Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

От зеленых и синих раздолий
Ты примчался к нам, сокол, впервые
Петь босяцкие горькие доли
И надежды свои буревые.
Гордый, гневный, и зоркий, и хмурый,
Пел ты смело, как крючник над Волгой,
Как повольник с Ветлуги и Суры,
И потом нас покинул надолго.
Италийские белые виллы
И каприйские серые скалы
Ты увидел, но сердце любило,
Путь на родину сердце искало.
Снова, снова теперь среди нас ты!
И глаза твои вновь увидали
Серебристые тонкие насты,
Голубые, холодные дали.
Всё по-прежнему: вражки, пригорки,
Кудри в скобку и клином бородки,
Едкий запах крученой махорки,
Крепкий запах настоянной водки.
В чащах – те же голодные волки,
В городах – те же бывшие люди…
Только думы, как ветры на Волге,
Уж о вешнем несбывшемся чуде.
Дремлет Русь-королевна, повеся
Плотный полог малиновой зорьки.
Но колышутся снежные веси:
«Здравствуй, здравствуй, желанный мой Горький!»

Век назад по воле вышней
Взвеял ветр над Малой Русью —
Синий Днепр протронул к устью,
Развил розовые вишни.
А среди беленой хаты,
В люльке ивовой плетеной
Спал кобзарь новорожденный,
За Украйну светлый ратай.
Рос он бедным свинопасом,
Смуглощеким мальчуганом, —
И брели стада к курганам
За раздумчивым Тарасом.
Там, где высь всего небесней,
Где всего бескрайней степи,
О свободе, о раскрепе
Он свои подслушал песни.
И – казак! – как с татарвою,
Вел всю жизнь с неправдой брани —
В шапке спутанной бараньей
Над упрямой головою.
Век прошел. В степях безмолвных
Тень от нового кургана…
Ах! повял весь мак румяный,
Золотой засох подсолнух.
Никнут белые черешни,
Тишь стоит над Малой Русью:
Нет того, кто с дивной грустью
Пел утешней птахи вешней!

В вышине весенней сини,
И чудны, и величавы,
Как узорчатые дыни,
Как цветные ананасы,
Виснут древней церкви главы.

Здесь – народ крикливый, пестрый,
Беловерхие палатки,
Шум трещоток быстрый, острый,
Кудри, перья, шали, рясы,
Запах лакомств пряный, сладкий…

Золотые в банках рыбки,
Золотые в клетках птицы,
Рой шаров ярчайший, зыбкий,
Сад цветов пышнейший, длинный —
Здесь всё то, что только снится!

То Москва или Индея?
Русь ли то иль край Востока?
Зеленея, золотея,
Как плоды страны старинной,
Виснут главы там высоко…

Розовеют облака,
Голубеют купола.
Мы поем, – и голубка
В руки каждая взяла.

Он, кудрявый и нагой,
На холме средь нас стоит,
Оттолкнется вдруг ногой,
Улыбнется, полетит…

Вслед мы пустим голубей,
И, крылат от птичьих крыл,
В небе, моря голубей,
Долго реет тот, кто мил.

Голубы его глаза,
Розовы его уста.
Смотрим вверх мы, – и слеза
По щекам бежит, чиста.

Вот он тонкою рукой
Нам в последний раз махнет,
И сладчайшею тоской
Ветер лица опахнет.

Так, веселым, вешним днем,
На себе не чуя тел,
Все мы, девушки, всплакнем:
Он, любимый, улетел!

Когда с тобой играюсь,
О юная моя,
Как чернокрылый страус,
Бегу и прячусь я.

Когда с тобой ласкаюсь,
О робкая моя,
Как краснокрылый аист,
Кружусь и нежусь я.
Когда ж с тобою, милой,
Дремлю я на суку,
Как сокол белокрылый,
Тебя я стерегу.

Милый! Розовая чайка
Не трепещет так, как я.
Словно море, укачай-ка
На руках своих меня!

Золотая канарейка
Не щебечет так, как я.
Словно солнышко, согрей-ка
Вздохом уст своих меня!

А лазоревая сойка
Разве любит так, как я?
Словно деревце, укрой-ка,
Милый! кудрями меня!

