Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Не спасаюсь я в пустыне:
Мне пустыня – сад густой.
В тихой лиственной густыне
В честь Господней благостыни
Льется голос молодой.

Не пощуся я в кручине:
Господин мой смугл и млад,
Носит мне в своей корзине
Голубой, зеленый, синий
Напоенный виноград.

И не каюсь я отныне:
Нет в саду моем людей…
Грежу я о Господине —
И душа, как цвет в долине,
Расцветает меж грудей.

Сад мой в полдень – розовый,
В полночь – голубой:
Сущий рай непознанный
С длинною тропой!
Золотые лестницы
Палого листья.
Горлицы, как вестницы,
Плещут, шелестя.

Светлые колодези
Ключевой воды.
Яблони, заботяся,
Ронят вниз плоды.
А сама я – тихая
Девушка-душа…
Позабыла лихо я,
Розами дыша.

Так вступи в цветы мои,
Милый, Милый мой!
Как в места родимые,
Как к себе домой.
Я тебя под ивою
Долго, долго жду,
Я ж, боголюбивая,
Дальше поведу.

Милый! Весь ты – розовый
С тенью голубой:
Сущий ангел, позванный
Верною рабой.

Нагого одевала я
В одежды не простые,
А в розы алым-алые
И в листья золотые.
И юноша, зардевшийся
От нежного смущенья,
Стоял, царем одевшийся,
Без слова, без движенья…
Как к кудрям черным чесаным
Пошел венец златистый!
А как пристало розанам
Гореть на коже чистой!
Сам в озеро вечернее
Гляделся долго Милый,
И золотые терния
Оно на нем явило.
Потом пришел с улыбкою
На листвяное ложе —
Красой своею гибкою
Залюбовался лежа…
И на колени встала я —
Красе той поклониться,
Цветы же алым-алые
Висели багряницей!

Нищего под древо я сажала,
Сирого поила и кормила, —
И испил мой юныш изусталый,
И откушал мой паломник милый.

Разломил он хлебы золотые
Смуглыми и узкими перстами,
Тронул вина алые, густые
Розовыми, пухлыми устами.

Мы сидели в виноградной чаще —
Только ласточки летали мимо, —
И всех яств настольных был мне слаще
Взор голубизны невыразимой.

Мы беседовали в райской роще —
А ключи далече так журчали, —
И всех слов запомнилось мне проще
Слово о любови и печали.

А потом он дал мне, улыбнувшись,
Поцелуй единственный и длинный —
И зашлась я сердцем, прикоснувшись
К чаше той малиновой и винной.

В золотой душистой куще,
Долгим странствием умаян,
Господин мой опочил.
Я же с веткою цветущей
Лик, что полон светлых таин,
Берегла от жал и крыл.

Милый спал и громко грезил,
И вздыхал, и улыбался
Грезам сладостным своим…
Вкруг его стыдливых чресел
Виноградный лист сплетался
Покрывалом золотым.

Был он розана прелестней
И блаженнее дитяти,
Что не ведает о зле.
С колыбельной тихой песней
Гнулась я к его кровати,
Мягкой траурной земле.

Но осыпалась осина —
И в листах ее багряных
Милый весь затрепетал!
Не блюла ль я Господина?
Он же, бледный, в алых ранах,
Как замученный лежал…

С Господином мы гуляли
Голубыми льнами.
Голубые пролетали
Голуби над нами.
Был одет он лишь в сиянье,
Травкой подпоясан,
От росы, как от купанья,
Бел и распрекрасен.
Перешептывался Милый
С нивою льняною:
«Будьте, льны, во тьме могилы
Мне вы пеленою!»
Уговаривался Милый
С голубиной стаей:
«В час мой смертный, в час унылый
Пой ты мне о рае…»
Я речей не понимала,
Шла лишь по дороге,
А присядем – обнимала
Господину ноги.
Голубые пролетали
Взоры между нами…
Так мы с ним вдвоем гуляли
Голубыми льнами.

Зарей одной вечернею по розовым холмам
Пасла я стадо белое овец ручных своих,
И Господина встретила нечаянно я там
И плач его услышала сквозь колокольцы их.

Он плакал, плакал жалостно, как лебедь в смертный час,
Дрожа плечами тонкими, густую хмуря бровь, —
И слезы эти горькие текли из синих глаз,
Зареючи, алеючи, как яхонты, как кровь…

И овцам, что пришли к нему, ласкаясь и блея,
Признался Милый, спрятавшись в серебряном руне:
Ах! как ягненок малый ваш, заколон буду я…
Ах! из любви, из жалости погибнуть должно мне…

А я одна лишь Милому в печали не вняла
И Милого не спрятала на девичьей груди —
Его я крепко-накрепко рукою обняла
И повела по алому вечернему пути.

