Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Срывает осень хрупкие листы;
Дожди шумят, по стеклам ударяя…
Поблекших писем строки разбирая,
Всю жизнь свою припоминаешь ты.

В чудесных пустяках часы теряя,
Блаженствуешь, а двери заперты,
И скоро песня вьюг из темноты
Тебя баюкать станет, замирая.

Сижу один я около огня,
О Докии мечтая, фее снежной;
Ночная мгла плывет на смену дня;

Твои шаги скользят во тьме мятежной,
И руки тонкие, обвив меня,
Коснулись глаз моих прохладой нежной.

Проходят годы худшей из разлук;
Но в памяти моей, как сновиденья,
Живут любви священные мгновенья,
Глаза огромные, прохлада рук…

Приди же вновь! Даруй успокоенье!
Твой чистый взгляд спасет меня от мук;
В его лучах ожившей лиры звук
Вновь затрепещет силой вдохновенья.

О, ты не знаешь, как тебя я жду, —
Склонившую ко мне свое сиянье,
Прекрасную и тихую звезду!

В душе угаснет целый мир страданья,
Когда к твоей улыбке возведу
Горящий взор мой, полный ликованья.

Объяты даже мысли тишиной,
Но все нежнее песнь благоговенья.
Зову тебя. Услышишь ли моленья?
Развеешь ли холодный мрак ночной?

Твои глаза прольют ли утешенье,
Спасительно сияя надо мной?
О, посети же сон тревожный мой, —
Приди, приди, желанное виденье!

Ты близишься… ты здесь… тебя нашло
Измученное сердце. Мы, как реки,
С тобой слились, и счастье к нам пришло.

Твоих ресниц мои коснулись веки,
Твоих объятий чувствую тепло,
Ушедшая, любимая навеки!

На воде, слегка дрожащей,
Солнца луч дробится длинно,
Тихо на опушке дальней
Я внемлю душой печальной
Песенке перепелиной
Где-то в чаще.

Шепчут сонно, приглушенно
Воды всей лесной округи.
Если ж солнце редко-редко
Проскользнет к ним через ветку,
Волны вскинутся в испуге
Всполошенно.

У овсянки, у кукушка
Что сегодня на примете?..
Племена болтают птичьи,
Щебеча, друг дружку клича.
Знают жители опушки
Все на свете.

— Где она, моя сестрица?..
Не беда ль случилась с нею?.. —
Говорит, грустя, кукушка. —
Где она, моя подружка?..
Не пора ли доброй фее
Появиться?

Липа смотрит: не она ли?
— Возвратиться доведись ей,
Ветку ей дала б погуще,
Вознесла бы вверх над пущей.
Чтоб ее цветы и листья
Осыпали!

И о том же слабо, нежно
Ручеек лепечет малый:
— Неужель не повторится?..
Не придет опять царица,
Та, что ножкою ступала
Белоснежной?..

И ответил я в печали:
— Лес, не повторится это!
Не блеснут ни днем, ни ночью
Синевой небесной очи,
Те, которые все лето
Мне сияли!

Не вернуть нам сказки-были,
Колдовского сна лесного!
И мрачнее нет развязки,
Чем у светлой этой сказки!..
…О, приди, чтоб все мы снова
Вместе были!

— Как живешь, лесок родимый?
Как проводишь вёсны, зимы?
С давних пор, как мы расстались,
Годы быстрые промчались,
Уезжал надолго я
В чужедальние края.

— Я, как прежде, милый мой,
Вьюгу слушаю зимой, —
Вьюга ветки гнет мои,
Подо льдом таит ручьи,
Певчих пташек разгоняет,
Снегом тропки заметает…
Я, как прежде, милый мой,
Светлым летом и весной
Дойну слушаю свою:
Там, где тропочка к ручью,
Зачерпнув в кувшин водицы,
Дойну мне поют девицы.

— Лес мой с тихими ручьями,
Годы мчались за годами,
Ты ж не сохнешь, не редеешь,
Год от году молодеешь…

— Что мне время, коль навеки
Звездным блеском полны реки,
И ненастье ль, ведро ль будет —
Ветер в листьях песню будит;
В ясный день, в густую хмарь
Мой Дунай течет, как встарь.
Только в людях перемены
Непрерывны, непременны,
Мы ж остались те, что были,
Облик свой не изменили, —
Речки те же и поныне,
Те же горы и пустыни,
Та же синева небес,
То же солнце, тот же лес.

Что у тебя на память я попросить бы мог?
Тебя, а не увядший в твоем венке цветок!
Но ты теперь чужая, прошу я, потому
Забудь меня навеки, когда уйду во тьму.

