Николай Краснов - Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне
— Не знал. Тут недавно у нас путевки в ГДР были… В следующий раз, когда будут, обязательно съезжу.
— Съезди, съезди, лейтенант, поклонись. Под Коростенем ты тоже с тех пор не бывал?
— Да я и места не найду. Как в тумане… Грязь была. Снег шел. Вот лицо твое хорошо запомнил. Помоложе было… «Небо, — сказал, — в алмазах».
— Отметем несущественное. Ты санинструктора Зою помнишь, лейтенант? — тихо спросил генерал.
— Зойку‑то? Нашу Зойку? Как не помнить, помню хорошо! — воскликнул Пашка, опять оживившись. — Хорошая была девка! Она меня матюгальником звала. Не знаю, жива или нет… В нее весь полк втрескался. Сам Петренко ухаживал.
— Знаю, лейтенант. Это было.
— Да и я, — осклабился Пашка, — попытку делал. Получил от ворот поворот.
— Знаю, лейтенант.
— Знаешь? Так она что… с тобой делилась или как? Я же в уединенном месте…
— Хочешь знать? Все проще простого. Я ее любил.
— Да — а?..
— На Днепре, в тот день, когда майор тебе фонарь повесил, мы стали близкими. Никто этого не знал. Зоя этого не хотела.
— Вот так история! — удивился Пашка. — А у меня и в мыслях не было. Как же ты всех обскакал?
— Мы с ней в одной школе учились, до войны знакомы были. Потом встретились на фронте. В общем, простая история.
— Понятно. Молодец Зойка! Отдала предпочтение сержанту. Это редко бывало. Повидать бы ее сейчас.
— Нельзя, лейтенант.
— Почему?
— Она в том же бою погибла.
— Не может быть! Зойка погибла?
И Пашка умолк, пораженный.
— Когда я тебя тащил, уже знал, что ее нет в живых. Сам и похоронил под пулями.
— В том же бою?
— В том же. Когда уже наметилось окружение, я просил ее вырываться с ранеными — немец петлю еще не затянул. Она осталась. Из‑за меня осталась, лейтенант. Я уцелел, а она погибла. В том же бою,
— повторил генерал. — Под Коростенем.
Он говорил тихо. У него еле — еле двигались губы.
— Да, жаль женщину. Зойка! Не знал, — вздохнул Пашка. — А сказали, что небо в алмазах, товарищ генерал? Выходит, не было его, в алмазах…
У генерала дернулась и запрыгала нижняя губа.
— Не было, лейтенант. С тех пор и не стало. Первая и единственная моя любовь…
— Выходит, вы так и не женились?
— Почему. Женат. Жена есть, дети. И внуки, как у тебя. Но любовь там осталась, под Коростенем. Не могу забыть Зою, лейтенант! Вот и сейчас она передо мною как живая стоит. Тебя встретил… и как вчера все это было. Самые счастливые дни, они там, на Днепре, остались.
Генерал отвернулся. У него часто прыгала губа.
— У — у… фашисты — гады! — с натугой выдавил Пашка. Кулаки у него сжались. Он медленно поднялся. — Гады, гады! Товарищ генерал, я… это самое… сейчас попробую.
— Что? — вяло отозвался генерал.
— Ну… что вы просили. Может, смогу по — старому. Я сейчас… одну минуту…
Пашка стоял, пружиня на раскоряченных ногах, словно готовился к прыжку. Оттопыренные руки со сжатыми кулаками подрагивали. Перекошенное яростью Пашкино лицо наливалось злой темной кровью.
Обернувшись к Пашке, генерал чуть привстал.
— А — а-а — а-а! — взревел лейтенант. — Ммать вашу… в бо — ога — аа… в ка — амешки — и!..
Бешеный мат яростно покатился на равнину с бугра. Непроизносимые слова летели над рекой, над лугом — к деревне и еще дальше, к лесу, и казалось невероятным, что они изрыгаются всего лишь одной человеческой глоткой. Какой‑то штатский возник у бугра и кинулся наверх, но генерал движением руки обратил его вспять. Он вскочил и, вздымая кулаки над головой, закричал:
— Давай, Паша, кр — руши — ы, дави их, гадов!
— Все, — истратив силы, хрипло выдохнул Пашка. — Может, голос сорвал… Но выдал! Как в атаке побывал, — смущенно улыбнулся он. — Люди не сбегутся?
— Какие люди! Ты их всех замертво уложил! Ну воин! Ну орел! И голос не сорвал! — Генерал облапил Пашку, расцеловал и потряс за плечи. — Пашка, лейтенант, дружок мой фронтовой! Где ты был? Где был?..
— Тут я, тут, Славка.
— Вот мы и встретились! Встретились, Паша!
— Точно, встретились.
Они по — братски тузили друг друга, отталкивали, а потом снова обнимались. А когда опустились на землю, глаза у них были мокрые, а лица красные и радостные.
— Ты молодец, лейтенант! — сказал генерал. Он посмотрел на часы. — Жаль, время поджимает…
— Что, и в субботу работаете? — участливо осведомился Пашка.
