Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века
Часть шестая
Первый голос
«Не умолкай, не умолкай,
Не исчезай в тумане —
Чья сила так стремит корабль?
Что видно в океане?»
Второй голос
«Смотри — как пред владыкой раб,
Смиренно замер он,
И глаз огромный на Луну
Спокойно устремлен.
Губителен иль ясен путь —
Зависит от Луны.
Но ласково глядит она
На море с вышины».
Мореход лежит без чувств, ибо сверхъестественная сила стремит корабль к северу быстрее, чем это способна выдержать человеческая природа.
Первый голос
«Но чем, без ветра и без волн,
Корабль вперед гоним?»
Второй голос
«Пред ним разверстый, воздух вновь
Смыкается за ним.
Назад, назад! Уж поздно, брат,
И скоро день вернется,
Все медленней пойдет корабль,
Когда Моряк проснется».
Сверхъестественное движение замедлилось. Мореход очнулся, и возобновляется ему назначенная епитимья.
Я встал. Мы полным ходом шли
При Звездах и Луне.
Но мертвецы брели опять,
Опять брели ко мне.
Как будто я — их гробовщик,
Все стали предо мной.
Зрачки окаменелых глаз
Сверкали под Луной.
В глазах застыл предсмертный страх,
И на устах — укор.
И ни молиться я не мог,
Ни отвратить мой взор.
Неистовый бег прекратился.
Но кара кончилась. Чиста
Была кругом вода.
Я вдаль глядел, хоть страшных чар
Не стало и следа,—
Так путник, чей пустынный путь
Ведет в опасный мрак,
Раз обернется и потом
Спешит, ускорив шаг,
Назад не глядя, чтоб не знать,
Далек иль близок враг.
И вот бесшумный, легкий бриз
Меня овеял вдруг,
Не зыбля, не волнуя гладь,
Дремавшую вокруг.
Он в волосах моих играл
И щеки освежал.
Как майский ветер, был он тих,
И страх мой исчезал.
Так быстр и легок, плыл корабль,
Покой и мир храня.
Так быстр и легок, веял бриз,
Касаясь лишь меня.
И Старый Мореход видит свою отчизну.
Я сплю? Иль это наш маяк?
И церковь под холмом?
Я вновь на родине моей,
Я узнаю свой дом.
Я, потрясенный, зарыдал!
Но в гавань мы вошли…
Всевышний, разбуди меня
Иль сон навек продли!
Весь берег в лунный свет одет,
И так вода ясна!
И только тени здесь и там
Раскинула Луна.
А холм и церковь так светлы
В сияющей ночи.
И спящий флюгер серебрят
Небесные лучи.
От света бел, песок блестел,
И вдруг — о дивный миг! —
Духи небесные покидают мертвые тела
В багряных ризах сонм теней
Из белизны возник.
и появляются в своем собственном лучезарном облике.
Невдалеке от корабля —
Багряный сонм теней,
Тут я на палубу взглянул —
О Господи, на ней
Лежали трупы, но клянусь,
клянусь крестом твоим:
Стоял над каждым в головах
Небесный серафим.
И каждый серафим рукой
Махнул безмолвно мне,
И был чудесен их привет,
Их несказанный, странный свет,
Как путь к родной стране.
Да, каждый мне рукой махал
И звал меня без слов.
Как музыка, в моей душе
Звучал безмолвный зов.
И я услышал разговор,
Услышал плеск весла
И, обернувшись, увидал!
За нами лодка шла.
Рыбак с сынишкой в ней сидел.
О, доброта Творца! —
Такую радость не убьет
Проклятье мертвеца!
И третий был Отшельник там,
Сердец заблудших друг.
Он в славословиях Творцу
Проводит свой досуг.
Он смоет Альбатроса кровь
С моих преступных рук.
Часть седьмая
Лесной Отшельник
Отшельник тот в лесу живет
На берегу морском.
Он славит Божью благодать,
И он не прочь потолковать
С заезжим моряком.
Он трижды молится на дню,
Он трав язык постиг,
И для него замшелый пень —
Роскошный пуховик.
Челн приближался, и Рыбак
Сказал: «Но где ж огни?
Их столько было! Как маяк,
Горели здесь они».
в изумлении приближается к кораблю.
«Ты прав, — Отшельник отвечал, —
И видят небеса:
Не отзывается никто
На наши голоса.
Но как истрепан весь корабль,
Истлели паруса,—
Как листья мертвые в лесу,
Что вдоль ручья лежат,
Когда побеги снег накрыл,
И филины кричат,
И в мерзлой чаще воет волк
И жрет своих волчат».
«Вот страх-то! — бормотал Рыбак! —
Господь, не погуби!»
«Греби»! — Отшельник приказал
И повторил: «Греби!»
Челнок подплыл, но я не мог
Ни говорить, ни встать.
Челнок подплыл. И вдруг воды
Заволновалась гладь.
Внезапно корабль идет ко дну.
В пучине грянул гром[115], вода
Взметнулась в вышину,
Потом разверзлась, и корабль
Свинцом пошел ко дну.
Старого Морехода спасают, он поднят в лодку Рыбака.
Остолбенев, когда удар
Сотряс гранит земной,
Я, словно семидневный труп,
Был унесен волной.
Но вдруг почувствовал сквозь мрак,
Что я в челне, и мой Рыбак
Склонился надо мной.
Еще бурлил водоворот,
И челн крутился в нем.
Но стихло все. Лишь от холма
Катился эхом гром.
Я рот раскрыл — Рыбак упал,
На труп похожий сам.
Отшельник, сидя, где сидел,
Молился небесам.
Я взял весло, но тут малыш
От страха одурел.
Вращал глазами, хохотал
И бледен был как мел.
И вдруг он завопил: «Го-го!
На весла дьявол сел!»
И я на родине опять,
Я по земле могу ступать,
Я вновь войду в свой дом!
Отшельник, выйдя из челна,
Стал на ноги с трудом.
Старый Мореход молит Отшельника выслушать его исповедь.
«Внемли, внемли, святой отец!»
Но брови сдвинул он:
«Скорее говори — кто ты?
И из каких сторон?»
И здесь его настигает возмездие.
И тут я, пойманный в силки,
Волнуясь и спеша,
Все рассказал. И от цепей,
От страшной тяжести своей
Избавилась душа.
И непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.
Но с той поры в урочный срок
Мне боль сжимает грудь.
Я должен повторить рассказ,
Чтоб эту боль стряхнуть.
Брожу, как ночь, из края в край
И словом жгу сердца
И среди тысяч узнаю,
Кто должен исповедь мою
Прослушать до конца.
Какой, однако, шумный пир!
Гостями полон двор.
Невеста и жених поют,
Подхватывает хор.
Но, слышишь, колокол зовет
К заутрене в собор.
О Брачный Гость, я был в морях
Пустынных одинок.
В таких морях, где даже Бог
Со мною быть не мог.
И пусть прекрасен этот пир,
Куда милей — пойми! —
Пойти молиться в Божий храм
С хорошими людьми.
Пойти со всеми в светлый храм,
Где Бог внимает нам,
Пойти с отцами и детьми,
Со всеми добрыми людьми,
И помолиться там.
И собственным примером учит он людей любить и почитать всякую тварь, которую создал и возлюбил Всевышний.
