Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

Года растут и умирают в этом
Растянутом березовом краю.
Года идут. Зима сменяет лето
И низвергает молодость мою.

Я стану горьким, как горька рябина,
Я облюбую место у огня.
Разрухою основ гемоглобина
Сойдет лихая старость на меня.

И, молодость, прощай. Тяжелой пылью
Полки ветров сотрут твои следы,
И лирики великие воскрылья
Войдут в добычу ветра и воды.

И горечь трав и серый дым овина
Ворвутся в область сердца. И оно,
Распахнутое на две половины,
Одним ударом будет сметено.

Мы на земле большое счастье ищем,
И, принимая дольную красу,
Я не хочу, друзья, остаться нищим
И лирики немножко запасу.

Я обладаю верным даром
Так направлять веселый стих,
Чтобы не чувствовать ударов
Тщеславных недругов своих.

У них несчастная эстрада
Стоит, как мертвая вода,
А на моей земле Отрада
Не отцветала никогда!

Живи, мой вымысел, и странствуй,
И припадай, как человек,
К берез зеленому пространству,
К обилию счастливых рек.

Так от предгорий на лядины
Меня ведет — к мольбе глуха —
Огненнокрылая ради́на
К высоким помыслам стиха.

Сверху видеть мир, хотя бы с тучи,
Низким бытием не дорожа.
Миллионы видят мир цветущий
С высоты седьмого этажа.

К черту тротуарные овражки,
Бурей разоренные дотла,
Неба клок величиной с фуражку,
Коль земля просторна и светла!

И не в этом, так в столетье в новом,
Через два столетия должны
Проложить пути в долины грома —
От Земли хотя бы до Луны.

Вдаль смотрю, сомнения рассеяв,
Жаль, что не дождусь такого дня…
Я об этом рассказал соседям,
И они не поняли меня.

Объявил я зависти войну.
Полюбил навеки беспечально
Огненно-раздольную страну.

Разве ты не огненная,
                                      разве
О тебе не думают цветы:
Кто такая, красная, как праздник,
В музыке и громе?
                                 Это ты?

Выше туч, раскинутых над морем,
Молодых коней твоих дуга.
Триста тысяч дорогих гармоник
Выбегают утром на луга.

Мало? И тогда под ветром, бьющим
Камни, глину, мелкие леса,
Грудь морей, великих и поющих,
Поднимает к небу голоса.

Мало? И тогда, в чаду туманов,
Никогда не видящие снов,
Не моря уже, а океаны
Потрясают землю до основ.

…Нет отбоя горестям повальным,
Но непоправимая беда,
Если про мое существованье
Ты совсем забудешь.
                                         И тогда

Покачнутся комната и вещи,
И ударит в ближний угол гром,
И меня заденет ворон вещий,
Черный ворон — дьявольским крылом.

Утро. Чашки и стаканы.
Угол острый и тупой.
Утро. Ходят тараканы
Невеселою толпой.

Черные — земле подобны, —
Войско всех запечных стран.
Их ведет большой, недобрый,
Самый старый таракан.

Через пестрые обои,
Через пыль, через золу
Он ведет их к водопою —
К луже грязной на полу.

Будто иначе нельзя им
В доме Гладина Петра.
Напились.
                 Встает хозяин.
Утро. Семь часов утра.

Он кафтан, пробитый молью,
Надевает, как батист…
Скука.
               Тешится подполье
Пеньем двух домашних птиц.

День прошел. Товарищ Гладин
Сел за стол, как за престол,
Постучал, приличья ради,
Указательным перстом.

И его встречают бранью,
Пустяковым злом своим
Лавок сонное собранье,
Потревоженное им.

Пол-избы забрала печка,
Мелочь вытеснив плечом…
Вечер.
            Лампой скоротечной
Скупо Гладин освещен.

Как на карточке батальной,
Встал. И снова сел к огню.
Тут его жена Наталья
Подает ему меню.

За окном Европа тает,
Азия — венком красы.
Гладин Петр меню читает,
Закрутив вовсю усы!

Кончил. Жестом командира,
Непреложным, как закон,
На картофеле в мундирах
Вдруг остановился он.

Я стараюсь видеть точно:
Гладин лег в постель здоров.
Ночь прошла обычной ночью,
Сократив дела миров.

Всё ж она была рабочей.
И от часу до пяти
Шел ремонт крутых обочин
Верхнемлечного пути.

Звезды, как златые деньги,
Падали в теснины рощ.
Тяжких валунов паденье
Было зримо в эту ночь.

Утром встал товарищ Гладин,
Сел за стол, как за престол,
Постучал, приличья ради,
Указательным перстом.

Он следит за синей далью,
Думу ловит на корню.
Тут его жена Наталья
Подает ему меню.

В этот миг изба хромая
Затряслась, как пулемет.
Он меню не принимает,
Хлеба в руки не берет.

Нет. Он лодкой новой правит.
(Пусть свистит девятый вал!)
Гладин, зная свой регламент,
Краткий митинг открывал.

По столу, как по баллону,
Стукнул.
           Вызвал шум берез.
«Хватит жить черней вороны! —
Образно он произнес. —

Хватит, выражаясь грубо,
Грязь, как золото, копить.
Хватит, милая супруга,
Тараканью воду пить!

Вот приказ. Подписан мною
(То есть Гладиным Петром):
„Гладину Петру с женою
Предлагается:
                         нутром

Воспринять эпоху жизни,
Строй непобедимых лет.
Солнце нам лучами брызнет,
А иначе жизни нет!

Перемыть горшки, стаканы,
Окна протереть мешком,
Истребить всех тараканов
Злым персидским порошком“.

Кратко перейдя к вопросу,
В нынешний политмомент,
Словом — мы нужны колхозу
Как упорный элемент!»

Кончил и, судьбу покинув,
Он пошел рубить дрова…
За окном шумят рябины,
Под окном бежит молва.

Жара стучала в градусы
И жгла траву огнем,
Я шел к девчонке радостной
Таким смятенным днем.

Я поднимался лесенкой
Тесового крыльца
И проклятую песенку
Дослушал до конца.

Легла тоска кипучая
У тоненьких столбов.
Девчонка пела:
                   «Скучная
У нас с тобой любовь.

В ней ни звезды, ни месяца.
Ты, сумрачный, проверь:
Я окна занавесила,
На ключ закрыла дверь…»

Я вышел, спотыкаясь,
И ветер песни смолк.
И я проверил (каюсь)
И окна и замок…

Мы потрясаем мир. По нашему веленью
Седой ордой раскинулась вдали
Гроза как постоянное явленье,
И спать уже не могут короли!

У каждого на столике аптека,
И, сигнатуры двигая впотьмах,
Британия не может спать.
                                           Потеха!
Бессонница свирепствует в домах.

Идет борьба труда и капитала,
Но, вскинув до луны остатки дня,
Земля не вся достаточно впитала
Потребное количество огня.

И старый мир, туманами объятый
И мщения раскинув реквизит,
Под натиском колонн пролетарьята
В агонии скрежещет и грозит.