Виталий Коржиков - Морской сундучок
Монах сказал:
— На этом месте его похоронили, но потом увезли. Он уплыл в гробу через океан на свою землю, в Португалию. А его спутники остались. — Он показал глазами на обломок плиты у входа. — И лежат уже пятьсот лет.
Теперь обломок показался мне другим. Нет, он не уходил в землю. Он не хотел тонуть, а поднимался из неё, как древний парус из волн, и вместе с собой всё ещё поднимал имена матросов, которые когда-то карабкались по реям, летели наперекор волнам. И с которыми мне в детстве тоже хотелось плыть по шумному, старинному, как на гравюре, океану.
ПТИЦА ИЗ ДЖУНГЛЕЙ
От Кочина до Бомбея мы шли вдоль берега. Я докрашивал с товарищем трапы. И пока красил справа, видел весёлые верхушки гор, джунгли. А красил слева — видел весь океан: то летучих рыб, то дельфинов. А однажды заколыхался и выбросил фонтан кит. Но мы работали спокойно. Уже ко всему привыкли.
А вот у Бомбея я услышал на палубе крик. Там бегал, размахивая руками, боцман, а за ним — матросы.
Боцман как будто за кем-то крался, потом, согнувшись, вскочил, резко бросился вперёд и растянулся на палубе. А над ним взлетела ярко-зелёная птица.
Птица села на мачту и перелетела к мостику. Как раз на меня! Я выпрямился, вскинул руки, но птица воинственно подпрыгнула и ударила крыльями. Это был самый настоящий индийский попугай! Весь атласно-зелёный, с красными перьями и загнутым клювом. Наверное, прилетел с какого-нибудь корабля, а может, прямо из джунглей.
Я побежал за ним по трапу. На крыло рулевой рубки. Но тоже растянулся на свежей краске. Наверное, и синяк посадил. Выскочил из рулевой штурман, открыл рот — ругаться, но увидел попугая и тоже кинулся за ним.
Капитан остановился на пороге и захохотал: «Ну и ну! Ну и ловцы».
Попугай взлетел на антенну, посидел, ударил крыльями и полетел к Бомбею.
Скоро и мы повернули к стоянке навстречу тысячам пароходов, портовому шуму и горьковатым запахам чая и кунжута.
С мостика раздалось:
— Боцман на брамшпиль! Команде занять места по швартовому расписанию!
Так мы и вошли в Бомбей — вслед за попугаем.
В БОМБЕЕ
В Бомбее уже стояло несколько наших пароходов. И мы то и дело ходили друг к другу в гости. Спрашивали:
— Вы что привезли?
— Комбайны!
— А мы станки.
А как-то пришли к нам на палубу наши товарищи из посольства и попросили кого-нибудь выступить перед ребятами в школе, рассказать про дальние страны, про морскую жизнь.
Капитан подошёл ко мне, говорит:
— Отправляйся, расскажешь.
Я подумал: «Вот чудаки! Уж в такой дальней стране живут — вон мы сколько до неё добирались, а про дальние страны спрашивают».
Но согласился. Американских-то ребят я видел недавно. Японских видел, тайских видел, сингапурских видел, а своих давно не видел. Наверно, думаю, тоскливо им здесь, далеко от нашей земли.
Проехали мы через весь Бомбей и очутились в зелёном дворе с большим деревом. Прошли в школу. А там всего один класс. И доска, как у нас в школе, и карта на стене. Ребята бегают, в пятнашки играют, девочек за косички дёргают. Совсем как дома. Хоть и маленькая школа, думаю, а боевая. Своя под ногами палуба! Весёлая!
Рассказал я ребятам про Сан-Франциско и Японию, про Тихий океан. Действительно, далеко от Индии! Вспомнил про то, как попугая ловил около Бомбея. И говорю:
— А теперь пойду к вашему начальству, попрошу, чтобы джунгли показали. А то ведь уплывём из Индии, так ничего здесь и не увижу.
А одна девочка встала и говорит:
— Не надо никуда ходить. Я попрошу своего папу, он вам покажет. У него завтра выходной.
МАРТЫШКИ И ОЧКИ
Утром к нам приехал серьёзный толстячок с усиками, серьёзно сказал:
— Я — девочкин папа. Машина готова!
И я собрался в джунгли.
— Возьмите и меня! — сказал Фёдор Михайлович.
Он взял с собой зеркальные очки, купленные в Бангкоке, и мы отправились в путь.
Возле старинных зданий навстречу нам попадались старинные фаэтоны. Рядом важно размахивали хвостами коровы. Одна из них подошла к продавцу арахиса и стала жевать маленькие, в палец толщиной кульки.
Потом мы вырвались на шоссе, которое кольцом легло вокруг просторного залива. Мы проезжали знаменитое жемчужное ожерелье Индии. Над ним колыхались пальмы, строились большие высокие дома, и строители шли по бамбуковым мосткам наверх, держа на головах чаши с цементом…
Девочкин папа сказал:
— Обратите внимание налево.
