Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

Высокая ярость века всегда обжигает нас.
«Превыше всего Германия!» — стонал покоренный Эльзас.
Идет образцовый фельдфебель. Никто не коснется его.
Замрите, сады Лотарингии! Германия выше всего!
Победа! Ликуйте, саксонки! Делите войну и досуг.
От Рейна и до Дуная немецкие гимны несут.
Ни сеять, ни жать, ни рыбачить! Другие ремесла даны.
И смотрит, прищурившись, унтер на дымное солнце войны.
Команда ударила в зубы. Полки понеслись напролет,
И канцлер тяжелую руку французскому дню подает.

Бывает, что верноподданный от голода сам не свой.
Оркестры, веселой музыкой глушите голодный вой!
Кричит верноподданный: «Хлеба!» — «Эй, взять его в батоги!
Мы знать ничего не знаем. Пусть кушает пироги!»
Смотрите, как сладко живется.
А ты, верноподданный, — лгун.
И бьют без отдачи и пляшут лихие винтовки драгун.
Идут именитые люди — пара за парой, в круг,
И стукает «толстую Берту» по жирному вымени Крупп.
Эге, подцепил красотку! Не бросишь ее, шалишь!
А «толстая Берта» плюется за семьдесят верст — в Париж!

Бросай, обыватель, родину, жен и детей спасай,—
Германию давит за глотку великой петлей Версаль.
Собаки имперской выучки едва ль потеряют след,
И ярости репараций предела как будто нет.
Германия на коленях, и слава в ломбард сдана,
И с грохотом падает в море проклятий и слез волна.

Копить всегерманскую бурю и кровью найти права…
Наш голос через кордоны: «Германия, ты — жива??»
И нам отвечает Партия, и возглас ее высок,
И Красный фронт отвечает мильонами голосов.
Ротфронт — это вдох и выдох германских рабочих масс.
И песня Красного Веддинга доносится до нас.
Ее поют комсомольцы. Она укрепляет шаг.
Ее распевает Силезия раскрытыми ртами шахт.
И волею миллионов, гремя открытой борьбой,
Гроза называет улицы именами идущих в бой!

Ой, шли полки — больно на ногу легки,
Партизанская громада, разноцветные портки.

Шли врагов добивать,
Себе долю добывать!
От заплаты на заплату
Горе ноги свесило.
Ой, ходили сват на свата,
Брат на брата — весело!
И вот первоклассный
Взведен парабеллум.
В одних руках — красный,
В других руках — белый.
Клал пальцы на курок
Ярый ветер-сиверок,
Длинный, черный,
Чертом нареченный,
И рычал парабеллум
От утра и до утра,
И от страха стала белой
Синяя Звени-гора.

И поныне на вспомине
По-за Доном и Донцом:
У Звени-горы в долине
Повстречался сын с отцом.

Звезды, видя всё, страдали
И глядели на луну,
Звезды были как медали
За японскую войну.

Ветер шел походкой шаткой
По обеим сторонам…
Закрутил родитель шашкой,
Сын привстал на стременах…

Распустила хвост павлиний
Цвет-долина ровная,
И осталась в той долине
Долюшка сыновняя.

У тропиночки бросовой,
У куста-подножника,
Где на ветках вересовых
Стыли капли дождика;

Где горели медуницы,
Тихие и ясные,
Где волной лилась пшеница
Возле леса частого.

А полкам идти,
А друзьям тужить,
А врагам друзей
Всё равно не жить!

Через долы, через ямы,
Через песенный прибой
Впереди бойцов упрямых
Шел могучий Громобой.

Десять сотен километров
Залегли по одному,
Десять бурь, четыре ветра
Преграждали путь ему.

Где кадрилью, где матлотом,
Где — в снегу, а где — в пыли,
Карабинчики-отлеты
Обошли кругом земли.

Шашка вострая дымилась.
Из винта летел огонь.
На конях сидит полмира,
Впереди всех Громобой!

