-философского общества, возникшего по инициативе Д. Мережковского и З. Гиппиус и сыгравшего значительную роль в духовной жизни русской эмиграции первой волны[78].
Вместе с франко-бельгийским поэтом А. Фонтена (Andre Fontainas) Михаил Осипович выпустил в свет в 1922 г. книгу переводов стихов Ф. Тютчева на французский язык[79], о чем сообщала не только парижская, но и российская пресса:
В Париже выходят избранные произведения Тютчева. Перевод (ритмической прозой) сделан Андре Фонтеном и Амари[80].
Последний прижизненный сборник стихов Цетлина — «Кровь снегу» — увидел свет накануне II Мировой войны, в 1939 г. В рецензии на него В. Вейдле замечал, что он представляет собой
как бы стихотворное дополнение, лирический отголосок превосходной книги того же автора «Декабристы», посвященной истории нашей дворянской революции и судьбе главных участников ее[81].
Декабристская тема одна из излюбленных в цетлинском творчестве: в «Современных записках» публиковался его очерк «О 14-м декабря»[82]; был помещен отзыв на три изданные в советской России книги, связанные с декабристской темой, — «Кюхля» Ю. Тынянова, «Роман декабриста» О. Булановой и «Мятежники» Г. Чулкова[83]; позднее, в 1933 г., в издательстве «Современные записки» вышел в свет роман «Декабристы. Судьба одного поколения»[84] (2-е изд. — 1954[85]), фрагменты которого — «Накануне» и «14-ое декабря» — печатались теми же «Современными записками» (соответственно: 1932. № 48. С. 247–273; № 49. С. 241–262). Основную читательскую оценку цетлинского романа можно было бы передать словами П. Бицилли, отметившего в своей рецензии, что автору «удалось <…> воспроизвести „дух“ декабризма, его своеобразный пафос, его трагическую поэзию»[86], и суждением К. Зайцева, писавшего:
… каждый штрих в этой книге, каждый эпитет, приуроченный к кому-либо из затронутых автором лиц, имеет какое-то и, по убеждению автора, достаточное обоснование в изученной им документации, а не является ни скороспелым плодом безответственной размашистости пера, ни сознательным домыслом «романтизирующего» историка-комментатора. Не в процессе квазибеллетристической и полупублицистической «писательской стряпни» создавалась эта книга, а в процессе вдумчивой и обстоятельной исследовательской работы[87].
Другой Зайцев, однофамилец предыдущего — Борис Константинович, — отреагировал на 2-е издание романа Цетлина (Декабристы. Судьба одного поколения. <N.Y.> Experiments, 1954) следующим образом:
М.О. Цетлин написал не роман, а книгу живой истории, в которой правдивыми красками изобразил картину русских бед, не сгущая, не преувеличивая ни в ту, ни в другую сторону.
Скорбное зрелище, — с грустью констатировал далее Зайцев. — Все как-то приходит не вовремя и не так, как бы надо. Может быть, и других не все гладко. История — всегда перечень преступлений и несчастий. Все-таки нам, кажется, особенно повезло[88].
В целом высокую оценку роману выставил В. Ходасевич, который в письме к М. Карповичу от 19 марта 1932 г. отмечал, что «Декабристы», «кажется, будут совсем недурны. Жидковато, бледновато по письму, но предмет он знает. Теперь это редкость»[89].
А в рецензии настоятельно рекомендовал вниманию «широкого круга читателей»
эту вдумчивую, очень человечную, со скромным, но тонким искусством написанную книгу, в которой занимательность повествования сочетается с обширностью суждений. Настоящее, непоказное знакомство автора с эпохой и специальной литературой о декабристах делают книгу Цетлина надежным руководством для ознакомления с одной из самых любопытных глав русской истории[90].
То же отмечал Л. Кельберин, писавший, что
когда читаешь «Декабристов» Цетлина, невозможно усомниться в том, что для него сюжет этот не из тех, которые приходят, а такой, который сопровождает его всегда, который он глубоко понимает и любит, — настолько цельно все произведение, настолько живы лица, выведенные в нем[91].
