Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство
Но — вернемся в переживавшую революционные потрясения Россию 1917–1918 гг. Дом Цетлиных в центре Москвы, в Трубниковском переулке, превратился в одно из главных мест, где встречалась художественная интеллигенция. Как и некоторое время назад в Париже, где хозяева держали литературно-артистический салон, их двери были открыты и для тех, кто впоследствии, как и они сами, стали эмигрантами, и для тех, кто, подчинившись новому режиму, остался в советской России. Впоследствии И. Эренбург писал в своих мемуарах:
В зиму 1917/18 года в Москве Цетлины собирали у себя поэтов, кормили, поили; время было трудное, и приходили все — от Вячеслава Иванова до Маяковского[58].
Гостями Цетлиных были П. Антокольский, Ю. Балтрушайтис, К. Бальмонт, А. Белый, Я. Блюмкин, Д. Бурлюк, М. Гершензон, С. Есенин, Вяч. Иванов, В. Инбер, В. Каменский, С. Парнок, Б. Пастернак, А. Соболь, индусский поэт Сура-Варди, А. Толстой, В. Хлебников, В. Ходасевич, М. Цветаева, И. Эренбург и др. Вечер в доме Цетлиных, состоявшийся 28 января 1918 г., на котором В. Маяковский читал поэму «Человек», описан в воспоминаниях Д. Бурлюка[59], в «Охранной грамоте» Пастернака (Ч. 3. Гл. 13), в воспоминаниях П. Антокольского о В. Маяковском и И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь»[60].
Осенью 1918 г. вместе с А.Н. Толстым и Н.В. Крандиевской Цетлины бежали из большевистской Москвы на юг, в Одессу[61] (Цетлин посвятил Н.В. Крандиевской стихотворение «Мы в пуховом уюте гнезд…», вошедшее в его книгу стихов «Прозрачные тени. Образы» (С. 12), а А. Толстой пародическими красками нарисовал портрет Цетлина в повести «Похождения Невзорова, или Ибикус» (полностью 1925))[62]. Забегая вперед, скажем, что впоследствии обе семьи, став эмигрантами, нашли приют в Париже, где их отношения резко ухудшились[63]. Бывшее приятельство исчезло, и в обращении А. Толстого к «богачам Цетлиным» появилась некоторая подчеркнутая бесцеремонность. Тэффи рассказывала следующую занятную историю о том, как однажды А. Толстой попросил у Марии Самойловны на две недели пишущую машинку, которую так и не вернул.
Мария Самойловна, — вспоминала Тэффи, — человек очень деликатный, прождала больше года, наконец, решилась спросить.
— Не можете ли вы вернуть мне пишущую машинку? Она мне сейчас очень нужна.
Толстой деловито нахмурился.
— Какую такую машинку?
— Да ту, которую вы у меня взяли.
— Ничего не понимаю. Почему я должен вернуть вам машинку, на которой я пишу?
Марья Самойловна немножко растерялась.
— Дело в том, что она мне сейчас очень нужна. Это ведь моя машинка.
— Ваша? Почему она ваша? — строго спросил Толстой. — Потому что вы заплатили за нее деньги, так вы считаете, что она ваша? К сожалению, не могу уступить вашему капризу. Сейчас она мне самому нужна.
Повернулся и с достоинством вышел.
И никто не возмущался — уж очень история вышла забавная: «Только Алешка и может такие штучки выкидывать»[64].
Вернувшись в советскую Россию и отрабатывая лояльное отношение к новой власти, А. Толстой в одной из своих статей вспоминал о том, как «некий “меценат” Цейтлин <sic> (Амари), сын крупного чаевладельца», поддерживавший — хотя скупо и по-иезуитски — эмигрантских писателей[65], рассказывал ему в 1920 г., «что у него вместе с отцом в деле — свыше 150 миллионов франков»[66].
Все это, однако, случится несколько позднее, а пока, гонимые революцией и Гражданской войной на юг, Цетлины попали в Одессу, где прожили до начала апреля 1919 г. В это время они тесно общались с Иваном Алексеевичем и Верой Николаевной Буниными, так же как и с целым рядом других русских писателей и деятелей культуры, оказавшихся в Одессе и входивших в литературный кружок «Среда». Наряду с А. Толстым, Л. Гроссманом, В. Инбер, Н. Крандиевской, Тэффи, А. Биском и А. Кипеном подпись Цетлина стоит под составленным М. Волошиным письмом в редакцию «Одесского листка» в защиту Е.Ю. Кузьминой-Караваевой (март 1918)[67]. Вместе с А.Н. Толстым Цетлин посетил несколько заседаний одесского Литературно-Артистического Общества. По крайней они точно были на том из них, где Толстой, по воспоминаниям Олеши, в пух и в прах разнес его стихотворение «Пиковая дама» написанное по мотивам повести Пушкина[68].
6 апреля 1919 г. с оставившими Одессу союзниками на пароходе «Кавказ» Цетлины отплыли в Константинополь[69]. Далее из Константинополя пароходом «Каркавада» они добрались до Марселя, а оттуда прибыли в Париж и поселились в собственной квартире на 118, rue de la Faisanderie (позднее, в 1927 г., переехали на 59, rue Nicolo).
