Николай Краснов - Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне
Директор понял и небрежно бросил под ноги свою шляпу. Пашка увидел густой ежик волос. Он был совершенно седым.
— Знаешь, о чем и думаю, лейтенант? — грустно проговорил директор. — Неужели старое нас больше не связывает, и мы не найдем общего языка? Обидно было бы.
Тут Пашка при свете белого дня увидел бугор, похожий на этот, такой же, может быть, только на нем росли березы. Он опять вспомнил тот день под городом Коростенем, вспомнил лицо в грязных подтеках…
— Как не связывает? — с раскаянием прошептал он. — Ты что, сержант!.. Я до смерти не забуду. Но уж больно это… как‑то… Я не ожидал. Был сержант, стал, видишь, директором. Хотя чего ж, я и на фронте думал: вот человек, ученым станет. Лобастый ты был. А как считал! Не разучился считать?
— Проверь, лейтенант.
— Проверю, — оживился Пашка. — Задам задачку. Вот: семьсот пятьдесят на семнадцать. Считай!
— Пример для пятиклассников. Ты миллионы возьми.
— Ишь ты! И сосчитаешь? Но смотри, как тогда, без бумажки. Запоминай: пять миллионов семьсот пятьдесят три тысячи сорок семь на четыре миллиона девятьсот сорок тысяч восемьдесят один.
Бывший сержант поднял голову и секунд через пять сказал:
— Сумма из четырнадцати цифр. По порядку: 2, 8, 4, 2, 0, 5, 1, 8, 4, 7, 6, 8, 0, 7.
Пашка недоверчиво мотнул головой.
— Так и я смогу. Сумма цифр. А как проверить? Я уже и забыл, сколько на сколько ты множил.
— Согласен. Перемножь на бумаге.
Директор вынул розовый блокнот и золотой карандашик и протянул все это Пашке. Пашка пощупал блокнот в мягкой шелковистой обложке, полюбовался золотым карандашиком, уважительно сказал:
— Ладно, только я цифры помельче возьму. Чтобы не водиться долго.
Он присел на корточки и умножал минуты две. Директор ни разу не обернулся. Он по — прежнему глядел на луга и на багряный лес.
— Готово. Считай: пятьсот восемьдесят пять тысяч семьсот семнадцать на… сорок шесть тысяч триста пятьдесят восемь.
Директор снова поднял голову и, словно прочитав на небе ответ, тотчас же сказал: 27 миллиардов 152 миллиона 668 тысяч 686.
— Точно! — вскричал восхищенный Пашка. — Цифра в цифру. Силен ты, сержант! Недаром тебя майор Петренко в штаб считать вызывал. Помню: где сержант? А сержант у майора. Где он сейчас, майор Петренко, знать бы.
— Полковник Петренко, лейтенант. Он в Берлине погиб.
— Да ну! — опечалился Пашка. — Не дожил, значит? Жаль, справедливый мужик был Ты с ним до
Берлина дошел? И вот, видно, ученым стал… А демобилизовался когда?
— Я еще служу, лейтенант.
— Как? Ты военный?..
— Так точно. Еще военный.
— Дела — а, — настороженно протянул Пашка. — В гражданском ходишь… И шофер твой, я заметил, в гражданском. Не подумал бы… А звание? — спохватился он: — Я тебя все сержантом… А ты, я думаю, давно меня переплюнул?
— Немножко переплюнул, — спокойно сказал бывший сержант. — Но это значения не имеет.
— Не — ет, — запротестовал Пашка, — ты все‑таки скажи, кем стал. Кто по званию? Я это должен знать.
— Генерал я, Паша.
— Ты?.. Вы генерал? Без бреши?..
На короткий миг Пашку снова заклинило.
Генерал! Человек, который вынес его из боя… спас… он, сержант Савельев!..
«Славка он. Славка Савельев!» — подсказала память.
Петренко нас выводил. Меня фрицевский автоматчик насквозь продырявил! После Киева, помнишь, мы на запад рванули, а не — мец…
Коротким движением руки бывший сержант обрубил Пашкину речь на полуслове — как будто глотку перерезал. «Ого!» — успел подумать Пашка. Он и раньше догадывался, что сержант высоко взлетел, теперь же окончательно убедился. И смутился, сник.
— Коростень не забыл, — тихо проговорил сержант. — Мне тот день нельзя забыть. Но ты неправ, лейтенант: я тебя всего часов пять тащил.
— Неужто? А мне казалось… Да нет. я хорошо помню! То ночь, то день…
— В бреду, лейтенант. Ты без сознания был.
— А небо в алмазах?
— Что?
— Увидим небо в алмазах — не ты говорил? — с хитрецой спросил Пашка.
— Это помню, говорил. Ты открыл глаза, я сказал… Я тебя положил возле трех березок. Под средней. Поляна… Там было много раненых. А он все жал, прорвались танки. Через полчаса я снова был в бою. Ну вот, и вспомнил все, — с удовлетворением заключил сержант, — мы еще двое суток прорывались. Но раненых выносили другие. А я больше тебя не видел. Удовлетворен?