Перед лицом смертельной опасности — оккупацией нацистами Парижа — семья Цетлиных переселилась в США. С этой последней в жизни Михаила Осиповича эмиграцией связан заключительный этап его биографии. В Америке Михаил Осипович печатался в нью-йоркских газетах «Новое русское слово» (как стихи[92], так этюды и очерки[93]), «Заря» (см., к примеру, очерк «М. Антокольский» — 1943. 15 февр. № 4. С. 17–18), журнале «Новоселье» (см., к примеру, очерк «Д.С. Мережковский (1865–1941)» — 1942. № 2. С. 48–56). В 1942 г. вместе с М.А. Алдановым он основал «Новый журнал»[94]. В 1944 г. в Нью-Йорке вышла книга Цетлина «Пятеро и другие» о композиторах «могучей кучки»[95], иллюстрации к которой сделала его приемная дочь А.Н. Прегель (ей, кстати, эта книга и была посвящена); 2-е издание осуществлено вдовой после смерти автора, в 1953 г.[96]
В последние годы жизни Цетлин работал над книгой о русских поэтах-символистах: после смерти в его бумагах обнаружены отрывки и наброски глав о Брюсове, Бальмонте, Блоке (в том числе о блоковской прозе), Белом, Волошине, Сологубе, журналах «Весы» и «Золотое руно»[97]. Посмертно напечатана его статья «О критике»[98]. Также посмертно увидела свет книга переводов (совместно с И. Астровым) «Португальских сонетов» Елизаветы Б. Браунинг (Нью-Йорк, 1956), предисловие к которой, по просьбе М.С. Цетлин, написал Г. Адамович[99].
10 ноября 1945 г. Цетлина не стало. «Кончиной М<ихаила> О<сиповича> огорчен бесконечно», — писал 20 декабря 1945 г. И. Бунин М. Алданову[100]. Смерть Цетлина и затем ее годовщины служили для людей, близко его знавших, ярким напоминанием об этом незаурядном человеке, отдавшим себя бескорыстному служению русской культуре[101].
* * *
Цетлин был человеком утонченной художественной культуры. Близкое знакомство и тесная дружба связывали его с известными художниками: П. Пикассо, Д. Ривера, Э.А. Бурделем, В. Серовым, Л. Бакстом, Маревной (М. Воробьёвой-Стебельской), поэтом и живописцем М. Волошиным, Н. Гончаровой и М. Ларионовым и др. С четой последних он познакомился, по-видимому, во Франции, в пору своей первой эмиграции[102], им обоим посвящены его стихи, вошедшие в сборник «Прозрачные тени. Образы»: «Сезанн» (М. Ларионову) и «Ван-Гог» (Н. Гончаровой), который по рисунках Н. Гончаровой и был оформлен. Статья Цетлина о Н. Гончаровой была напечатана в книге «The Soul of Russia» (London, 1916; перевод на английский язык осуществлен Adeline Lister Kaye), в издании которой принимала участие М.С. Цетлин[103] (об истории ее издания и сам ее текст см. в Приложении 1).
Некоторые цетлинские стихи не просто экфрастичны, соединяют в себе звуковой образ с пластическим, но более того — восходят к святая святых — творческому акту живописцев, в ряду которых особое место занимают названные выше Сезанн и Ван-Гог. Наиболее зрелые поэтические строчки Амари-Цетлина — те, что соприкасаются с живой материей искусства, сокровищницей великих мастеров, как, скажем, в стихотворении «Рим», где образно зримо воплощен «краткий очерк» художественной истории «вечного города».
В той же мере, что и к живописи, Цетлин тяготел к музыке будучи ее тонким знатоком и просвещенным любителем. Упомянутый выше его роман «Пятеро и другие» представляет собой не просто талантливый опыт исторической беллетристики, но и текст написанный автором, имеющим добротную музыковедческую подготовку. Однако, оставаясь в живописи и музыке все же зрителем и слушателем, пусть и не рядовым, Цетлин ощущал себя подлинным профессионалом в литературной сфере — как писатель-романист литературный критик, переводчик и поэт. Сказать о нем, хотя бы коротко, в этой его ипостаси, и прежде всего как о поэте, будет в особенности уместно, сообразуясь с предметом и содержанием данной книги.