Он шел пред стадом розовым, не подымая глаз,
Как агнец на заклание, и молод, и кудряв…
Так с Милым повстречалась я в последний день и час,
Так с ним я попрощалася среди нахолмных трав.

Не плод раздавленный
Роса кропила —
То окровавленный
Лежал мой Милый.
Не цвет оброненный
Трава таила —
То несхороненный
Лежал мой Милый.

Раскинул волосы
Длиннее крылий,
А стебли колоса
Его прикрыли.
Под веки мертвые
Слетели грезы,
И пальцы твердые
Зажали розы.

Уж тело белое
Охолодало…
Над ним сидела я,
Над ним рыдала…
Вокруг озимое
Дышало поле.
Он мертв – любимый мой!
Он мертв… Доколе?!

Утренней зарею —
В поле за горою
Я могилу рою.
Для кого ж могила?
Ах! лежит мой Милый
Тихий и остылый…
Спать ему здесь в яме,
Спать под зеленями
Золотыми снами.
Как слезам не литься?
Ох, черна землица,
Он же – белолицый…
Кабы ветер – голуб,
Душенька, как голубь,
Вырвалась на волю б!
Пела б – ворковала,
Пала бы – рыдала,
Друга пробуждала.
Милый бы услышал,
Из дремоты вышел,
Встал, березок выше…
Мне бы улыбался,
Сам бы удивлялся:
Ах! как я заспался…
Холм земли набросан,
Но не слышит слез он —
Вялый, белый розан.

Над зеленой луговиною
Разлился ночной покой
С горькой песнью соловьиною,
С слезной звездною рекой.
Над любезною могилою
Без рыданий и без сна
Я сидела верной милою,
Стерегла его одна.
И услышала в полуночи
Под землею легкий вздох
И почуяла, целуючи,
Что могильный дрогнул мох…
Поднялся, росток просунувши,
Стебель лилии-цветка:
Почивающего юноши
Белоснежная рука.
Той рукой благословенная,
Я заснула до утра,
А за мной земля зеленая,
От росы и слез сыра.

Мудрый Отрок, душу радуя,
Толковал мне Божье слово —
И поведываю правду я
Ныне тварям в час улова.

Светлых рыб мой невод выволок.
Ловит сеть в кустах прибрежных
Золотистых звонких иволог
И соловок серых, нежных.

«Рыбы, рыбы переливные!
Расписные птицы, птицы!
Вы прослышьте речи дивные,
Вы послушайтесь девицы.

Не ведите жизнь вы грешную
И друг друга не губите,
А всегда, как в пору вешнюю,
Рыб и птиц других любите!»

Слышат розовые окуни
И плотицы голубые,
Тихо бьются о песок они —
Горько каются, немые.

Слышат иволги красивые
С молодыми соловьями
И трепещут, молчаливые,
Умиляясь меж ветвями.

Их я после поучения
Отпускаю в лес и воды
И бегу в луга весенние,
Где – Учитель безбородый.

День прекрасный! День приятный!
Воздух легкий, благодатный,
Голубеющая даль…
Розовеющая таль…

Розы, розы золотые,
Завитые, налитые,
Из таинственной земли
Поднялись – и процвели.

Голубые птицы, птицы —
Голубки и голубицы
Из таинственных небес
Солетели в тихий лес.

И повеял дух нездешний,
Роз томнее и безгрешней,
Свет поляну облистал,
Из могилы Милый встал.

Молодой, живой, телесный,
Как архангелы, прелестный,
Только саван на челе
Да рука одна в земле.

В той руке его – кошница,
А в кошнице той – пшеница:
Совершать весенний сев,
Чтоб вкушать под сенью сев.

Радость в душу мне вселилась,
Я о Нем возвеселилась.
Милый! Чудо из чудес —
Ты воскрес! воскрес! воскрес!

Убежала из деревни я:
Там бранят меня и бьют,
И теперь землянка древняя —
Сиротинке, мне, приют.

Позабыла избы, гумна я,
Позабыла серп с косой —
И блуждаю, неразумная,
С светлой, спутанной косой.

То стою на косогоре я
И гляжу, бедна, боса,
В голубые заозерия,
В голубые небеса.

То сажусь на пень иль камень я
И гляжу, мала, смугла,
Вдаль, где розовые раменья,
Вдаль, где розовая мгла.

А потом ложусь под ивою,
Надо мною сны плывут…
Пусть же кличут юродивою!
Пусть же дурочкой зовут!