Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века
1790–1834
Эолова арфа
Перевод В. Рогова
[127]
Задумчивая Сара! Мне к руке
Щекой прижалась ты — и как приятно
Сидеть у нашей хижины, заросшей
Жасмином белым и тенистым миртом
(То символы Невинности с Любовью!),
Следить за облаками, на глазах
Тускнеющими, за звездой вечерней,
Как Мудрость, безмятежною и яркой,
Сияющей напротив! Как прекрасен
На грядках аромат! И как все тихо!
Далекий ропот моря о молчанье
Нам говорит.
А та простая лютня,
В окне прикреплена! Нет, ты послушай!
Под ласкою небрежной ветерка
Она, как дева робкая, упреки
Возлюбленному шлет, ему внушая
Быть повольнее! А теперь по струнам
Смелее он проводит, ноты плавно
Вздымаются по сладостным волнам —
Такие нежно-колдовские звуки
В час сумеречный эльфы издают,
Несомы ветерком из Царства Фей,
Где вкруг цветов медвяных нежно реют
Мелодии, подобны птицам райским,
Без отдыха, на крыльях неуемных!
Вне нас и в нас едино бытие —
Душа всему, что движется навстречу,
Свет в звуке, и подобье звука в свете,
И в каждой мысли ритм, и всюду радость.
По мне бы, право, было невозможно
Не возлюбить всего в обширном мире,
Где ветерок поет, а тихий воздух
Есть Музыка, уснувшая на струнах.
Так, дорогая! На пологом скате
Того холма я лягу в яркий полдень
И наблюдаю, щурясь, как танцуют
Алмазные лучи на водной глади,
Спокойно размышляю о покое,
И много мыслей зыбких и незваных,
И много праздных, призрачных фантазий
Проносится в мозгу недвижном, праздном,
Разнообразны, словно ветерки,
Играющие на покорной арфе!
А что, когда вся сущая природа —
Собрание живых и мертвых арф,
Что мыслями трепещут, если их
Коснется ветер, беспредельный, мудрый, —
И каждого Душа и Бог Всего?
Но ты мне взглядом легкий шлешь упрек,
Любимая! Тебе такие мысли
Неясно-дерзкие не по душе,
Ты требуешь смиренья перед богом,
Дщерь кроткая в семействе Иисуса!
Сказала мудро ты, благочестиво
Отвегнув домыслы незрелой мысли:
Они легко исчезнут — пузыри
В потоке Философского ключа.
Грех толковать мне о Непостижимом:
Лишь, трепеща, его хвалить я должен
С неодолимой внутреннею верой —
Того, кто милосердно исцелил
Несчастнейшего грешника и после
Мне даровал покой, и кров смиренный,
И деву, сердцем чтимую, — тебя!
24 августа 1795
Огонь, Голод и Резня
Военная эклога
Перевод В. Рогова
[128]
Место действия — заброшенная тропа в Вандее.
Ведьма Голод лежит на земле; входят Ведьма Огонь и Ведьма Резня.
Ведьма Голод
Кто вас в эту слал страну?
Ведьма Резня (Ведьме Огню)
Я ей на ухо шепну.
Ведьма Огонь
Нет! Нет! Нет!
Веселиться будет Ад,
Если звуки долетят.
Нет! Нет! Нет!
Шепнув, не оберешься бед.
Назвала его я раз,
Черти вняли мне тотчас,
Начался разгульный пляс,
Своды Ада смех сотряс,
И они, пока дрожали,
Смех нечистый умножали.
Нет! Нет! Нет!
Веселиться будет Ад,
Если звуки долетят.
Ведьма Голод
Еле слышно ты шепни,
По секрету намекни.
Ведьма Резня
Четверкой букв он заклеймен[129] —
А вас кто слал?
Обе
Все он! Все он!
Ведьма Резня
Танком он логово отпер мое,
И тысяч трижды трехсот бытие
Прервалось, чтобы кровь мне пошла на питье.
Обе
А кто поил тебя?
Ведьма Резня
Все он!
Четверкой букв он заклеймен.
Пустил и крикнул: улю-лю!
Его я одного хвалю.
Ведьма Голод
Сестра, спасибо! Кровь течет,
Детей и женщин голод грызет.
Я на топком поле битвы ждала,
Череп и кости подобрала;
Мне колотушкой служили они,
Но ворона с волком попробуй спугни!
