Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

Когда мы в огнеметной лаве
Решили всё отдать борьбе —
Мы мало думали о славе,
О нашей собственной судьбе.

По совести — другая думка
У нас была, светла как мед:
Чтоб пули были в наших сумках
И чтоб работал пулемет!

Мы горы выбрали подножьем
И в сонме суши и морей
Забыли всё, что было можно
Забыть.
              Забыли матерей.

Дома, заречные долины,
Полей зеленых горький клок,
Пески и розовую глину —
Всё то, что звало и влекло.

Но мы и в буре наступлений,
Железом землю замостив,
Произносили имя Ленин
Как снова не произнести!

Всё было в нем:
                            поля, и семьи,
И наш исход из вечной тьмы, —
Так дуб не держится за землю,
Как за него держались мы!

Потомкам пригодится. Не откинут
Свидетельство мое земле отцов
О том, что не было ранений в спину
У нас, прошедших бурей молодцов.
Мы, сыновья стремительной державы,
Искровянили многоверстный путь.
Мы — это фронт. И в трусости, пожалуй,
Нас явно невозможно упрекнуть!
Мы знали наше воинское дело,
И с твердостью, присущей нам одним,
Мы нагрузили сердце до предела
Великолепным мужеством своим.
Была зима. А снег валился талым.
Была зима — и не было зимы, —
Всё потому, что досыта металлом
Расплавленным поили землю мы.
Как памятники, встанем над годами,
Как музыка — на всех земных путях…
Вот так боролись мы, и так страдали,
И так мы воевали за Октябрь!

Каменной десницею Урала
Лютую неправду отведу —
Будто ты от горя умирала
В красном девятнадцатом году.

Где ж происходила эта кара?
Там, где Кама или где Десна?
Может быть, на Волге под Самарой?
Нет. В районе Волги шла весна.

Так в какой долине? Может, рядом
С тысячей развернутых полков,
Впереди негнущихся отрядов.
Гром которых сеял Примаков?

Нет. И в это время ты веселой,
Невредимою прошла в бою,
И встречали гулкие проселки
Свадебную молодость твою.

Ну, тогда, наверное, под Вяткой
Стыли пораженные края?
Нет, и тут как будто всё в порядке,
Всё в порядке, — заявляю я.

Яростной, упорной и огромной
Ты прошла и завладела всем.
Новая шинель. Четыре ромба.
Доблестные кони. Звездный шлем.

Перед своей Страной Советов,
Перед землей горящих уст
Мы все ответственны, поэты,
За песенный тяжелый груз.

Дружки нам головы вскружили,
Опутал многих злой уют…
Какие песни мы сложили
И что на улицах поют?

Пора витийствовать, неряхи,
Чтоб в слове выступала соль.
Довольно Дуне-тонкопряхе
Ходить по городу босой.

Довольно этой доброй фее
Перед толпой друзей вилять,
Пусть купит платье Москвошвея
И в Летний сад идет гулять.

А мы пройдем большой оравой
И лирики веселый сноп
Перенесем через дубравы,
Через квартплату и озноб,

Чтобы за старой синей далью
Троп заводских и полевых
Лихое небо рвали парни
Клинками песен боевых!

Как будто дружбу укрепили,
И все пути в один сошлись,
Мы вместе ели, вместе пили,
В разлуке письмами клялись.
А ныне так: забыв лиманы,
Луга, долины, ковыли
И не за них подняв стаканы,—
Мы нареченных привели.
И, отдавая дань уютцу,
Мы пропустили мимо глаз,
Что наши песни не поются,
Что девушки не любят нас.
И мы стоим в толкучке комнат
И вдохновляемся с трудом.
А перед нами — день огромный
И каменщики строят дом.
Поэты мы иль не поэты,
Коль от семейных новостей
Так боязливо входим в этот
Мир песнопений и страстей?

Неважно кто — Иван иль Савва,
Идущие сквозь мрак и чад,
Готовят нам при жизни саван,
О смерти первые кричат.

У них от ложек и до ложа
Всё скрыто пылью городской, —
Ну, на Чайковской, предположим,
Ну, предположим, на Морской.

Они идут путем бедовым,
Чужие россыпи губя,
На свадьбах плачущие вдовы,
Похоронившие себя.

Идут по замкнутому кругу —
От бакалей в народный суд,
«Незабываемому другу»
В карманах ленточки несут.

И, злобу выразить не смея,
Но прибирая злость к рукам,
Они грозят бумажным змеем
Летящим в небе облакам.

Они свистят своим невестам
Совсем не то, что мы поем,
Они доподлинно известны…
Нет, черти, мы еще живем!

Дальний мир, беззвучный и бесслезный,
Там, на немоту обречены,
В беспорядке отступают звезды
Малой и большой величины.
Отступленье — в середине лета,
Отступленье (вложен меч в ножны)
От Земли, имеющей поэтов,
Для которых звезды не нужны!
Звезды рвут связующие нити,
Пропадают в предвечерней мгле.
Я кричу вовсю: «Остановитесь!
Мало ли загибов на земле!»
Сколько их таких? Ну, может, двести,
Съевших по головке белены,
Руку простирающих на песню
Мелким объявлением войны.
Им ли усыплять под хлороформом
Общую земную красоту?..
Если звезды стали ниже нормы,
Можно их поднять на высоту!

Опять над миром сильный ветер
Гнетет убогие сады,
Опять я никого не встретил
У замерзающей воды.

Опять кому-то не потрафил,
Пересолил, перекричал
И у семейных фотографий
Не веселился, а скучал.

И я нашел другое место,
Там, озаряя голый лес,
Луна, что каменное тесто,
Ползет на тонкий край небес.

И там, живой и настоящий,
Я вижу сизую волну
И звезд потухших и горящих
Междоусобную войну.

И я клянусь отрезком суши,
Держащим камни-валуны,
Что вышибу кривую душу
Окрест лежащей тишины,

Чтоб над большим отлогим краем,
Не удивляя никого,
Летели молнии, пылая,
Как в день рожденья своего!

В первоклассных песнях прогремела
Вся моя громадная родня:
Матерщинники и староверы,
Черные от дыма и огня.

Тучи шли на землю. Что им тучи,
Если полтора часа езды
От воды шатучей до падучей,
Синей, неприкаянной звезды!

Так и жили на земле просторной,
Там, где, руки свесив до оград,
Высшая черемуха простерла
От земли до неба белый плат.

Тополя веселые кричали:
«Выше сердца падает роса!»
Длинными, бессонными ночами
Яблони взвивали паруса.

Кровь свистела в жилах — вплоть до гроба,
Проклиная землю и любя,
До ста лет стояли, как сугробы,
Падали, ликуя и скорбя.

И родных легка была утрата.
Я в такую не войду молву.
Я — светлее. Ни в отца, ни в брата.
До полсотни, может, доживу.