Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

О, бойтесь лжи тупого усыпленья,
ночных дорог бездумна тишина!
Кто говорил в смертельном ослепленьи,
что мысль скудна, и наша жизнь бедна?

Они грядут, и поступь их жестока,
неотвратимы лики близких дней.
Уже не слышен глас и зов Пророка,
как проще жить и умереть сильней.

Надвинулось… и хаос и стихия,
полет лавин и шум весенних льдов…
То в мир пришла разящая Россия,
огонь и меч карающих богов.

Кончаем путь, глядим кругом,
И плавно приближаясь к устью, —
Мы вспоминаем отчий дом.
Откуда вышли без предчувствий.

И у границ земной страны,
Иного бытия на утре,
Душа и мир обнажены
В священнейшем из целомудрий.

Уж ни ошибок, ни удач
Мы не оспорим, не повторим.
Под поздний, долгий ветра плач
Глядим на сад, цветущий горем.

Когда-нибудь после, мой друг.
Внезапной тоскою взовью
Из самого омута мук
Погибшую память твою.

И вспомню в бессчетный раз
В холодном упорном бреду
И темные впадины глаз,
И смуглой руки худобу.

Ни пряди волос, ни письма.
Лишь темные мысли мои,
Лишь свежая тяжесть клейма
Короткой и страшной любви.

За смутную горечь
Веселых речей,
За смуглое горе
Цыганских страстей,

За встречную муку,
За голос судьбы,
За нашу разлуку —
Тебя не забыть.

В последний раз. Не отрывая глаз. — Простите.
Не поминайте лихом. Нет, пустите.
                 Я буду помнить Вас всегда. —
Надолго хватить мне печального улова.
Еще одно я выучила слово,
                 Отчетливое слово: навсегда.
В последний раз. Так вот, так вот она, разлука!
В послед… Легко закрылась дверь без стука.
…Так пальцы жгут у жаркого огня.

Мне страшно за тебя: за светлую улыбку
И за непоправимую ошибку.
                 Что ты не полюбил меня.

Даль туманится утром и небом,
И душа пробудилась небесной.
Каждый день возвращается бездна.
Сердце вечно блаженно и немо.

Эта жизнь — для меня, для тебя ли?
Не огромная ль сонная жалость
Неожиданно нам примечталась
В ненасытной блаженной печали?

И когда мы сияем глазами,
И внезапно вдвоем умираем, —
— Залетая, взлетая, слетая, —
Звездный дождь над блаженными нами.

О, навстречу слепому восторгу!
Руки вскинув и тяжко внимая
Хвойный посвист, что рати сгоняет
На ночную пустую дорогу.

Мы под диким и сумрачным небом
Мечем души, блаженно теряя,
И прекрасный закат обагряет
Нашей страсти невиданный слепок.

Умела петь, но птицы засмеяли
Нечистый мой и непрозрачный звук.
Они, кружась, над озером летали.
Наведывались на далекий луг.

Обида горькая, и не до смеха было.
В досаде я спустилась к берегам;
Тростинку тонкую, склонившися, сломила,
Задумалась и поднесла к губам.

Так звуки новые негаданно родились,
В восторге я не уставала петь,
И птицы прилетевшие дивились,
Уже не смея ближе подлететь.

Ты от меня улетишь, как осенняя птица, —
                      — Надо, пора.
Будут и листья, и птицы протяжно кружиться
                      Завтра с утра.

Наша ли жизнь, задрожав, зазвенев, оборвется
                      Без очевидной вины.
Помнишь ли звук, что подчас в тишине раздается,
                      Лопнувшей тонкой струны?

Ты от меня улетишь, как последняя птица,
                      В страхе грядущего зла.
Ты от меня улетишь, не посмея проститься
                      Росчерком вольным крыла.

В долгую светлую ночь над пустыми полями,
                      В поздний морозный восход,
Ты улетишь — как они — за былыми годами.
                      Не задержавши полет.

— Ни роз, ни соловьев в ночах душистых!
В кустарниках уж осень гнезда вьет
и темное дыханье с ветром льет.
Опало счастье с желтым цветом листьев.

И вот лучи, хранящие наш след,
И вот ветвей пугливая охрана.
Струи мольбы, дыхание дурмана
в волнах минут качали пленный бред.

Но ты ушла, ты хочешь знать миры,
открылся путь, кривой и беспощадный,
и злая жизнь ведет рукою жадной
к забытым безднам огненной игры.

— Корабль плывет, бортом упорным ходом
взрывая медленных глубин покой,
и вот уж он вдали, замкнут волной,
струит свой путь по стелющимся водам.

Над лесом ворон — черных крыльев взмах
вспугнул листву и перепутал тени,
но миг еще, и стихнет их смятенье.
— Как жалобы в заплаканных глазах.

— Бабушка, бесшумная старушка,
дни сидит в неслышном уголке.
За спиной расшитая подушка,
желтый лучик бродит по руке.
Пролетит и снова сядет мушка,
поползет по сморщенной щеке.

Но седой взмахнет крылами вечер,
бабушка потрет замерзший горб,
подойдет и сядет возле печи,
и внезапно красных искр сноп
позлатит ей сгорбленные плечи,
и лицо, и пергаментный лоб.

И как утром золотые пчелы
в золоте лучей сбирая мед,
зажужжат и медленно веселый
закружат таинственно полет —
поползет как мед за словом слово,
золотой ручей чудес забьет.

На горе стоит злаченый город.
У дворца растет старинный бук.
Златокудрая принцесса Нора
прячет в розах девичий испуг,
и глядит тайком из-за забора
на сверканье рыцарских кольчуг.

А король на золоченом троне
с тиной сна в невыспанных глазах,
в золотой сияющей короне
гневно поднял скипетр на взмах.
Королева плачет на балконе
с золотым кольцом в руках.

Будит королевская охота
птичий крик по вспугнутым лесам.
Золотая горлинка из грота
вдруг взвилась как солнце к небесам.
По следам сверкнувшего полета
небо открывалося глазам.

И не лес уже, а в замке зала
загорелась золотом огней
и весельем свадебного бала,
топотом танцующих гостей.
Радостно и громко прозвучала
песня, что исполнил соловей.

— И проходят тысячи детишек
в золотых красивых башмачках,
и Щелкунчик в свите белых мышек
королевин шлейф пронес в руках.
Месяц подымается все выше,
нежно золотеет в облаках.

Печь горит, а бабушка замолкла,
желтый лучик ползает в руках.
Тлеют угли медленно и долго,
синий пламень бродит в угольках.
За окошком бледно и высоко
месяц золотеет в облаках.