Там весь в зелени стоял детский парк, в котором бродили львы и тигры, жирафы и верблюды. И все они были зелёными! Их выстригли из кустов!
Но вот в окна свободней засквозил ветер, вдалеке по горам разбежался настоящий пальмовый лес. Мы нырнули в заросли бамбука. Острые высокие стебли взбирались в небо, качались, и Фёдор Михайлович вздохнул:
— Сплошные удочки…
«Или лыжные палки», — подумал я.
Из бамбука вынырнула тропка, и мимо нас, словно Маугли, только с сумкой на боку, мальчуган прогнал стадо коз. И всё пропало.
Теперь над нами нависали лианы, а на дороге валялись их обрывки. Вдруг обрывки зашевелились и стали уползать.
— Змеи! — сверкнул очками Фёдор Михайлович. — Выползли на дорогу погреться…
А немного погодя он тряхнул чубом и крикнул:
— Смотрите! Смотрите!
Сверху на дорогу так и посыпались маленькие серые мартышки. Одни торопились через дорогу, другие ещё только спрыгивали, а третьи раскачивались у нас над головой.
Я выбежал на дорогу, схватил фотоаппарат. Обезьяны бросились в кустарник. Только одна, старая, остановилась у машины. На спине у неё сидел малыш. Он фыркнул, ткнул в мою сторону кулачком. И они тоже бросились в кусты.
Я побежал за ними в чащу. Но девочкин папа потянул меня за рубаху:
— Ты что? Видел, сколько здесь змей?! Не поймёшь, где куст, где гад!
Я вспомнил кусты в бангкокском дворике и остановился.
Обезьяны снова запрыгали по деревьям, закачались на ветках. А мы поехали дальше.
Пересекли маленькую речушку, потом лысоватую сухую полянку, над которой поднимались голые деревья с тяжёлыми угрюмыми орлами на верхушках, и выкатили к большому белому камню.
И вокруг него плясали обезьяны!
Одни бегали на четвереньках, другие сидели, словно переговаривались между собой, что-то обсуждая. И Фёдор Михайлович, потянув меня за руку, засмеялся:
— Уж тут-то мы их, голубушек, снимем! Сейчас мы с ними сфотографируемся.
Мы вышли из машины и стали оглядываться: нет ли змей. Змей не было. Но и обезьян уже не было! Только по деревьям мелькали обезьяньи хвосты.
— Ну ладно, — сказал Фёдор Михайлович, — сфотографируемся у обезьяньего камня. И объясним, что на нём вертелись обезьяны.
Он снял очки. Я сделал снимок, и мы снова поехали.
Наконец ветви раздвинулись, на дорогу вырвалось солнце. Фёдор Михайлович хотел надеть очки, но очков не было. Он полез в левый карман — нет! Прощупал правый — нет!
Прекрасные бангкокские очки остались на обезьяньем камне.
— Так, — сказал я. — Сейчас обезьяны уже репетируют басню «Мартышка и очки».
Фёдор Михайлович, нахохлившись, посмотрел на меня. А девочкин папа очень серьёзно сказал:
— Едем обратно. Они уже по очереди нанизывают их на хвост.
Фёдор Михайлович промолчал, но было ясно, что видеть свои прекрасные очки на хвосте у обезьяны ему не очень хотелось. Снова мелькали заросли бамбука, речка. Наконец появилась поляна, камень, и от него во все стороны разбежались обезьяны.
Я крикнул:
— Несут!
Фёдор Михайлович выскочил из машины почти на ходу и рассмеялся: очки лежали на месте.
Он надел их и стал разглядывать джунгли. Теперь не скоро доведётся сюда попасть.
Завтра мы должны были уходить из Индии домой.
ОХОТА В ОКЕАНЕ
Но домой мы не пошли. Едва мы вернулись в порт, как капитан объявил:
— Вот так! Шагаем за грузом дальше. В порт Беди.
Мы взглянули на карту и ахнули. Плыть нам в самый дальний уголок. На карте вокруг порта мелькали точки — это пустыня, пески, и на зелёном фоне виднелись чёрточки — болота.
— Эдак мы не пять, а все десять месяцев провозимся, — нахмурился Фёдор Михайлович. — И к Новому году не вернёмся.
«Так в Зеландию уйдут без меня», — подумал я. Но приказ есть приказ. И уже через несколько часов мы спешили на север.
Веня стоял на вахте, Валерий Иванович проверял проводку, Ваня громыхал кастрюлями.
Справа вдоль берега опять зеленели леса, слева монотонно покачивались небо и синяя вода.
Постепенно места становились всё глуше и пустынней.
Берег изменился. Лес на нём стал жёстче, корявей. Заросли опускали в берега змеистые корни. Мангры! В них чего только не водится…
И вода вокруг стала неуютной, напряжённой. В глуби её бурлила какая-то таинственная, незнакомая жизнь.