Свое возвращение в Европу и к Европе Михаил Осипович выразил в такой образной форме (стихотворение «В Риме»):
Как Одиссей к Пенелопе,
Своей супруге любимой,
Так я возвратился к Европе,
Изгнания ветром гонимый.
В 20-е гг. Цетлин печатался в эмигрантской прессе: газетах «Грядущая Россия», «Дни», «Последние новости», в двухнедельном журнале для детей «Зеленая палочка», берлинском журнале «Новости литературы», сотрудничал — с момента его возникновения — в наиболее крупном и представительном журнале эмиграции «Современные записки», а с 1926 г. возглавил в нем отдел поэзии.
Начиная с первых дней беженской жизни, он и Мария Самойловна активно занимались благотворительной деятельностью: помогали, например, И. Бунину, К. Бальмонту[70], а также оставшимся в советской России друзьям — в частности, М. Гершензону[71]. Масштабы благотворительности и меценатства этой семьи приобрели широкую известность в российской диаспоре. Их парижская квартира, как и в прошлые годы, превратилась, говоря словами посещавшего ее А. Бахраха, в «самый утонченный из русских литературных „салонов“»[72]. Здесь перебывал весь цвет эмиграции, о чем свидетельствует сохранившийся альбом М.С. Цетлин[73]. Именно в доме Цетлиных читал А. Толстой первые главы «Хождения по мукам», которые начал печатать в «Грядущей России», а затем передал в «Современные записки» (1920–1921. № 1–7). 27 марта 1922 г. свой роман «Под новым серпом» в цетлинском салоне читал К. Бальмонт.
В квартире Цетлиных, вспоминал впоследствии Б.К. Зайцев,
можно было встретить Милюкова и Керенского, Бунина, Алданова, Авксеньева, Бунакова, Вишняка, Руднева, Шмелева, Тэффи, Ходасевича, позже и Сирина. Здесь я познакомился с Р.М. Рильке. Тут устраивались наши литературные чтения. Встречались мы теперь часто, и чем дальше шло время, тем прочней, спокойнее, благожелательней становились отношения наши. Нельзя было не ценить тонкого ума, несколько грустного, Михаила Осиповича — его вкуса художественного, преданности литературе, всегдашней его скромности, какой-то нервной застенчивости, стремления быть как бы в тени[74].
О том же вспоминал упоминаемый Зайцевым М.В. Вишняк:
В «салоне» у старых друзей Цетлиных, Марьи Самойловны и Михаила Осиповича, и на «чаях» у Фондаминского и его жены Амалии Осиповны, перебывал едва ли не весь русский литературно-музыкальный и политический Париж, особенно писатели, поэты и художники, с которыми дружили хозяева: Бунины, Мережковские, Зайцевы, Шмелев, Тэффи, Алексей Толстой, Крандиевская, Аминадо, Ходасевич, вся литературная молодежь, пианист Артур Рубинштейн, московская балерина Федорова 2-я, художники Яковлев, Гончарова, Ларионов, Борис Григорьев, мексиканец Диего Ривера. Все художники рисовали Марью Самойловну Цетлин. Бывали и политические деятели и публицисты разных направлений: близкие по былой партийной принадлежности хозяев, как Брешковская, Фигнер, Керенский, не говоря о редакторах «Современных записок», к которым Цетлин был близок как сотрудник и как заведующий отделом стихов. Бывали и Милюков, Струве и более их умеренные и даже правые[75].
Ср. еще со свидетельством С.Л. Полякова-Литовцева, который замечал, что «у Цетлиных бывало уютно, оживленно, интересно»:
Как общее правило, литераторы нисколько не обособлялись. Несколько русских салонов в Париже являлись местом общения интеллигенции вообще: политиков, общественных деятелей, писателей, художников. Много и часто собирались в гостиной М.С. и М.О. Цетлиных на рю де ла Фезандри, у Булонского леса, бывшей в некотором роде штаб-квартирой эсэровской интеллигенции, но где, однако, красный угол занимали, из писателей — И.А. Бунин, а из политиков — П.Н. Милюков[76].
В доме Цетлиных происходили культурные события всеэмигрантского ранга и значения. Так, например, 31 октября 1922 г. З. Гиппиус читала воспоминания о Блоке и Белом (ее доклад был опубликован в виде мемуарного эссе «Мой лунный друг» в № 1 альманаха «Окно», который в 1923 г. издавали Цетлины), а через полтора месяца, 16 декабря, у них же чествовали приехавший на заграничные гастроли МХАТ.
Говоря о кратком по времени издании альманаха «Окно» (всего увидело свет три выпуска), следует тем не менее сказать о его вполне ощутимом вкладе в литературу русской диаспоры, поскольку в нем печатались наиболее именитые авторы, оказавшиеся за пределами родного отечества: И. Бунин и А. Куприн, Д. Мережковский и З. Гиппиус, А. Ремизов и Б. Зайцев, К. Бальмонт и М. Цветаева… В дневнике В. Сосинского имеется запись, относящаяся к софийскому периоду его жизни (сделана 25 августа 1923 г.):