И я тогда пустилась прочь:
На пир их мне взирать невмочь.
Я услышала стон и визг и тотчас
К щели в лачуге приставила глаз…
И что предстало мне в тени?
Обе
Ты нам на ухо шепни.
Ведьма Голод
Ребенок бил больную мать:
Обрекла я их с голоду умирать!
Обе
Кто так велел?
Ведьма Голод
Все он! Все он!
Четверкой букв он заклеймен.
Велел и крикнул: улю-лю!
Его я одного хвалю.
Ведьма Огонь
Я в Ирландии была!
Нивы и кусты я жгла,
И тускнел закат в огне!
Я шагала по стране,
Работа мне была легка,
Я хохотала, держась за бока:
Меня смешил взъяренный скот,
Когда средь пашен и болот
Он пробегал сквозь мрак и дым,
Рычащим пламенем гоним!
У хижин в зареве огней
Стреляли в голых бунтарей,
Огонь трещал, багрово-рыж,
И низвергались балки крыш
На злобных, немощных старух,
Чьи вопли мне ласкали слух.
Обе
Кто так велел?
Ведьма Огонь
Все он! Все он!
Четверкой букв он заклеймен.
Велел и крикнул: улю-лю!
Его я одного хвалю.
Все
Велел и крикнул: улю-лю!
О, как его я восхвалю?
Ведьма Голод
Голод — мудрости залог.
Буду грызть и грызть народ,
Чтоб народ терпеть не смог —
И его проклятый род…
Ведьма Резня
Он на клочья разорвет!
Ведьма Огонь
Неблагодарные! Вот срам!
И это ваш ответ дарам
Того, кто столько сделал вам?
Убирайтесь! Я одна
Остаюсь ему верна.
Он пекся восемь лет о вас —
И долг вернуть в единый час,
Бесстыжие, уж вам ли смочь?
Ступайте прочь, ступайте прочь!
<1798>
Ода уходящему году
Перевод М. Лозинского
[130]
Краткое содержание[131]
Ода начинается обращением к Божественному Промыслу, приводящему к единой великой гармонии все события времени, как бы бедственны ни казались смертным некоторые из них. Вторая строфа призывает людей отречься от их личных радостей и печалей и посвятить себя на время делу всего человеческого рода. Первый эпод говорит о Русской Императрице, умершей от апоплексии 17 ноября 1796 года, как раз перед тем заключив дополнительный договор с Королями, направленный против Франции. Первая и вторая антистрофы описывают образ Уходящего Года и т. д., как бы в видении. Второй эпод предвещает, в сокрушении духа, гибель отечества.
IО Дух, гремящий Арфою Времен!
Чей смелый слух, не дрогнув, переймет
Твоих гармоний чернотканый ход?
Но, взор вперяя в вечный небосвод,
Я долго слушал, сбросив смертный гнет,
В тиши душевной ум смирив земной;
И в вихре пышных риз передо мной
Пронесся мимо Уходящий Год!
Тихое забыв раздумье,
В некоем святом безумье,
Пока он в туче не исчез из глаз,
Я бурно грянул песнь и славил этот час.
От оплаканных гробниц
Из ужасной мглы темниц,
От ночной тоски недуга,
Из нор, где Бедность тщетно кличет друга,
Оттуда, где во тьме ущелий
Пламенник Любви заложен
Иль где Надежды в колыбели
Охраняет детский сон, —
Пестрый правя хоровод,
Вы, Скорби, Радости, вперед!
Той дикой Арфой, той рукой,
Чьим мощным взмахом ото сна —
Тревога струн пробуждена,
Вас заклинаю всех сойтись толпой!
Из мирного гнезда,
Из нищенских лачуг,
Все, в страшный час, сюда;
Чтобы из вас священный вид исторг
Природы в пытке материнских мук
Плач и восторг!
Еще гремит то Имя[132], что вокруг
Воздвигло бурю и разверзло Ад;
Уже спешат на торжество веков
И Суд и Честь! Их поднял, как набат,
Святая Вольность, твой высокий зов!
Я видел в шлеме Властолюбья лик!
Царей я слышал беспокойный крик —
«О, где ж Богиня Северных границ?[133]
Где гром ее победных колесниц?»
Беги, Царей собор!
Секирой смерти сражена,
Вовеки не вперит она
В лицо Убийства охмелевший взор!
