Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Карадаг,
           Карадаг,
я пришел
             прощаться.

Был я в разных городах —
к тебе возвращался.
Разузнать,
             как живешь,
что нового видишь.
Поглядеть,
              как море пьешь
и никак не выпьешь.
Пьешь,
и больше ничего.
Ни на шаг —
                  в сторону…
Знал я дядьку одного —
тоже
      пил здорово!
К рюмке он —
                    как репей.
Ох давал, бродяга!..
Нету
дядьки теперь.
Закончился дядька.
Может, лучше, что так, —
меньше стало
сутолоки…

Айда,
Карадаг,
махнем с тобой отсюдова!
Давай тебя унесем
от этой тихой пристани.
Пойдем с тобой туда,
                            где все
не гладко
и не приторно!
Там —
         тайга,
там —
         простор,
в любом ручье —
                        хариусы.
Реки там такие,
                    что
с морем потягаются!..
Я хвалить не мастак.
Приедешь —
                  удивишься.
В тот пейзаж,
                  Карадаг,
ты непременно впишешься.
Будешь слушать по ночам,
как филины
                ухают.
По твоим большим плечам
пройдет медведь-увалень.
Он пройдет напрямик…
Поедем,
          бедолага!
Что?
Не хочешь?
Привык?..
Понимаю.
Ладно…
Я ведь тоже
                привык
к своему счастью —
видеть снег,
слушать выпь,
в машинах
              качаться.
Привыкаем мы все —
рано или поздно —
кто– к теплу,
кто – к росе,
кто – к гудкам поезда.
Привыкаем не смотреть,
куда ветер дует.
Привыкаем стареть.
Привыкаем думать.
Голодать,
холодать,
влюбляться неудачно…

Будь здоров,
                Карадаг.
Карадачина!

Я не видел
              такого снега —
он другой,
он совсем не тот!

Он идет
           стыдливо и нежно,
извиняясь за то,
                     что идет.
Извиняясь за то, что —
                                взвешенный,
непонятливый,
неземной.
Извиняясь за то, что —
                                вежливый
и от этого
             чуть смешной.
И за то,
          что к нему не привыкли,
к поворотам его
                     озорным.
Извиняясь за то,
                      что травинкам
суждено
           погибнуть под ним.
Извиняясь за то,
                      что задумчивый,
без привязанностей и любви.
Извиняясь за то,
                      что уступчивый, —
из него что хочешь
                          лепи!
Он закроет все,
                     что прикажешь,
ровным, вежливеньким пластом…
Не хвали его!
Он покажет!
Он себя покажет
                      потом!
Ты не верь его ласковой позе
на пустом раздолье степей…
Ах, как кинется
                     мстить он после
за свое униженье
теперь!
Будет он колючим,
                         отчаянным,
хлестким,
огненным,
непростым!..

Мы простили его
                        вначале.
Мы потом себя
не простим!

Идут
      обыденные дожди,
по собственным лужам скользя.
Как будто они поклялись
                                  идти, —
а клятву нарушить
нельзя…
Даже смешно —
                      ничего не ждешь.
Никакого чуда
не ждешь.
Засыпаешь —
                   дождь.
Просыпаешься —
                        дождь.
Выходишь на улицу —
                               дождь.
И видишь только
                       пустую мглу,
город видишь пустой.
Газировщица скрючилась на углу —
упорно
         торгует водой.
А воды вокруг! —
                       Столько воды,
просто
некуда разливать.
Это все равно,
                   что идти торговать
солнцем —
там, где сейчас
                   ты!..
Послушай,
а может быть, и у вас
такая же чехарда?
У подъезда в глине
                         «газик» увяз,
на балконе слоем —
                           вода…
Если так —
значит, в мире какая-то ложь!
Так не должно быть!
Нет!
Потому что нужно:
                         если мне —
                                         дождь,
то тебе —
             солнечный свет.
Как дочка солнечный!
                             Как слюда!
Как трескучая пляска огня!
У тебя не должно быть дождей
                                         никогда.
Пусть они идут
у меня…
А они идут —
                   слепые дожди.
Ни деревьев нет,
                      ни травы…

Пожалуйста,
                это письмо
порви.
И меня за него прости.
А впрочем,
дело совсем не в нем.
Просто
трудно терпеть.
Море гудит за моим окном,
как поезд,
             идущий к тебе.

У записки
              начало деловитое.
А в конце —
прибавлено отважно:
«Я вам очень,
                  очень завидую!
И завидую жене
вашей».

И подписано:
«Студентка из Бауманского».

Как мне ей ответить?
Зал —
         как прорва.
Ненадолго от регламента избавившись,
я хочу ей ответить.
Я попробую.
Вы знакомы
                со стихами и овациями.
Прочитали вы афиши
роскошные.
И, как видно,
                 посчитали авансом
остальную нашу жизнь —
такой же.
Фейерверком!
                  Парадной арией
в празднично-возвышенном стиле…
Ну представьте,
                    если б
                            об армии
только по парадам судили.
Если б шел солдат,
                         помахивая ручкой,
элегантный,
разодетенький мужчина.
Если б не был землекопом он
                                        и грузчиком,
кто сказал бы про него:
«Защитник»?!
И у нас —
             свое.
Свои крутые штрафы.
Боль
      и труд —
                  оглушительно тяжелый.
И своя –  
суетливая —
слава.
И свои —
несчастливые —
жены…  

Вдохновенье! —
Самому в себе
                   тесно.
Вдохновенье! —
Как мертвый
                 среди праздника.
Это —
         раскалившееся сердце
около холодного разума!
Это —
         как рожденье ребенка!
Это —
         как личное рожденье!
Самая черная
                  работа.
Самое чистое
                  дело.
То,
    в котором
покоя не предвидится!
То,
    которое
оглушает ширью!
В нем ты
            сам себе —
                            народ
и сам —
           правительство.
И нельзя,
даже в малости,
сфальшивить!
И плывет земля
                     в метелях и громе.
И судьба ее
с твоей судьбой слита.
Это все дается
                   только кровью!
А ее в человеке —
пять литров…
Но держаться
                  нужно!
Вот мы и держимся.
И последнее у нас
еще не спето…

В общем,
дай вам бог
               солнца,
девушка!
И доброго мужа.
Не поэта.

За порогом —
                   потрясающие бездны.
Я в одну из них,
                      смеясь, беру билет…
Кто-то ночью под окном
                                 пел песни.
Хулиган, наверно.
Или поэт…
Ошалелая капель
                       стучит в стекла.
Водосточная труба
                         пьяным-пьяна!
И над жадною землею распростерта,
как несбыточный покой,
                                голубизна.
Мир огромен.
Но сегодня в мире тесно!
И капели никого не пощадят…
Где вы бродите,
                     великие оркестры?
Вам бы в эти дни
играть на площадях!..
Все весеннее:
                 намеки,
                           и поступки,
и бездумные шаги по мостовой.
Все весеннее:
                 бульвары и простуды,
ветер,
       пахнущий вчерашнею травой.
Верю я,
          что есть улыбка в этом ветре.
Верю в ласковость и силу
сквозняка.

В постового застеснявшегося
                                       верю.
И не верю только в синие снега.
Потому что на снега
                           лучи насели!
Солнце малое
дрожит в любом окне.
И ручьи,
           как молодые Енисеи,
рвутся к лужам —
океановой родне!
Все торопится,
                    шарахается,
                                   булькает.
Настигает.
Остается позади.

Что-то будет.
Непременно что-то будет.
Что-то главное
должно произойти.