Максим Богданович - Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Что ты бежишь, мужичок?
          — Подгоняет мороз.
Что ты лежишь, мужичок?
          — Я урядника вез.
Зачем ты пьешь, мужичок?
          — Я не ел ничего.
За что ты бьешь, мужичок?
          — Часто били самого.
Зачем ты крал, мужичок?
— Своего не знавал.
Зачем ты лгал, мужичок?
          — Кто-то правду украл.
Что ты черен, мужичок?
          — Сильно в хате дымит.
Что не проворен, мужичок?
          — Меня каждый бранит.
Чего ты темен, мужичок?
          — Да под темным сижу.
Что бездомен, мужичок?
          — За чужим всё гляжу.
Зачем хитер, мужичок?
          — Видно, глуп, как ворона.
Отчего умер, мужичок?
          — Убегал от «закона».

Танцуй, гарцуй, пане,
Коли есть в кармане.
Скачи, крутись браво
Налево, направо!
Продай, продай ниву,
Купи бочку пива!
Продай всё с постели,
Гуляй две недели!
Пропей одежонку,
Продай деток, женку,
Продай лес-дуброву
За девку бедову!
Продай всё дочиста,
Возьми монет триста!
Продай свою славу —
Город Варшаву,
Продай и честь дочки
За вина полбочки!
Ведь пан даже пьяным
Останется паном!
Танцуй, пане, в хате,
Пока духу хватит!

Спи, сыночек, люли-люли!
Наши курочки заснули,
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.
Отчего ж тебе, сыночку,
Всё не спится в эту ночку?

Может, вырастешь ты паном,
Аль великим капитаном,
Позовешь на новоселье, —
То-то матери веселье!

В красный угол гостью просят,
Хлеб и соль ей сын подносит,
Ручки-ножки ей целует,
И ласкает, и милует.
Перед всем честным народом
Угощает крепким медом,
Да лепешками из мака,
Да горячей верещакой.

Спи, сыночек, люли-люли!
Куры с вечера уснули,
Спи и ты, родимый, сладко.
Хоть я бедная солдатка,
А любой, узнав о сыне,
Предо мною шапку скинет.

Спи, родимый, люли-люли!
В гнездах ласточки уснули,
Отчего ж тебе, сыночку,
Всё не спится в эту ночку?

Может, вырастешь ты паном
Аль великим капитаном.
Станешь ты чинить расправу,
Наживешь худую славу.
Будет смертушки убогий
Для тебя просить у бога.

Спи, сыночек, люли-люли!
Петухи давно уснули.

Мать придет к сыночку в гости,
Он велит ей бросить кости,
И пойдет она дорогой,
Одного прося у бога:
Чтобы ей забыть о сыне
И не знать, когда он сгинет!..

Спи, родимый, люли-люли!
Наши курочки уснули.
Ой, не будь ты лучше паном,
Ни великим капитаном,
Будь чем мать тебя родила,
Чтоб я в гости не ходила —
Век с тобою вековала,
Вместе горе горевала.

Спи, сыночек, люли-люли!
Куры с вечера заснули.
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.

Веселись, ходи ногами,
Как по маслу всё идет;
Коль не хватит ржи в амбаре,
Мельник мучки подвезет!

Танцуй себе хоть до поту,
Кушай водочку в кредит!

Коса скосит луговину,
Вспашет полосу соха;
Под смычок танцуй, детина,
Пока целы потроха.

Борона всё заборонит,
А посеет ветер сам;
Пусть, кто хочет, землю роет,
А ты пой: «Тарам-там-там!»

Есть топор, нарубит дров он,
Намолотит хлеба цеп…
Выпей, выпей на здоровье!
Были б зубы — будет хлеб.

Конь впряжется сам в подводу,
Напасется досыта,
А ты празднуй знай свободу,
Пой беспечно: «Тра-та-та!»

О хозяйстве не печалься,
Хлеб-то, он и сам растет;
Лучше жарь себе, брат, вальсы,
А работа не уйдет!

Танцуй себе хоть до поту,
Кушай водочку в кредит!

Тучки, тученьки мои темные,
Ветер гонит вас без дороженьки,
Нет пристанища вам, бездомные…
Отдохнете вы, знать, у боженьки!

Где родились вы, тучки милые?
Где вы «здешними» прозывалися?
Словно ярочки, мчитесь мимо вы…
Хоть бы малость где задержалися!

Знать, и вправду вы бесприютные,
Бесприютные, беспризорные;
Всё сильней, сильней ветры лютые,
И летите вы, им покорные.

На лету слезой землю мочите,
И шумят листы, зеленеет лес…
Умирая, вы жизнь приносите
Всем полям, лугам, всей земле окрест.

По морозцу, лесом, поздно
            Тройка мчала пана.
Вдруг злодей дорогу грозно
            Преградил рыдвану.