Души павших без числа,
Тех, что Висла унесла,
Тех, что с башен Измаила,
Где ров телами запружен,
Ярость дикая скосила
Под крик детей и вопли жен!
Тени, спящих без гробниц,
Грозный трубный звук разлейте,
Цепи мрачных верениц
Вкруг ее могилы вейте!
Кровожадный Дух угас —
(Темен путь и грязны дни) —
Вкруг нее ведите пляс,
Как могильные огни!
И пойте ей во тьме ночей
Рок венчанных палачей!
Отшедший Год! Не на земных брегах
Тебя душа узрела! Где одна
Пред троном облачным, тиха, мрачна,
Ждет память, ты со стоном и в слезах,
Кровавой ризой кроя рамена,
Свои часы поведал! Тишиной,
Внимая, сонм облекся неземной,
Чьи волосы венчают пламена.
Тут, огнем очей блистая,
Хор бесплотный покидая,
Ступил вперед прекрасный Дух Земли
И стал у ступеней, где тучи залегли.
Затихли арфы, смолк
Небесный светлый полк.
Но семь Лампад, плывущих мимо трона[134]
(семь Тайных Слов Закона),
Заветный дали знак.
Крылатый Дух поник, восстал и молвил так:
«Ты, во мраке гроз царящий,
Свет предвечный и Любовь,
Ради слез Земли скорбящей,
Сотряси Перуна вновь!
Во имя попранного Мира,
Гордыни, Зависти, Вражды!
Во имя долгих лет Нужды
И Голода, который стонет сиро!
Во имя страшных пут,
Что Африку томят,
Пока творит свой суд
Глухой Синод, берущий кровью дань![135]
Во имя смеха тех, кто сыт и рад!
Отмститель, встань!
Неблагодарный Остров хмурит взгляд,
Сложив свой лук и полный стрел колчан.
Проговори с небесных черных круч!
На темный вражий стан
Взгляни огнем с нагроможденных туч!
Блесни перуном! Тяжким громом грянь!
То крик былых и будущих времен!
Услышь Природы непомерный стон!
Встань, Бог Природы, встань!
Виденье скрылось, смолк глагол;
Но душу долгий ужас гнел.
И часто по ночам, во сне,
Все тот же призрак виден мне.
Холодный пот меня томит;
Пылает слух, плывут глаза;
Тяжелым гулом мозг обвит;
На сердце дикая гроза;
И дыханья трудный звук
Сходен с хрипом смертных мук!
Таким же бредом обуян
На поле боевом солдат,
Когда, полуживой от ран,
Он в груды тел вперяет взгляд!
(Окончен бой, в росе трава,
Ночному ветру нет конца!
Смотри: живая голова
Дрожит в объятьях мертвеца!)
Еще не пал, не покорен
Родимый Остров, Альбион!
Твои холмы, как райский сад,
Солнечным дождем блестят;
Твои луга средь мирных гор
Оглашают бубенцы;
Их зеленеющий простор
Ограждают скал зубцы;
И Океан под дикий вой
Хранит, как сына, Остров свой!
Тебе дарит свою любовь
Гражданский Мир из года в год;
И никогда огонь и кровь
В твои поля не нес чужой народ.
Покинутый Небом![136] Стяжанием пьян,
В трусливой дали, но гордыней венчан,
Ты меж пашен и стад охраняешь свой дом
И Голод и Кровь разливаешь кругом!
Ты проклят всеми! Жадно ждут народы,
Не клекчет ли Погибель с вышины!
Погибель с жутким взглядом!
Только сны
О пламени глубин, прорвавшем воды,
Ее дремоту тешат; всякий раз,
Когда под пеной пламенной волны
Провидит вновь ее драконий глаз
Твой, Альбион, неотвратимый час,
Чудовище на ложе привстает
И диким торжеством скрежещет сонный рот.
Беги, беги, Душа!
Напрасен Птиц пророческих глагол —
Чу! хищники голодные, спеша,
Крылами бьют сквозь долгий ветра стон!
Беги, беги, Душа!
Я, непричастный к этой бездне зол,
С молитвой жаркой и в трудах.
Прося о хлебе скудной нивы прах,
Скорбел и плакал над родной страной.
Теперь мой дух бессмертный погружен
В Субботний мир довольствия собой;
И облаком страстей неомрачим
Господень Образ, чистый Серафим.
1796