Хотите золотого смеха вы?
Серебряных хотите слез?
Читайте же, о люди, Чехова:
Он столько, столько вам принес!
Творенья строгие и чистые
Вам создала его рука,
И книги те, на полках выстоя,
Для мира не умрут века.
В тех книгах всё: и трепет жизненный,
И мертвенная тишина.
В них – дым наш русский, дым отчизненный,
В них – наша осень и весна.
О, юноши в кудрях каштановых!
Сверкают звезды ваших глаз…
Но жребий Астровых, Ивановых
Не предназначен ли для вас?
О, девушки в златистых локонах!
Сияет солнечный ваш взор…
А не таятся ль в вас, как в коконах,
Лишь доли бедных трех сестер?
Да, миновали дни весенние,
Вишневый белый сад опал,
Но в дни грядущие осенние
Он, верю! верю! будет ал.
Тогда-то мы, как чайки смелые,
Слетимся вновь со всех сторон,
То дело радостное делая,
Что лет чрез двести видел он.
Любите же, о люди, Чехова!
Он столько, столько перенес…
В нем слышите живое эхо вы
Родимых гроз, любимых грез…

Кудрявый, юный, но с бородкой,
Ленивый и лесной, но славный,
Он мне напоминает фавна,
И я шучу с ним, хоть и кротко…
Обоим нам цветов лишь нужно,
Обоим – городов не жалко…
Я – злая, светлая русалка.
Мы будем странно, сладко дружны!

Я девичью ногу – в стремя,
Золотой шишак – на темя, —
И несусь
В бой за Русь.
По невыжатым равнинам,
По некошеным долинам,
Чрез овраг,
В даль, где враг,
Где серебряные каски…
В сердце нежном нет опаски,
Карий конь,
Как огонь,
Пика тонкая, как птица,
А сама я, как зарница, —
Средь полков,
Ездоков, —
Средь огромной, темной тучи…
Очи сини и блистучи,
Коротки
По-мужски,
Кудри круты, злато-рыжи,
Грозен облик… Ближе, ближе
Гордый враг!
Буерак —
И несемся бранным полем,
Землю полем, силу колем,
Мнем собой…
Здравствуй, бой!

Стаи дикие лебяжие
С кликом по небу летят.
Силы яростные вражие
Уж уходят на закат.
И звучат уж, их преследуя, —
Чую! наши стремена…
И алеются победою, —
Знаю! наши знамена…

Только я между убитыми.
В сердце – смерть, не страх! не страх!
И кидается копытами
На меня могильный прах.

Не звенит уж серебрёная
Шпора с маленькой ноги,
Сабля выпала дареная
Прочь из тоненькой руки…

Красоту былую девичью
Смерть на лик мой навела
И Егорью-Королевичу
В жены, храбрую, дала.

Кудри солнечные глажу я,
В синезарный взор гляжу!..
Песня дальная лебяжая…
Умерла… Лечу… Лежу…

Я – доброволец радостный.
Сраженье – пир мне сладостный.
Им очи уж пьяны,
И кудри уж буйны.

Коня седлаю ловко я,
Люблю во рву ночевку я,
Опасные дела,
Палаш и удила.

Но я такой молоденький,
На белой шее – родинки,
И так нежна щека,
И грудь так высока…

Так дрогну в дни я свежие,
Так ночью душной брежу я,
Так часто, сев к огню,
Одежду я чиню!

И все мои соратники, —
Хорунжие, урядники, —
Все мною лишь живут,
Хоть девицей зовут.

Ах! что б они проведали,
Когда б в час сна, обеда ли,
Прокрались до ручья,
Где тайно моюсь я…

Где в зелени березовой
Яснеет стан мой розовый,
Свой пол уж не тая…
Где впрямь девица – я!

Ох, ты, жизнь девичья, сонная!
Лишь – оконце занесенное,
Веретёна, чугуны,
Сарафаны, шушуны…

Лишь шитье одно да печиво —
Больше мне и делать нечего,
Грудь же белая крепка,
Кровь же алая жарка!

Все мы, девушки, высокие,
Светлокосо-сероокие,
По домам должны сидеть,
В даль печальную глядеть.
А в дали – бои великие.
Темнокудро-смуглоликие
Наши милые идут, —
Полегают там и тут…

Я обрежу косы русые,
Скину прошвы, сброшу бусы я —
По-солдатски уберусь,
Поборюсь сама за Русь!

Гой ты, мощь девичья, донная,
Красота непобежденная,
Алый лик да белый клык,
Да лебяжий дикий клик!

Тихие, топкие пущи,
Тропы по крестикам, кладке,
Дымные, дремные хатки,
Подле за тыном – пустырь…
Поросль год óт года пуще,
Ростепель – мглой розоватой,
Изморозь – мглой синеватой
И постоянная сырь.

Люд и невзрачный и странный,
Без разговора, улыбки,
С грустным нытьем возле зыбки,
С пеньем унылым у гряд,
Робкие – в хлеве – бараны,
Серая – в платье – холстина,
Серая – в хлебе – мякина;
Неурожаи подряд!..

Что за чудесные сказки,
Что за обряды чудные
Здесь, где дитя и большие
Нежитей трусят в ночи!
А серебрёные связки
Месячных ключиков длинных
Виснут на мшистых стволинах,
В тайны вливая лучи!