Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

Трава да глина, рыжие провалы,
Замусоренный жуткой гнилью ров.
Порывисто несется одичалый,
Зловещий ветер выжженных холмов.

Не побледнеть, не дрогнуть, не поникнуть —
Стоять, как суд! Как ратный муж, стоять!
Все клятвы бедны, чтобы клятву крикнуть,
Недостает проклятий — проклинать.

Простой овраг, захламленный и пыльный.
Две бледные осины, старый клен.
Нет, то не тишь! Неугасимый стон,
Ста тысяч уст предсмертный стон бессильный.

Сребристый пепел множества костей,
Осколки лбов, обломки челюстей.
Раздвинулись песчаные откосы.
Ползут из ямы золотые косы.
Тлен не разрушил, ветер не унес
Мерцающее золото волос.

В густой грязи поблескивают блёкло
Очков разбитых старческие стекла,
И дотлевает, втоптанный в песок,
Окровавленный детский башмачок.

Над глиной и песком лежит, как пена,
Ужасный след стотысячного тлена.
Замешан склизкий и тягучий клей
Убогими останками людей.

Здесь, что ни шаг, ревел костер багровый,
Шипели нефтью жирные ключи
И в трупах жадно рылись палачи,
Чтоб поживиться с мертвецов обновой.

Гнетущий, тяжкий, нестерпимый дым
Вставал и нависал над страшным яром.
Он веял смертью, он душил кошмаром,
Вползал в дома страшилищем глухим.

Сполохи рдяно-черные витали
Над онемевшей в ужасе землей,
Злым отблеском пути окровавляли,
Окутывали Киев грязной мглой.

Смотрели люди, схоронясь в жилища,
Как за венцом кирилловских домов,
За тополями дальнего кладбища
Их плоть и кровь горит в дыму костров.

Дыханьем смерти самый воздух выев,
Плыл смрадный чад, тяжелый трупный жар,
И видел Киев, гневнолицый Киев,
Как в пламени метался Бабий Яр.

Мы этот пламень помнить вечно будем,
И этот пепел — он неискупим.
Будь проклят тот, кто скажет нам: «Забудем».
Будь проклят тот, кто скажет нам: «Простим!».

Над площадями, как в безлюдье рощ,
Висит беззвучно тонкий, ровный дождь,
И он нигде еще не потревожил
Разостланной повсюду тишины.
Еще не верит город, что он ожил,
И звук и шум его еще страшны.

Торжественная тишина благая
Течет разливом в берегах домов,
Больное сердце города лаская
Предчувствием великих, добрых слов.

Еще нигде они не прозвучали,
Не раздались в убежищах людских,
В глубокой яме, в каменном подвале,
В могильном склепе, тайнике живых.

Еще в глазах, укрывшийся глубоко,
Мерцает ужас нестерпимых дней
И женщины в колодцах водостока
Тоскливо к сердцу жмут своих детей.

Еще в пустой, разломанной халупе
Струится запах серого дымка
И теплится, чернея, кровь на трупе
Врагом пристреленного старика.

И дождь висит, и тишина, и дым
Над всем кричащим, диким, бредовым.
Казалось мне — так на черты родные,
На скорбный, бледный материнский лик
Взирает сын, взирает, как впервые,
Чтоб помнить вечно, помнить каждый миг.

Пройдут года, но это не сотрется.
Всё виденное, прожитое зло
На дне очей, в глубокой тьме колодца,
Как твердые кристаллы, залегло.

Я буду помнить каждый шаг мой трудный,
Когда в тот день, в раздумии немом,
Мы шли чрез город, грустный и безлюдный,
Чрез площади, чрез парки над Днепром.

Прошли весь город в тишине угрюмой,
Сквозь боль и дождь, сквозь память и туман.
Багряный флаг над обгорелой Думой
И площадь вся в обломках, в язвах ран.

Гигантский прах, кирпичный лом кровавый,
Звон погнутых железных крестовин
Да свежий холм над павшими со славой
Среди пустых крещатицких руин.

Струи густого, въедливого чада
Над стынущим пожарищем домов
И на песке каштанового сада
Следы тяжелых прусских каблуков.

Осенний дождь их смоет в миг единый,
Но памяти вовеки не изгнать
Насильника кровавую печать,
Тяжелоступный, дикий след звериный…

Стою среди развалин, онемев.
Ни слез, ни слов. Сухой и светлый гнев.

Дождь льет сильней, и ухо ясно слышит,
Как звучно капли стали землю бить.
Теплом пахнуло. Город тихо дышит.
Он начинает жить.

Вступают воины, раскинув знамена,
На площадь, где толпа шумела вечевая.
Где нерушимая возносится стена,
На вражеских костях свою скрижаль вздымая,

Где вечным заревом, прозрачна и ясна,
Горит мозаика Софии парчевая,
Где братски на восток рука устремлена,
Движеньем булавы векам повелевая.