Пашка несогласно дернул головой.
— Нет, никого не помню, одного тебя. И в госпитале, и потом… Ты, ты мне жизнь спас, такого не забывают!
— Ты полумертвым был, лейтенант. Я даже не надеялся… Чудак, разве в том дело, кто кого нес. Главное, выжил! А я тебя похоронил… Как давно это было, — поморщился сержант. Он потер ладонью лоб.
— Точно, давно, — согласился Пашка. — А будто как вчера. Выходит, прорвались мы, сержант!
— Прорвались. Мы‑то с тобой прорвались. — Сержант снова поморщился. — Ты воевал после?
— Куда там. Навалялся, будь здоров! Из госпиталя весной сорок пятого прямо домой. А ты?
— Я под Берлином завершил.
— И ни царапинки?
— Ни одной, лейтенант.
— Да помню! — восторженно произнес Пашка. — На Днепре, когда Киев брали, снарядом восемь человек уложило, а ты встал, невредим!..
Они шли и говорили — Пашка быстро, сбивчиво и громко, а его фронтовой дружок — медленно, не повышая голоса. И уже близко была роща. Слева тянулся высокий серый забор. Дорога спускалась вниз, к речке.
— Это мы куда, сержант?
— Сядем где‑нибудь.
Сесть можно было и раньше, но сержант все шел, опустив голову. Шагал крупно, размашисто, словно спешил.
Семеня рядом с ним, Пашка почему‑то оглянулся и увидел черную «Волгу», ползущую метрах в пятидесяти сзади.
— Сержант, слушай… эта машина что, твоя?
— Моя. А почему ты спрашиваешь? Может, поехать куда?..
— Да нет, я так. Кто же ты теперь? Директор какой‑нибудь?
— Ну, положим, — усмехнулся бывший сержант. — В общем, угадал. А ты, если не секрет?
— Секрет, большой секрет! — хмыкнул и Пашка. — До тебя мне, видно, далеко. Своего директора я в году раз вижу. За руку с ним не здороваюсь. Но не жалуюсь, сержант. — Пашка засмеялся. — Что мне директор, я и сам, на своем токарном, три сотни в месяц заколачиваю. Узнавал: у директора оклад — триста пятьдесят. Но я рабочий, токарь, с директором не поменяюсь, сам с усам!
— И правильно сделаешь. У директора жизнь не мед, могу засвидетельствовать.
Триста рублей Пашка зарабатывал не чаще двух — трех раз в году. Если честно, выходило в среднем рублей двести сорок. Не мало, конечно. Не ртыдно было и правду сказать. Но сейчас, когда положение изменилось, Пашка не приврать не мог. Теперь окончательно стало ясно, что бывший сержант ему не ровня. Директор, ишь ты! Наверху сидит, на «Волге» катается. Ко всем, кто на «Волге» ездит и наверху сидит, Пашка усвоил особое пренебрежительное отношение. Опасаться таких было нужно, но можно было и не очень церемониться, иногда не мешало и покуражиться. Что терять нам, работягам, живем по принципу: токарный станочек на любом заводе найдется.
Пашка еще раз оглядел своего вальяжного собеседника и проговорил с ехидцей:
— Не знаю, директором не был. Кабы попробовать… Лучше вверх, чем вниз.
— Не всегда лучше, лейтенант, — покосившись на Пашку и словно разгадав его настроение, возразил директор. — И скажу тебе так: плохих директоров у нас много, хороших токарей маловато.
— Ну ты даешь, — ухмыльнулся Пашка. — Позвони нашему, скажи все это.
— Звонил. Но эта тема не для нас, лейтенант. Давай‑ка назад, в прошлое, оглянемся.
— Нет, ты погоди все ж. — Пашка еще не сообразил, какая роль ему теперь удобнее — токаря или лейтенанта. — Прошлое что, там все ясно.
— Ты считаешь? Ну мы вон там присядем, — показал директор.
Они уже миновали редкую рощицу и вышли на зеленый бережок реки. Директор показывал на бугорок, куда змеилась черствая тропа. Недовольно пыхтя, Пашка полез на бугор. Теперь ему казалось, что роль токаря устраивает его больше. Он уже почти жалел, что ушел с пятачка. На площадке свои люди, там и разговаривать было бы легче.
Директор остановился на бугре. Расставив ноги, он заинтересованно глядел вниз, на луга и на лес за деревней. Посмотрел туда и Пашка, но ничего интересного не увидел. Осенний день выдался жарким. Пашка стащил кепку и вытер подкладкой лицо.
— А ты плешивый стал, — покосился на него директор. — Был чуб и не стало.
— Я еще не знаю, что у тебя под шляпой, — проворчал недовольный Пашка. — Может, такая же плешь. Лично она мне не мешает.
Директор понял и небрежно бросил под ноги свою шляпу. Пашка увидел густой ежик волос. Он был совершенно седым.
— Знаешь, о чем я думаю, лейтенант? — грустно проговорил директор. — Неужели старое нас больше не связывает, и мы не найдем общего языка? Обидно было бы.
![Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]](/uploads/posts/books/275812/275812.jpg)