Всю как есть забрал поклажу,
            Ободрал как липку,
Катит в панском экипаже
            Весело да шибко.

Пан за ним бежит, а ноги,
            Стужа пробирает,
Не видать конца дороге,
            А дух замирает.

Пан разбойника усердно
            Молит о пощаде,
Называет милосердным,
            Просит Христа ради.

И разбойник, вдруг смягчившись,
            Дал тулупчик пану
И дырявые лаптишки
            Бросил из рыдвана.

И злодею со слезами
            Пан целует руки,
Будто тот его лаптями
            Спас от смертной муки.

Обещает век молиться
            За него, за деток,
Славит щедрость и дивится,
            Как он сделал этак.

Будь он худшим из бандитов —
            Он не хуже пана:
Здесь и там добро добыто
            Кражей да обманом.

Что ж, не жаль им ради славы
            Кинуть, что негоже, —
Глядь, и пан тут станет нравом,
            Что твой ангел божий.

Помолись-ка ты, бабка, со мною,
Чтобы паном не быть мне вовек,
Чтоб не зариться мне на чужое,
Чтоб работал я, как человек!
Чтобы носа пред меньшим не драл,
Перед бо́льшим не гнул бы спины;
Чтоб вину я свою сознавал,
За другими не видя вины;
Чтоб как надо жену я любил,
Жен чужих не вводил бы во грех;
Чтоб детей своих жить научил,
Их поставил бы на ноги всех;
Почитал бы за братьев людей,
Всем делился б и грудью стоял
Я за счастье отчизны своей,
О чужой никогда б не мечтал!
Чтобы веры родник не иссяк,
Чтоб народу был предан во всем,
Не носил бы пожитков в кабак
И чужим не кормился б трудом!
Чтоб за клин, коль случится продать,
Не взыскал я обманом вдвойне;
Чтоб свою мне земельку пахать
И на ней успокоиться мне!
Так давай же у бога просить,
Чтоб вовеки мне паном не быть!

И не думал сроду, и во сне не снилось,
Что моя кобыла тоже под защитой.
Что таить? Нередко в жизни приходилось,
По заслугам, правда, быть ей крепко битой.

Перед Новым годом стукнули морозы.
Дров взвалил я на воз не одну вязанку,
Прикрутил на совесть и легонько с возом
Напрямик пустился в Гродно спозаранку.
Заяц был забитый, да яиц немного,
Да хорьковых шкурок взял я для продажи.
А дрова сырые, в рытвинах дорога,
Чуть бредет кобыла со своей поклажей.
Полз я потихоньку и дополз до Гродно,
На базар приехал, выложил десятку,
И базарный сборщик, чинно-благородно,
Указал мне место; встал я за рогатку.
Пани — хвать за ножки и купила зайца,
Да еврей за шкурки отсчитал три злотых.
Но не продаются ни дрова, ни яйца,
По уши хватило с ними мне заботы.
Яйца сбыл я всё же, слава тебе боже.
Глядь — к дровам уж кто-то прицениться хочет,
Деньги тычет в руку, да цена несхожа, —
То подскочит к возу, то назад отскочит.
«Десять злотых хочешь?» Взял с него я плату.
«Ну, вези живее!» — дрожит, как осина;
Сам бежит и гонит — мол, простыла хата.
Взяла меня жалость, собачьего сына, —
Хвать кнутом кобылу, потеряв терпенье.
А легко ль голодной по такой дороге?
Снег — одно названье, едешь по каменьям.
Чуть она рванула — подломились ноги.
«А, чтоб ты издохла!» Вкруг народ смеется…
И давай кнутом я поднимать кобылу.
Не бросать же дров мне, а скотина бьется,
Но встает как будто, тужась через силу…
Вдруг какой-то барин р-раз мне в зубы с маху.
«Я, — кричит, — животных покровитель, клячу
Бить я не позволю! Всем задам я страху!
Видно, сам отведать захотел горячих!»
Крикнул он куда-то, зычно, что есть мочи:
«Эй, го-ро-до-во-ой!» Тут как тут вояки.
Под шумок дровишки тащит всяк, кто хочет,
А городовые злые, как собаки.
Наломали шею, в дом один пригнали,
Дом такой высокий — сверху колокольня.
Деньги отобрали, а поесть не дали.
Мне б вернуть кобылу, пусть уж будет больно.
Три дня продержали. «Ступай, бог с тобою!»
— «Где ж моя кобыла, и кошель, и сани?»
— «Кляча твоя сдохла, верно от побоев,
А тебе за это будет наказанье».
Ну и дожил! Вот бы увидали злыдни:
То-то над кобылой славная опека —
С голодухи сдохла, простоявши три дни!
Бить же запрещают. Ну, а человека
Били, обобрали. Где добро? — Ищи ты!
Видно, так и жить мне без опеки всякой.
Иль съедят нас свиньи с этакой защитой,
Или стать придется самому собакой!