Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Стоит, глядит, — сутул, покат, —
Качает зонтиком лиловым…
Неостывающий плакат
Пылает одиноким словом.

Вокруг сапог большим окном
В подземный мир втекает лужа;
И слышу, под сырым сукном
Взлетает одинокий ужас.

Что видит он? Какой судьбе
Моленья шлет или упреки?
И гневно ветер на столбе
Подъял вдруг пламенные строки.

— Тоска, тоска —
Так вот зачем
Спина так стерта и горбата…
Пройду неслышно, глух и нем,
Из уваженья к ноше брата.

Медвежий мех на лаковом полу —
Как здесь тепло, как много в доме света, —
Я без усилий тонкую иглу
Нашел в случайной скважине паркета.

Но бьют часы, пора. Пора давно,
Мороз и ночь зовут нетерпеливо,
Досужий ветер ломится в окно,
Быть может, ветер Финского залива.

Давно пора. По улице кривой
Я поведу корабль рукой умелой,
И над чужой постылой мостовой
Чужая ночь вдруг станет ночью белой.

Воображенье верное мое
Все крыши выгнет в купола, из праха
Взнесет гранит и в ратушу с размаха
Адмиралтейское вонзит копье —

О, дикий плод упорного труда,
О, злобы час! По мраморным колоннам
Уже стекает невская вода
С неповторимым выплеском и звоном.

Пой, ветер, пой… Вот, молча подыму
Дрожащую от гневной страсти руку,
И рухнет призрак в ледяную тьму,
В ночной провал, в небытие и скуку —

Не обвиняй. Не праздная мечта
Моим рассудком бурно овладела,
Но ненависть. Она не охладела,
Земной любви последняя черта.

Сквозь мирный быт — рассказы о былом;
Всё улеглось, и страсти и обиды,
Потертый коврик под хромым столом
Взамен волшебного руна Колхиды.

Но помню я, — душа, пускай давно,
Дышала трубным воздухом сражений.
Ей ведом жар и дым (не всё ль равно?)
Блистательных побед и поражений.

Наперерез всем бурям и ветрам
Душа моя, как встарь, лететь готова,
Под звонким сердцем незаживший шрам
Еще готов перекроиться снова. —

Лети же! Ввысь — промчись во весь опор, —
Пять этажей, — лишь вихрь ворвется в уши,
И солнце мира выйдет из-за гор
И канет в ночь, и память станет глуше.

Россия, Русь. Я долго не хотел
Назвать твое сияющее имя, —
В годах, в веках, суровый мой удел
Разъединен с уделами твоими.

О, я умел молчать издалека,
Не унижал страданий до упрека, —
Еще ни разу беглая рука
Не занесла тебя в ночные строки.

Но про себя, в бессонной тишине,
Я ненависть, как золото, считаю
И думаю, — все годы наверстаю,
Всю молодость, убитую во мне.

Пустынных лет холодная волна
Растает в море бурного мгновенья, —
Так верю я затем, что мне дана
Нелгущая печаль проникновенья —

И вот, угрюм, забыт и одинок,
В часы забот, в неверный час отрады,
Кую, точу ославленный клинок,
Запретное оружие пощады.

Я рано встал. Лишь два иль три дымка
Над городом смиренно трепетали,
Погонщики мулов еще не встали
Для первого протяжного зевка.

И вот — ловлю привычно стремена,
Гляжу вперед внимательно и зорко, —
Клубится серой пылью на пригорке
Жестокая кастильская весна.

Я слушаю — до звонкой глухоты, —
Шаги ль звучат и наплывают ближе?
Но нет, то конь от жажды камни лижет,
То ветер гнет колючие кусты —

И снова ночь. Дорожные кремни
Скрипят во тьме пронзительней и суше,
Мой бедный конь устало свесил уши
И чуть бредет на дальние огни.

От диких роз, засохших на скале,
Исходит дым мучительный и сладкий,
Я кутаюсь в негреющие складки
И, засыпая, бодрствую в седле —

Да, прав цирюльник, — выдумка и бред,
Я в лихорадке видел Дульцинею —
Пусть. Всё равно. Последую за нею,
За выдумкой, которой в мире нет.

Пойду куда-нибудь. Несносно
Весь день не встать из-за стола, —
От желтой мути папиросной
Мысль путана и тяжела.

Быть может, встречу в грязном баре
Невероятную судьбу?
Услышу смех или пальбу
На исступленном тротуаре —

Узнаю счастье и обиды,
Восторг несчитанного дня,
В туманном парке с пирамиды
Сведу крылатого коня…

И, овладев крылом послушным,
Отрину вдруг, уже иной,
С недоуменьем равнодушным
То, что когда-то было мной.

На улице и мрак и мгла,
На встречных лицах непогода,
Очки из мокрого стекла
Стократ подводят пешехода.

На городской, на голый сад
Сошла туманная завеса, —
О, бедный мир, о, тихий ад,
Приют полуночного беса.

Не он ли, в белом сюртуке,
В широкополой шляпе низкой,
Болтает в мутном кипятке
Бесстыдно выпуклой сосиской?

Проворно сдачею звенит,
Привычно отпускает шутки
И острой ревности магнит
Вонзает в сердце проститутки…

Здесь будто драка, будто кровь,
Но всё равно, мне мало дела, —
Не эта жалкая любовь
Моею ночью овладела.

Нет, не она зажжет пожар
И ослепительный, и бурный,
Чтоб грозно в высоте лазурной
Живой воспламенился шар.

Январь и ночь. Но мостовая
Почти по-летнему черна,
И ветер веет, не сдувая
Тепла с потертого сукна.

Как мог я думать, что напрасно
Жизнь под мостами изжита?
Ночь так темна и так прекрасна,
Так упоительно пуста.

Пусть пробегают люди рядом,
Кого-то яростно браня,
Пусть напирает тучным задом
Сосед багровый на меня, —

Сердитых окриков не слышу,
Не шевельнусь, не отойду,
Гляжу внимательно на крышу
И вижу чистую звезду —

За мной, на тротуаре где-то,
Автомобиль без колеса,
Вот скорой помощи карета
Певуче кроет голоса,

Но что мне в том? Я пью глотками
Весенний непривычный сон,
Я полицейскими свистками
Как дальним эхом окружен.

Не оглянусь на хор недружный,
На тело в шубке меховой
И — мимо, мимо, — в ветер южный
По отзвеневшей мостовой.

Летят стремительные дали,
Дорожный ветер бьет в глаза, —
С нажимом газовой педали
Я чередую тормоза.

И вдруг на резком повороте
Даю внезапно полный ход, —
Мгновенье ужаса, и вот —
Душа теряется в полете.

Еще земная от бессилья,
Но обреченная уже,
Она на грозном вираже
Как буря выгибает крылья.

И свистом вечности до боли
Насквозь, навылет пронзена,
Уж поневоле, против воли
Несется к гибели она.

И холодом летучим тронут,
Я к небу поднимаю взгляд,
А шесть цилиндров, сердцу в лад,
И задыхаются и стонут —

И только там, в далеком сне,
Где дымом стелется долина,
Экспресс вечерний из Берлина
Едва ползет навстречу мне.