Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Орешек утлый наша барка,
И я лежу на самом дне.
Над головою неба арка
И солнце где­то в вышине.
Как на турецком рядом флаге
Луны серебряный серпок
Виднеется, как блик на шпаге,
Чахоточен и одинок.
Ни берегов, ни волн не видно,
Но чайки серые подчас
Слетают к барке безобидно,
Как будто изучая нас.
Мы двое в неподвижной лодке
Бессмертья синий нектар пьем.
Моя подружка в небе четко
Видна, как лик над алтарем.
В руках ее стихов тетрадка,
Моих стихов последних лет,
Она читает вслух так сладко,
Что внемлет чутко ей поэт.
А солнце жжет нагое тело,
Распятое на жарком дне,
Как будто бы на самом деле
Смысл жизни в полудневном сне.
Сливаются с волнами ямбы,
Всё сине в дремлющей душе,
В лазурных звуков дифирамбе
Исчезло жизни экорше...
Открой нам дверь Эдема, Боже,
Или мгновение увековечь:
Оно на вечность уж похоже,
Как неба голубая речь.

Последний лист я на платане
В дождливом сером январе.
В молочном скрылось всё тумане,
Лишь тени шмыгают на пустыре.
Вот­вот с качающейся ветки
Срываюсь я, как чиж из клетки,
И уношусь куда­то вдаль
Через молочную вуаль,
Дрожа как в лихорадке,
И подле мерзнущей лошадки
Врываюсь в грязь...
И с небом связь
Исчезла уж навеки,
Как в море реки...
Нет, я еще вишу
На самой высшей ветке,
И я прошу,
Чтоб из дрожащей клетки
Холодный ветер
Меня не обрывал,
Чтоб я, как сеттер,
Вдоль поля не бежал
Вослед болотной птицы
Или шальной лисицы.
И я вишу один, один,
Как золотой цехин,
Меж кружева ветвей,
И жду, и жду, чтоб соловей
Опять запел, чтоб изумруд
Покрыл платан,
Чтоб серый пруд,
Как грудь гитан,
Порозовел
И посинел.
Я чуть вишу
И весь дрожу,
Как Лир помешанный,
Как вор повешенный.
Две черные руки
Как языки
Повисли жаб, и заревел Борей,
Как клетки, полные зверей,
И закружился по дороге
Столб пыли,
А в нем и я убогий:
Не помогли
Мои мольбы…
Вокруг гробы
Казарм­домов
Для муравьев
Еще живых,
Хоть и гнилых.
Потом сады,
Потом следы
Недавних гекатомб
От дружественных бомб,
Потом громадное кладбище,
Где погребают нищих
Царей земли
В сырой пыли.
И там на плитах белых,
От мхов позеленелых,
Товарищей лежали кипы:
Каштаны их и липы
И просади акаций,
Как горы ассигнаций
Республиканских, рассыпали.
И долго мы лежали,
Прислушиваясь к склепам,
Где в разложении нелепом
Тела людей и черви гробовые
Преображались в куколки живые,
Преображались в шелковые травы
Да в цветиков душистых главы,
И семена
Будила недалекая весна.
Потом поднялся ураган
И листья желтые понес
С крестов и плит в небесный океан,
На самые вершины гор,
Где по снегу мы как узор
Лежали кружев золотых,
И там уж я совсем затих
Меж белых клубов облаков,
Витавших без оков,
Где в каждой капельке душа
Жила, едва­едва дыша.
И столько было их вокруг,
Что мною овладел испуг:
Ведь я давно не понимал,
Зачем их столько Бог создал.
И все они алкали тел,
Потерянных для новых дел,
И все они стремилися опять
Найти себе земную мать,
Как я желал на свой платан
Попасть, чтоб снова неустанно
Расти, зыбиться, шелестеть
И в небо синее глядеть.
Но вдруг из­под меня подснежник
Пробился чрез гнилой валежник
И в колокольчик зазвонил,
Чтоб дух я тихо испустил,
Чтоб вместе с облаком поплыл
Куда­нибудь без крыл...