Опускался вечер синий,
Тут гроза, и там гроза,
Подняла на нас Россия
Воспаленные глаза.

И, летя от боя к бою,
Думу думал командир:
«Что полмира Громобою,
Если надо целый мир!»

По Донцу и по Кубани,
По долине голубой
Партизанил, атаманил
Наш товарищ Громобой!

Шел от гая и до вира,
От сражений в новый бой.
На конях сидит полмира,
Впереди всех Громобой!

Сверху — небо голубое,
Снизу — красная земля,
Сбоку — шашка Громобоя
От Кубани до Кремля!

Светит солнышко рябое,
Птички звонкие поют,
Дорогому Громобою
Дирижаблик подают.

Прямо с ходу, прямо с маху
Остановлен старый бой.
«Дайте чистую рубаху!» —
Войску крикнул Громобой.

Командарм идет в каптерку,
Три звонка дают леса,
Громобой дает пятерку
И летит на небеса.

Распласталась злая сила,
Но у города Казань
Нет бензина, керосина,
Летчик крикнул: «Вылезай!»

Сверху — небо, снизу — озимь,
Перед ним — изба с трубой,
На чугунном паровозе
В Кремль заехал Громобой.

Миллион железных линий
Сразу свистнули в лицо.
И тогда идет Калинин
На парадное крыльцо.

Под ногой — медвежья полость,
Над главой — звезда горит.
«Поезжай в любую волость»,—
Громобою говорит.

Громобой стоял красивый,
Сплюнул в чистую бадью,
Громобой сказал: «Спасибо!» —
Стукнул шашкой — и адью![6]

И теперь ищите светом
Имя волости такой,
Где бы был предсельсовета
Знаменитый Громобой!

Отошли раскаты грома
От долины голубой,
И держали путь до дому
Ты, да я, да мы с тобой.

Громобой потрогал темя,
Встал, как дуб среди полян…
«Ну, друзья, приспело время
Вынуть ноги из стремян…»

И сошли с коней артелью
Ты, да я, да мы с тобой
И сказали: «Очень дельно
Говоришь ты, Громобой».

Двести скатов-перекатов
Разлеглись во все концы…
Трое суток спали в хатах
Без просыпу молодцы.

В ряд легли боеприпасы,
На четвертый день — отбой.
Попросил спросонья квасу
И проснулся Громобой.

И выходит, ликом светел,
И вступает в новый строй:
Громобою в сельсовете
Дали явку в Сельмашстрой.

Возле дома над Кубанью
Дан старинке жаркий бой:
Молотилки и комбайны
Выпускает Громобой.

Снова он в труде артельном
В дорогом своем краю.
Все сказали: парень дельный,
Он в работе — как в бою!

Громобой стоял как бомба,
И, довольный сам собой,
Тут ни кратко, ни подробно
Не ответил Громобой.

Но за это под Кубанью,
Звонкой радостью полны,
Вмиг ответили комбайны,
Жнейки, веялки страны.

Но в ответ прошла прибоем
Вся ударная волна,
Песнею о Громобое
Отвечала вся страна.

Когда мы в огнеметной лаве
Решили всё отдать борьбе —
Мы мало думали о славе,
О нашей собственной судьбе.

По совести — другая думка
У нас была, светла как мед:
Чтоб пули были в наших сумках
И чтоб работал пулемет!

Мы горы выбрали подножьем
И в сонме суши и морей
Забыли всё, что было можно
Забыть.
              Забыли матерей.

Дома, заречные долины,
Полей зеленых горький клок,
Пески и розовую глину —
Всё то, что звало и влекло.

Но мы и в буре наступлений,
Железом землю замостив,
Произносили имя Ленин
Как снова не произнести!

Всё было в нем:
                            поля, и семьи,
И наш исход из вечной тьмы, —
Так дуб не держится за землю,
Как за него держались мы!