Когда угасло счастье, сгоревшее дотла,
Желать ли, чтобы вечно разлука сердце жгла?
Волна, волну сменяя, уходит по реке:
Зачем же предаваться мучительной тоске,
Когда, как сновиденье, и даже тенью сна,
Мы по земле проходим и смерть предрешена?
Так надо ли годами томиться обо мне
И о других, уснувших в могильной глубине?
Сегодня или завтра уйду из жизни я, —
Что в том? Хочу забвенья, хочу небытия!
Хочу, чтоб ты забыла года, когда вдвоем
Мечтали мы о счастье. Не вспоминай о нем;
Чтоб я исчез в суровой и непроглядной мгле,
Как будто не нашли мы друг друга на земле,
Как будто были тщетны все годы, все мечты!
То, что тебя любил я, простить мне сможешь ты?
 Вокруг — одни чужие; мечтаю лишь о том,
Чтоб горестное пламя в глазах застыло льдом.
Когда же прахом в землю вернется плоть моя,
Там вряд ли разгадают, кто я, откуда я?
Мне среди стен холодных и днем и в час ночной
Молитвой будут вечный выпрашивать покой.
А я хочу, чтоб кто-то у век поникших стал
И дорогое имя твое мне прошептал…
А там — пускай бросают в пыли дорог… В тот час
Мне все же будет лучше и легче, чем сейчас!
Пусть вороны нагрянут, как черная гроза,
И неба не увидят ослепшие глаза!
И пусть примчится буря на огненных крылах
И сердце бросит ветру и растерзает прах!

А ты, как день апреля, всегда сияй, цветя!
Ты — с влажными глазами — невинное дитя, —
Все той же белокурой и вечно юной будь.
Я сам себя забуду, и ты меня забудь.

Нередко слышу я, как, выпятив живот,
Румяный жирный поп с амвона речь ведет
О том, что род людской идет путем страданья,
Что наслаждение — преддверье покаянья…
Но разве может знать откормленный такой,
Какой бывает жизнь и быть должна какой?

Над тесной уличкой ночь блещет и сверкает,
Лучи ста тысяч звезд мне под ноги бросает.
До слуха моего доносятся едва
И жалобы, и смех, и смутные слова
Из мира старых стен, из-за окон разбитых,
С забытых пустырей, из-за дверей раскрытых.

Вот скромной спаленки я вижу полумглу.
У лампы девушка вдевает нить в иглу.
Та девушка бледна, глаза у ней потухли,
Над покрасневшими белками веки вспухли —
Ночной упорный труд погибелен для глаз,
В них не осталось слез… Зачем ты родилась?
Зачем живешь? Ведь жизнь тебя несет,
Как веточку по лону пенных вод,
Ты — тень в толпе. Куда тебя забросит
Житейский пыльный вихрь? Но кто об этом спросит?

Вот так и день и ночь все трудится она,
И можно разглядеть сквозь занавес окна,
Как ловки пальчики, как эти очи зорки!
Почувствовать легко, как эти слезы горьки.
Ведь на день брось иглу — и будешь голодать, —
Вот, кажется, и все, что в силах ты понять!

Работа сделана… Пойдет она куда?
Творенья твоего священного труда
Перед клиентами торговец расстилает.
Огромный солитер лучится и сверкает
На пальце у купца… И куплен камень тот
На прибыль от ночных девических работ.

Твой труд, о девушка, стал ценностью отныне:
Купец его теперь предложит герцогине;
Получит деньги он, отвесит ей поклон…
Та ткань, в которую вплелись — жизнь, слезы, сон, —
Ткань, белая как снег, на ком теперь надета?

Когда тебе, дитя, на ум приходит это,
Ты смотришь в зеркальце и плачешь, плачешь ты
От жалости к себе. И кроткие черты
Лица ты своего запечатлеть стремишься…
Так вот какая ты! Страдаешь и томишься,
Живешь, послушна всем, боишься ты всего.
Лишенное поддержки существо.
И только смерти ждешь с готовностью покорной,
Как утешительницы в жизни этой скорбной.
Но все же у тебя одна подруга есть —
Откуда ни возьмись явившаяся здесь
Пчела! Она нашла пути в твою светелку.
И, отворив окно, ты приглашаешь пчелку
Хотя бы до весны с тобой вдвоем пожить!
Две пролетарки вы, пристало вам дружить —
Букашке-девушке с букашкою крылатой.
Когда, подавлена нуждой своей проклятой,
Вдруг девушка взгрустнет в обиде на судьбу,
К ней пчелка резвая садится на губу.
И словно говорит любезно и учтиво:
«Подруженька, мила ты и красива!
Ты знаешь, как цветок, прелестен ротик твой!
Ты очень хороша! Прекраснее святой!
А глазки у тебя! Ну, как их не похвалишь!»

…И смерть настигла девушку. Она лишь
Сказала: «Отдохни! Пришли покоя сроки».
Вот девушка в гробу. Еще бледнее щеки,
Но мертвого лица столь хороши черты.
Что те, кто жив, дарят покойнице цветы.

Как благороден, строг и величав он,
Труп девушки, в льняной одетый саван!
К открытому окну, любуясь, подошла
Цветущая весна… Но бедная пчела
Забыла о полях и с грустью беспокойной
Все время кружится над девушкой покойной,
Как будто говорит, что хочет быть она
С подругою своей в земле погребена.

И потому когда, перетянув живот,
Румяный жирный поп с амвона речь ведет
О том, что род людской идет путем страданья,
Что наслаждение — преддверье покаянья,
То разве может знать откормленный такой,
Какой бывает жизнь и быть должна какой?