Владимир Маяковский - Маяковская галерея

Мусье!
            Нам
                    ваш
                            необходим портрет.
На фотографиях
                              ни капли сходства нет.
Мусье!
            Вас
                  разница в деталях
                                                да не вгоняет
                                                                      в грусть.
Позируйте!
                    Дела?
                                Рисую наизусть.
По политике глядя,
Пуанкаре
                 такой дядя. —
Фигура
             редкостнейшая в мире —
поперек
               себя шире.
Пузо —
              ест до́сыта.
Лысый.
Небольшого роста —
чуть
        больше
                      хорошей крысы.
Кожа
          со щек
                       свисает,
                                      как у бульдога.

Бороды нет,
                      бородавок много.
Зубы редкие —
                            всего два,
но такие,
                что под губой
                                        умещаются едва.
Физиономия красная,
                                      пальцы — тоже:
никак
          после войны
                                 отмыть не может.
Кровью
              двадцати миллионов
                                                  и пальцы краснеют,
                                                                              и на
волосенках,
                     и на фрачной коре.
Если совесть есть —
                                      из одного пятна
крови
           совесть Пуанкаре.
С утра
            дела подают ему;
пересматривает бумажки,
                                              кровавит папки.
Потом
            отдыхает:
                              ловит мух
и отрывает
                    у мух
                              лапки.
Пообрывав
                      лапки и ножки,
едет заседать
                          в Лигу наций.
Вернется —
                       паклю
                                  к хвосту кошки
привяжет,
                  зажжет
                                и пустит гоняться.
Глядит
             и начинает млеть.
В голове
                мечты растут:
о, если бы
                   всей земле
паклю
           привязать
                             к хвосту?!
Затем —
                 обедает,
                                 как все люди,
лишь жаркое
                       живьем подают на блюде.
Нравится:
                  пища пищит!
Ворочает вилкой
                               с медленной ленью:
крови вид
                  разжигает аппетит
и способствует пищеваренью.
За обедом
                    любит
                               полакать
молока.
Лакает бидонами,—
                                    бидоны те
сами
          в рот текут.
Молоко
              берется
                             от рурских детей;
молочница —
                         генерал Дегут.
Пищеварению в лад
переваривая пищу,
любит
            гулять
по дороге к кладбищу.
Если похороны —
                                 идет сзади,
тихо похихикивает,
                                 на гроб глядя.
Разулыбавшись так,
Пуанкаре
                 любит
                            попасть
                                          под кодак.
Утром
            слушает,
                            от восторга горя,—
газетчик
               Парижем
                                заливается
                                                    в мили:
— «Юманите»!
                           Пуанкаря
последний портрет —
                                       хохочет
                                                     на могиле! —
От Парижа
                    по самый Рур —
смех
          да чавк.
Балагур!
Весельчак!
Пуанкаре
                 и искусством заниматься тщится.
Пуанкаре
                 любит
                            антикварные вещицы.
Вечером
                 дает эстетике волю:
орамив золотом,
                              глазками ворьими
любуется
                 траченными молью
Версальским
                        и прочими догово́рами.
К ночи
            ищет развлечений потише.
За день
               уморен
                             делами тяжкими,
ловит
           по очереди
                                своих детишек
и, хохоча
                  от удовольствия,
                                                 сечет подтяжками.

Похлестывая дочку,
                                  приговаривает
                                                            меж ржаний:
— Эх,
          быть бы тебе
                                  Германией,
                                                      а не Жанной! —
Ночь.
          Не подчиняясь
                                     обычной рутине —
не ему
            за подушки,
                                за одеяла браться,—
Пуанкаре
                 соткет
                             и спит
                                         в паутине
репараций.
Веселенький персонаж
держит
              в ручках
                             мир
                                     наш.

П р и м е ч а н и е.
Мусье,
             не правда ли,
                                    похож до нити?!
Нет?
          Извините!
Сами виноваты:
                             вы же
не представились
                                мне
                                       в мою бытность
                                                                    в Париже.