И, здесь остановясь, снимают шлем стальной
Пред славой прадедов, средь старого майдана,
Потомки смелые, идущие на бой:

Полтавский хлебороб, чабан из Казахстана,
Московский сталевар, сибирский зверобой —
Всей ратью чествуют свободного Богдана.

Осенняя непогодь свищет
В руинах пустынных жилищ,
По мертвым развалинам рыщет,
Во мраке шумит пепелищ.

Кричит в распростертые окна,
В расшатанных балках свистит,
Струит дождевые волокна
С обугленных, грязных плит.

И долго под ветром руины,
Проломы разбитой стены
Гудят, и темны, и пустынны,
Блужданием эха полны.

И клок перегнивших обоев,
С седьмого упав этажа,
Трепещет средь голых покоев,
Как свернутый свиток дрожа.

И рвет золотистую ризу
На площади скорбный каштан,
И падает мрамор карниза
В сухой городской бурьян.

А непогодь свищет и вьется,
И лужа в провале черна,
И ржаво скрежещет и гнется
Разбитая взрывом стена.

И вдруг, разломившись по щели,
Она обрывается вниз,
И волны удушья взлетели
И пальцами в горло впились.

Как эту пропахшую тленом
Пройти гигантскую падь?
Уж этим умершим стенам
Тепла никогда не видать.

Уж больше по лестницам этим
Никто не придет домой,
Здесь песен мы больше не встретим,
Души не увидим живой.

И свет не блеснет тут знакомый,
Квартал — как скелет мертвеца.
Твой пепел, замученный дом мой,
Огнем обжигает сердца.

Я слышу: в народных глубинах
И ярость, и клятва растет,
И сердце горит… По руинам
Задумчивый зодчий идет.

В раздумье, в тоске, в молчанье
Обходит он мертвый простор;
Кварталы обугленных зданий
Внимательный меряет взор.

Он взгляды в провалы вперяет,
Заботливо в окна глядит;
Что тут мастерам помешает.
Началу работ повредит?

Кто в силах уйти от прозрений,
Кто сердцем не склонен к мечте?
Неясные тени видений
Пред ним предстают в темноте.

О нет, не позволит он боле
Погаснуть виденью работ!
Мечта закаляется волей,
Из хаоса форма встает.

Овеян великой мечтою,
Он видит сквозь пепел домов:
Здесь ляжет гигантской стрелою
Проспекта блестящий покров.

И встанут дома, и над ними
Зажгутся в сиянье зари
Планетами золотыми
Лампионы и фонари.

Ликующее половодье —
Веселые толпы людей
Идут и поют на свободе
По улице новой своей.

И ряд отраженных видений
Мерцает подобьем картин
В туманном граните ступеней,
В кристальных озерах витрин.

И настежь распахнуты входы
В громады сверкающих зал,
Где песня зовет в хороводы
И счастье ведет карнавал.

Исполненная ликованья,
Здесь празднует толп череда
Свой светлый триумф созиданья,
Свой радостный подвиг труда.

Сплетение тросов и балок
Еще шевелится вдали,
И челюсти землечерпалок
Вгрызаются в тело земли;

Еще розоватым и черным
Ложится покровом гранит,
Еще, наклоняясь над горном,
Железо кузнец шевелит;

И едкий разносится запах,
И пыль порошит мастеров,
И тянут лебедки на трапах
Фигурный карниз куполов;

Художник еще украшает
Картинами новый дворец,
Но сроки трудов истекают,
И близок работы конец.

На зеркало площади глянув,
Дома поднялись в небосвод,
Патруль колоннадных титанов
Торжественно вышел вперед.

Пятой упершись в основанье,
Тела мускулистых колонн
Хранят колоссальное зданье
И воинской чести закон.

Тут в бронзе воинственной славы,
В граните трудов боевых
Дом воина величавый
Стены свои воздвиг.

Как радостно будет потомку
Войти в этот кованый зал,
Где кромка вчеканена в кромку,
Где слился с металлом металл!

Здесь бронза вовек не затмится,
Здесь каждый, торжественно-тих,
Всмотреться торопится в лица
Бессмертных героев своих.

Каштаны вздымают свечи,
И тополи рвутся ввысь,
И шепоты их далече
По кронам дерев пронеслись.

И парк пышноцветно-тяжелый
Шумит средь чугунных оград,
И нежно струят маттиолы
Свой сладкий густой аромат.

Фонтанов прозрачные стебли…
Пахучие вздохи куртин…
Но шум, возникая, колеблет
Молчанье далеких глубин.

Над длинногудящим простором,
Где арка висит над Днепром,
Блестящим летит метеором
Стремительный поезд метро.

Всё стихло… И стала короче
Струя упадающих вод.
Раздумьем охваченный зодчий
Упрямо шагает вперед.

Обходит глухие кварталы,
Склоняется в бездны пустот,
Сквозь кучи камней и обвалы
Упрямо шагает вперед.

На мертвой стене оставляет
Работ животворных знак.
«Так будет!» — он нам обещает.
Мы знаем, что будет так.