Владимир Маяковский - Маяковская галерея

Чьи уши —
               не ваши ли? —
не слышали
                     о грозном
                                       фельдмаршале?!
Склонитесь,
                      забудьте
                                       суеты
                                                  и су́етцы!
Поджилки
                  не трясутся у кого!
Мною
           рисуется
портрет Пилсудского.

У Пилсудского
                          нет
                                 никакого роста.
Вернее,
               росты у него разные:
маленький —
                        если бьют,
большой —
                     если победу празднует.

Когда
           старается
                             вырасти рьяней,
к нему
            красноармейца приставляют
                                                               няней.
Впрочем,
                 военная
                                не привлекает трель его:
не краснозвездников,
                       а краснокрестников норовит
                                                       расстреливать.

Крохотный лоб.
Только для кокарды:
                                     уместилась чтоб.
А под лобиком
                          сейчас же
                                             идут челюстищи
зубов на тыщу
                          или
                                 на две тыщи.
Смотри,
чтоб челюстьце
                             не попалась работца,
а то
        разрастется.
Приоткроется челюсть,
                                         жря
                                                или зыкая,—
а там
          вместо языка —
                                       верста треязыкая.
Почему
              уважаемый воин
так
      обильно
                     языками благоустроен?
А потому
                 такое
                            языков количество,
что три сапога,
                          по сапогу на величество, —
а иногда
               необходимо,
                                      чтоб пан мог
вылизывать
                      единовременно
                                                   трое сапог:

во-первых —
                         Фошевы
подошвы,
Френчу
              звездочку шпорову
да туфлю
                 собственному
                                          буржуазному
                                                                  борову.
Стоит
           на коленках
                                и лижет,
                                               и лижет,
только сзади
                        блестят
                                      пуговицы яркие.
Никто
          никогда
                        не становился ниже:
Пилсудский
                     даже ниже
                                        польской марки.
А чтоб в глаза
                         не бросился
                                     лизательный снаряд —
над челюстью
                         усищев жесткий ряд.
Никто
          не видал
                          Пилсудского телеса.
Думаю,
             под рубашкой
                                      Пилсудский — лиса.
Одежда:
                мундир,
                              в золото выткан,
а сзади к мундиру —
                                     длиннющая нитка,
конец к мундиру,
                              а конец второй —
держится
                  Пуанкарой.
Дернет —
                  Пилсудский дрыгнет ляжкой.
Дернет —
                  Пилсудский звякнет шашкой.
Характер пилсудчий —
сучий.
Подходит хозяин —
                                    хвостика выкрут.
Скажет:
               «Куси!» —
                                   вопьется в икру.
Зато
        и сахар
                     попадает
                                      на носик
этой
         злейшей
                         из антантовских мосек.
То новеньким
                         заменят
                                        жупан драненький,
то танк подарят,
                             то просто франки.
Устрой
             перерыв
                             в хозяйских харчах —
и пес
          моментально б
                                      сник
                                               и зачах.
Должен
              и вере
                          дать дань я
и убеждения
                       оттенить
                                       до последних толик:
Пилсудский
                был
                социалистического вероисповедания,
но
     по убеждению
                               всегда
                                            иезуит-католик.
Демократизм прихрамывает,
                                                   староват одёр,
у рабочих
                  в одра
                               исчезает вера.
Придется
                  и Пилсудскому
                                             задать дёру
из своего
                  Бельведера.

П р и м е ч а н и е.
Не очень ли
                      портрет
                                     выглядит подленько?
Пожалуй,
                 но все же
                                   не подлей подлинника.

В Германии,
                      куда ни кинешься,
выжужживается
                              имя
                                      Стиннеса.
Разумеется,
                      не резцу
                                      его обреза́ть,
недостаточно
                         ни букв,
                                       ни линий ему.
Со Стиннеса
                       надо
                                писать образа.
Минимум.
Все —
             и ряды городов
                                         и сёл —
перед Стиннесом
                                падают
                                             ниц.
Стиннес —
                    вроде
                                солнец.
Даже солнце тусклей
                                      пялит
                                                 наземь
оба глаза
                  и золотозубый рот.
Солнце
              шляется
                             по земным грязям,
Стиннес —
                    наоборот.
К нему
             с земли подымаются лучики —
прибыли,
                ренты
                           и прочие получки.
Ни солнцу,
                   ни Стиннесу
                                         страны насест,
наций узы:
«интернационалист» —
                                          и немца съест
и француза.
Под ногами его
                            враг
                                     разит врага.
Мертвые
                 падают —
                                    рота на роте.
А у Стиннеса —
                             в Германии
                                                  одна
                                                           нога,
а другая —
                    напротив.
На Стиннесе
                       всё держится:
сила!
Это
        даже
                   не громовержец —
громоверзила.
У Стиннеса
                     столько
                                   частей тела,
что запомнить —
                               немыслимое дело.
Так,
вместо рта
                    у Стиннеса
                                        рейхстаг.
Ноги —
германские желдороги.

Без денег
                  карман —
болтается задарма,
да и много ли
                         снесешь
                                         в кармане их?!
А Стиннеса
                     карман —
                                       госбанк Германии.
У человеков
                       слабенькие голоса,
а у многих
                   и слабенького нет.
Голос
           Стиннеса —
                                  каждая полоса
тысячи
             германских газет.
Даже думать —
                             и то
                                     незачем ему:
все Шпенглеры —
                                 только
                                              Стиннесов ум.
Глаза его —
                      божьего
                                      глаза
                                                ярче,
и в каждом
                    вместо зрачка —
                                             долла́рчик.
У нас
          для пищеварения
                                         кишечки узкие,
невелика доблесть.
А у Стиннеса —
                             целая
                                        Рурская
область.
У нас пальцы —
                             чтоб работой пылиться.
А у Стиннеса
                        пальцы —
                                           вся полиция.
Оперение?
                     Из ничего умеет оперяться,
даже
          из репараций.

А чтоб рабочие
                           не пробовали
                                                   вздеть уздечки,
у Стиннеса
                     даже
                               собственные эсдечики,
Немецкие
                  эсдечики эти
кинутся
              на всё в свете —
и на врага
                  и на друга,
на всё,
           кроме собственности
                                                 Стиннеса
                                                                  Гуго.
Растет он,
                  как солнце
                                     вырастает в горах.
Над немцами
                        нависает
                                         мало-помалу.
Золотом
               в мешке
                              рубахи-крахмала.
Стоит он,
                 в самое небо всинясь.
Галстуком
                   мешок
                                завязан туго.
Таков
           Стиннес
Гуго.

П р и м е ч а н и е.
Не исчерпают
                         сиятельного
                                          строки написанные —
целые
            нужны бы
                              школы иконописные.
Надеюсь,
                  скоро
                             это солнце
разрисуют саксонцы.