Куда глаз ни кинем —
газеты
            полны
                       именем Муссолиньим.
Для не видевших
                              рисую Муссолини я.
Точка в точку,
                         в линию линия.
Родители Муссолини,
                                      не пыжьтесь в критике!
Не похож?
                    Точнейшая
                                        копия политики.
У Муссолини
                       вид
                              ахов. —
Голые конечности,
                                 черная рубаха;
на руках
               и на ногах
                                 тыщи
кустов
            шерстищи;
руки
         до пяток,
                        метут низы.
В общем,
                у Муссолини
                                      вид шимпанзы.
Лица нет,
                 вместо —
                                    огромный
знак погромный.
Столько ноздрей
                               у человека —
                                                        зря!
У Муссолини
                       всего
                                 одна ноздря,
да и та
            разодрана
                               пополам ровно
при дележе
                     ворованного.
Муссолини
                   весь
                            в блеске регалий.
Таким
            оружием
                            не сразить врага ли?!

Без шпалера,
                        без шпаги,
                                          но
                                               вооружен здо́рово:
на боку
              целый
                           литр касторовый;
когда
          плеснут
                        касторку в рот те,
не повозражаешь
                                фашистской
                                                      роте.
Чтобы всюду
                        Муссолини
                                       чувствовалось как дома —
в лапище
                связка
                            отмычек и фомок.
В министерстве
                            первое
                                         выступление премьера
было
          скандалом,
                             не имеющим примера.
Чешет Муссолини,
                                 а не поймешь
                                                          ни бельмеса.
Хорошо —
                    нашелся
                                    переводчик бесплатный.
— Т-ш-ш-ш! —
                          пронеслось,
                                         как зефир средь леса.—
Это
        язык
                  блатный! —
Пришлось,
                   чтоб точить
                                        дипломатические лясы,
для министров
                           открыть
                                          вечерние классы.
Министры подучились,
                                        даже без труда
                                                      без особенного,—
меж министрами
                              много
                                         народу способного.
У фашистов
                      вообще
                                    к знанию тяга:
хоть раз
                гляньте,
с какой жаждой
                            Муссолиниева ватага
накидывается
                         на «Аванти».
После
            этой
                     работы упорной
от газеты
                 не остается
                                       даже кассы наборной.
Вначале
               Муссолини,
                                   как и всякий Азеф,
социалистничал,
                             на митингах разевая зев.
Во время
                 пребывания
                                       в рабочей рати
изучил,
             какие такие Серрати,
и нынче
               может
                            голыми руками
брать
           и рассаживать
                                      за решетки камер.
Идеал
            Муссолиний —
                                       наш Петр.
Чтоб догнать его,
                                лезет из пота в пот.
Портрет Петра.
                            Вглядываясь в лик его,
говорит:
               — Я выше,
                                   как ни кинуть.
Что там
               дубинка
                              у Петра
                                             у Великого!
А я
       ношу
                 целую дубину.—
Политикой не исчерпывается —
                                            не на век же весь ее!
Муссолини
                   не забывает
                                         и основную профессию.
Возвращаясь с погрома
                                         или с развлечений иных,
Муссолини
                    не признает
                                          ключей дверных.

Демонстрирует
                            министрам,
                                                как можно
                                                                   негромко
любую дверь
                        взломать фомкой.
Карьере
                не лет же до ста расти.
Надавят коммунисты —
                                           пустишь сок.
А это
          всё же
                       в старости
небольшой,
                     но верный кусок.
А пока
            на свободе
                                 резвится этакий,
жиреет,
               блестит
                              от жирного глянца.
А почему он
                      не в зверинце,
                                                не за решеткой,
                                                            не в клетке?
Это
        частное дело
                                 итальянцев.

П р и м е ч а н и е.
По-моему,
                  портрет
                                 удачный выдался.
Может,
             не похожа
                                какая точьца.
Говоря откровенно,
                                    я
                                       с ним
                                                 не виделся.
Да, собственно говоря,
                                         и не очень хочется.
Хоть шкура
                     у меня
                                 и не очень пушистая,
боюсь,
            не пригляделся б
                                           какому фашисту я.