— Понедельник, суббота — разницы нет. Ты, Павел, конечно, помнишь, что война началась на рассвете в воскресенье. Так что служба выходных не знает. Скажи‑ка мне твой адрес.
— Зачем?
— Как зачем? Ты что, встретиться не хочешь?
— Еще как хочу! — воскликнул Пашка. — А можно? Я и ты…
— Я и ты… Я‑то ничего, а ты странно ведешь себя, Паша. Стыдись.
— Заклинило, товарищ генерал. В себя не приду.
— Стареешь.
— А ты поставь себя на мое место.
— Давай, Паша, адрес. Телефон есть?
— Имеется. Я тоже не последний человек в своем коллективе. Записывай. — И Пашка назвал номер телефона.
— Запомню. Мне, Паша, подчиненные кличку повесили: живой компьютер.
— Точно! — хмыкнул Пашка.
— Ну вот и пора. — Генерал стал подыматься. — Я тебе позвоню на днях, заедешь вечерком. — Он подмигнул Пашке. — Хотя бы на орден посмотришь, который я за тебя получил, товарищ лейтенант.
— Хороший хоть орден?
— Приличный. За спасение командира хорошими орденами награждают.
Они поднялись и стояли друг против друга. И Пашка уже по — другому глядел на высокий лоб генерала, на его усталые глаза и подстриженные бобриком седые волосы.
— Эх, товарищ генерал! — вырвалось у Пашки. — Вот вы сказали, что самые счастливые дни у вас в прошлом остались. А я не могу так сказать. Самый счастливый день у меня сегодня!
— Это как же так?
— Не знаю. Это вот тут… — Пашка прижал ладонь к груди.
— Прошлое постучалось, Паша.
— Может быть. Так, наверное. Как я теперь жить буду? Как жене скажу? Какие слова для этого надо?
— Вот так и скажи, Паша: встретил того сержанта, который меня из боя вытащил. Постарел, поседел, бедолага, но есть еще порох в пороховнице. А об остальном жене знать не обязательно. — Генерал хлопнул Пашку по плечу и весело спросил: — Понял, товарищ лейтенант?
— Так точно. Понял, товарищ генерал! — Пашка щелкнул каблуками и вытянулся во фронт. — Мать их…
в камешки!
Генерал еще раз обнял растроганного Пашку.
— Ну, мы договорились, Паша. А то я уже опаздываю, уже подвезти тебя не смогу. Будь здоров!
Он быстро спустился с бугра и подошел к «Волге». Сопровождавший его человек открыл перед ним
дверцу. Генерал оглянулся, помахал Пашке рукой и сел в машину. «Волга» подняла жидкое облачко пыли и через минуту — другую исчезла из глаз, свернув в сторону длинного серого забора.
«Вот так‑то, братцы, — опомнившись, подумал Пашка. — Мой сержант…»
Об этом кричать бы ему с восторгом, но восторга он почему‑то уже не чувствовал. На душу накатывалось другое — не то скорбь, не то тревога, а может быть, тревога и скорбь вместе.
Пашка посмотрел на долину реки, на поле и на лес за деревней. Ничего особенного он с бугра не увидел. И лес как лес и поле как поле. Ничего не напоминала Пашке эта картина. Но генерал Савельев сказал, что частенько сидит тут в одиночестве. Он‑то что отсюда видит?..
Пашка еще раз провел взглядом по изгибу реки и вдруг вспомнил, что постеснялся сказать генералу, какую оплеуху однажды закатила Зойка лейтенанту Никанорову. Врезала с размаху! И поделом. Эх, Зоя, Зоя, фронтовая сестричка, где ты?.. И могла ли ты думать, что и спустя тридцать с лишним лет про тебя не забудут?
Пашка сбежал с бугра, а потом выругался громко, с горечью и к пивной площадке подошел медленно. Он шел и думал о лобастом сержанте Савельеве и совсем молоденькой девчонке — санинструкторе…
Площадка уже галдела во всю. Пьющие смеялись, звенели кружками, двое пытались драться, третий их лениво разнимал. Пашка подошел совсем мрачный и остановился на краю. Приятели тотчас же его заметили.
— Пашка пришел! Эй, Пашка, ты что там стоишь? Чего загрустил? — раздались голоса. — Тебя этот туз обидел? Кто он? Подваливай, Паша, доберем!
Кто‑то протянул Пашке кружку. Он принял, отхлебнул из нее, и, посмотрев в первое попавшееся молодое и веселое от хмелька лицо, сказал:
— Ты бы глаза вылупил, если бы узнал, кто он. Но дело не в этом, братцы. Тут такое дело… — Пашка зажмурился, как от внезапной боли. — Война постучалась… такое вот дело.
— Что? Да брось ты, Пашка! — крикнул молодой парень. — И ты про войну?
— Про войну! — с вызовом, зло сказал Пашка. — Разве ж ты знаешь, какая она была война! Не дай тебе бог…
![Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]](/uploads/posts/books/275812/275812.jpg)