Лучик солнца на тропинке,
Блик на гнущейся былинке
С белым на цветке султаном,
Облачко с упругим станом
В жаркой, страстной синеве,
Ящериц зигзаг в траве,
Моря под обрывом шепот,
Кованой лошадки топот,
Сам я на донском седле
Где­нибудь в родной земле,
В устьях сонного Днестра
Посредь камышей ковра, –
Что еще мне в мире надо?
Я давно ушел от стада,
Не овца я, не чабан,
Не турецкий барабан,
Не гожусь я для казармы
Ведь в идейные жандармы,
И не верю я в Мессию,
Что спасет мою Россию.
Всякой я враждебен власти,
Всякой верующей пасти,
Всякому земли закону,
Всякому тиранов трону.
Я пройду и без дорожки,
Хоть и постарели ножки.
Уживусь с лисой и волком,
Объяснившись с ними толком,
Уживусь с змеей гремучей,
Лишь бы в небе были тучи,
Лишь бы море бушевало
С бубенцами у кимвала,
Лишь бы я, сам­друг с собой,
Пел с волной наперебой,
Лишь бы муравейник мне
Не мешал слагать во сне
Подле каторжной вехи
Непонятные стихи.

Меж поэтом и звездами
Есть незримый синий мост,
И по нем крылит мечтами
Он с погоста на погост.
Лучики как черепашки,
Тысячи нужны им лет,
Но, счастливей без рубашки,
Всех быстрее их поэт.
Как мечтательный Гаутами,
Мировое бытие
Он незримыми мостами
Связывает с Богом всё:
Жизни атомов ничтожных
На ничтожнейшей земле
С жизнью искорок тревожных
В моря дышащем стекле.
Звезды – кровяные тельца
В мировых артериях Бога,
Мысли – золотые рельсы
И кратчайшая дорога,
Что к Нему приводят душу.
Нужно только быть поэтом,
Нужно только бросить сушу
Мертвую перед рассветом,
В час, когда духовней звезды,
Божьи в небе черепашки,
В час, когда уж на погосте
Трудовые все букашки.
Унеси меня чрез степи,
Мой воскреснувший Пегас,
Унеси по горной цепи
На небес иконостас:
Лик Отца увижу синий
Я на нем из звездной пены.
От безбожия Эринний
Нужно выпрыгнуть за стены,
Черные, глухие стены
Мировой моей темницы,
Нужно пузырьком быть пены
Радужным в лучах зарницы.

На нищенской своей мансарде
Я всё ж в духовном авангарде
Святых сподвижников живу,
Седую не склонив главу
Ни перед чьей исподней властью,
Ни перед чьей звериной пастью,
И голоса сирен­идей
Мне безразличнее людей.
Я прожил выше всякой веры,
И социальные химеры
Мне не вскружили головы,
Хоть я смиреннее травы.
Как эремиты на Тибете,
Живу я в непочатом свете,
Любуясь цепью синих гор
И прекратив навеки спор.
С тех пор, как я подобье Бога,
Мне не нужна уже дорога,
И, как скала меж скал нагих,
Окаменел я и затих.
Весь день слежу за облаками
Я со скрещенными руками
И внемлю, как Великий Пан
Поет про солнечный тюльпан.
И от восхода до заката
Я пламенного в небе брата
Глазами тихо провожаю
И ничего уже не знаю.
Как плеть лианы, в жаркий камень
Я врос, и неба вечный пламень
Меня совсем испепелит, –
Я на Тибете эремит!

Гляни в окно: на берегу ручья
Двух белых бабочек приметил я.

Они порхают мягко через дрок,
Хоть под мостом и притаился рок.

Они не знают никаких дорог,
Но с ними в этот миг порхает Бог.

Над ними дремлет царственный платан:
Он в небо врос, как дантовский титан,

Где тучки на лазурном млеют луге,
Где ласточки в волшебном реют круге...

Там тишина, там синий, синий Бог,
Там никаких не нужно нам дорог.

Повсюду Бог, повсюду святость есть,
В одной душе моей ее уж несть.