Велимир Хлебников - Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены

Молчи, плутишка!
Стой стеной
Над водным призраком своим.
Или тоскуй, стони и ной:
Быть не дано вдвоем двоим!
  Постой, сынишка!
Шаги опять шагают там…
Ты это, ветер, ты?
То клонишь нежные цветы,
То подымаешь их к устам
И тела образ теневой
Несешь над слабою травой.
Верю, ветер любит ни о чем
Грустить неучем,
После петь путь
Моих утренних ветреных пят.
А песен опасен путь.
Без плаща и без котомок
Ты несешься, звезд потомок,
В поле сумрачных потемок.
Кудрей таинственные нити
Люблю ловить рукой прилежной,
Чтоб угадать в ковре событий
Твой образ милый, образ нежный,
Мой мальчик шаловливый и мятежный.
И ты летишь и ты пророчишь,
Что непогоды близки сети.
Когда же тела ты захочешь,
Тебе отвечу: нате, нети!

Видел – дик, и бос, и весел
Возле паруса и весел,
На обрыве, где гвоздика,
Где гвоздика без гвоздей,
Где учу любви учебник,
Парень соседней деревни –
Известный волшебник –
Вырезал жезел,
Уселся и грезил,
Что скажет кривая рыбацкая палка.
Он неводом частым отрезал
Беглянке пугливой и нежной пути.
– Как билась русалка,
Страдая, и сестрам кричала: прости!
Из плена рвалася рука!
А сеть, казалось, что живая,
С ударом каждым оживая,
Ее стянула злым узлом.
Сутки бьется она в сетке,
Где излука и излом.
Вместе с славкой ястребиной,
Желтоглазой и рябой,
Кущи падали рябины
Красно-зеленою резьбой.
Послушай, парень твой знакомый?
Видала ты его хоромы?
Там где хутор, там где хаты,
Где откос реки покатый,
Где косматому холопу
Стражу вверила халупа,
Рыбак, он властью чар ужасных
Богиню в невод изловил
И на руках ее прекрасных
Веревки грубой узлы вил.

Какое вероломство!
Беру в свидетели потомство
И эту белую звезду:
С коварным порвано знакомство,
Поспешно к пленнице бегу.

Не думал я, что сразу
Поверишь ты рассказу.
Ах Вила, Вила!
Ты простодушьем удивила
Меня, присяжного лгуна.
Ушла! исчезнула она!
Разве есть тебя резвей?
Что же, волосы развеяв,
Побеги меж темных елей
По тропинке чародеев,
Рви побеги плауна!

Зачем ты обманул?

А так, я без проказ совсем уснул.
И плутовство – моя природа.
Она ушла, а здесь свобода.

Довольно глупости болтать!
Уж начинает рассветать!

Где же ты, где ты, сестра?
Ничего, лишь тень костра.
Только дым над речкой вьется,
И река устало бьется,
Оцарапала плечо.
Сердце бьется горячо.
Пойду к костру, согрею руки.
Повсюду тишь, нигде ни звука.

Но, неведом и невидим
И в зеленой чаще скрыт,
Дыма белого не выдам
Грому пляшущих копыт.
Как сиры пламенные серы,
Суровой спичкой зажжены.
Седой пастух видал примеры
Из искор вспыхнувшей жены.
Она из пламенной постели
Встает, закутав дымом плечи.
И вот покровы опустели
И дымный призрак ног далече.
Здесь падший вихорь синих бус
На смуглых волнах тела сизого.
А здесь блеснул красивый спуск
В ущелья ног с оттенком вызова.
То в дымном небе грудь купает,
То в кружеве морском исчезла.
То молчаливо выступает
В дыму малинового жезла.
Она то молнией нагой
Блеснет одна в дуброве черной,
То белосумрачной ногой
Творит обряд упорный.
Как красный ветер усмехается,
Из черных углей ожерелье.
Она поет и колыхается,
Костер ночной ее веселье.
Она поет, идет и грезит,
Рой мошек косами разит
Как дым по хвойным веткам лезет,
Как воздух к месяцу скользит.
Так золотой чертой огня
На теле сизом верх очертится,
Так синей чешуею головня
И бегает, и прыгает, и вертится.

Скажи, о чем поешь, пастух?
Скажи, зачем огонь потух?

Огня остатки берегу.
А та… на дальнем берегу.

Скажи, здесь никого нет?
В рыбачьих сетях женщина не стонет?
И здесь никто, никто не тонет?

Спокойно все. Рассыпав Божие величие.
  Блистает ночь.
И только лешие-лесничие
  От света прочь.
Да я, старик, чиню свой лапоть
  У слабого огня
И славлю пляшущую копоть,
  Сожегшую меня.

А где она?

Она за мостиком, за речкой.
Увидишь недалечко.

Всюду тени те,
Меня тянете!
Вы помните, страстничал вечер
Без ветреных вычур,
Жмуря большие глаза,
Прячась и снизу и за
Веток больших голубых.
Тогда я держала в руках голубей,
Сидя на ветке шершавой и старой,
И опрокинутой глыбой
Косы веселий
Висели
В осине осенней.
Шип чудный придавил плечо,
А ветер шепчет о навете горячо.

Нет, не в этом вы виновны
<Нет, не в этом вы> греховны.
Виноваты вы не в этом,
Виноваты не обетом,
Что застали поздним летом
За продажею пруду же
В час пустынный, час досужий
Легковейные часы,
Своей ветреной красы,
Что пышней, длинней и далее
Золотые косы дали ей.
Вы греховны тем, что нынче
Самой звонкой птицы звонче
Обещали клятвой слезной:
Полотенцем легкой грезы
Ветру вытру его слезы.
Где сребром сияли росы
Над осокой, где сусак,
Как серебряный русак,
Опускались ваши косы
На цветов весенних тризне.
Ветер – ветреный изменник
И в нем выси нет!
Ворон видит: я не вру!

Не верь морю – я не спорю!
Ворон каркнет – я не верен!
Норов ворона не мой!
И тяжелый и немой –
Нивы морень!
Не позвольте ему сесть
На плечо, как злая весть!
В кумир верю – не верь морю!
Я виновен, да! но ты?
Ворон-вестник темноты!

Ты клянешься, верю чуду!
И за бедами забуду,
Что изменчив, как вода,
И обманчив как всегда.
Верю, чист, как синий лен,
И опять в меня влюблен.
Лени друг и враг труда!
Туч и голоса среда.

Милая воля
Ранней зари.
Сказку глаголя,
Шли рыбари.

Вышел к сетям – мать Владычица!
Что-то тупо в сетку тычется
Белой мордою тупой.
Изловили ли сома?
Да таких здесь не видать.
Человека, видно, больше.
Иль приплыл он к нам из Польши,
Или я сошел с ума?
А глаза уж смотрят слабо:
Я не вижу – рыба? жаба?
Вышел парень:
«Водяная бьется баба», –
Молвил он, – ни дать ни взять!»
И давай со мной тикать!

  Слышишь, ветер?
  Слышишь ужас?
Злая шутка стала делом:
Сквозь осоку обнаружась,
Бьется Вила своим телом.
Режут листья, как мечи,
Кожу ласковых услад.
Водяной бугай, мычи!
Жабы, вам забить в набат!
Вила лесным одуванчиком
Спускалася ночью с сияющих веток.
Злым и суровым обманщиком
Тело месяца лучей,
Добрых вдумчивых очей
Стало добычею сеток.
Там, где белые купавы.
Прямо ты, а я направо.