Лина Леклер - Встреча (сборник)

Мне говорят, я Бога позабыл,
И долг, и короля, и герб фамильный,
Но веет черной плесенью могильной
От ваших с кровью смешанных чернил.

Мне говорят, послушай, кровь – вода,
Господь не одобряет полумеры.
Вот только, отчего же запах серы
У трона лезет в ноздри иногда?

Мне говорят, король не скор на гнев,
Не любит он темниц и слово смерти.
Ну что ж, его пером играют черти,
Немало в этом деле преуспев.

Мне говорят, да ты сошел с ума!
Мы, люди, не сильнее насекомых.
Вернись в свой скромный дом, к делам знакомым,
Но дом мой – мир и в доме том чума.

Мне говорят, но ты идешь ко дну,
В огне горишь, как воск, блуждаешь в чаще!
Не я иду ко дну – ваш мир пропащий,
И с ним я заодно не утону.

Мне говорят, тебе не повезло,
Ты сам себе сейчас построил плаху,
Но я уже устал бояться страха…
Остались только шпага да седло.

Накидка с капюшоном, плеск волны,
Да полночь, чтоб во мраке раствориться.
Когда мне доведется возвратиться
Вы будете жалеть, что рождены.

Кто-то скажет, что мы беглецы,
Что нам всем не достанет отваги,
Но коней мы ведем под уздцы,
И у бедер качаются шпаги.

Под шуршание веток и трав,
Мы, как лисы, скользим через полночь,
Отщепенцы, лишенные прав
На любую посильную помощь.

Обнажая клинки, как клыки,
Мы бедны, как церковные мыши,
И как звезды от всех далеки,
Но Господь нас, конечно, услышит.

Я делю с вами хлеб и беду,
И луну над привалом холодным,
Мы сегодня живем, как в аду,
Но как в царстве небесном – свободно.

Нас не бьет королевская трость,
И лакей не бросает приказы,
Мы не ждем, как заветную кость,
Должностей, затмевающих разум.

Ни монет, ни мехов, не земель…
Только небо да пение птичье.
И не слушаем мы пустомель,
Прославляющих чье-то величье.

Пусть бубнят они – Боже, прости
Им такие в бреду разговоры —
Что свобода у нас не в чести,
И что воры, конечно, не воры.

Что корона – бесспорный мандат
Посылать на бесчестье и плаху,
Они много чего говорят
Перед тем, как рассыпаться прахом.

Я уже ничего не боюсь,
И другим посоветую то же.
Только серая липкая грусть,
Как в лесу, паутина на коже.

Небо светит и в души глядит,
Наклоняясь печально над нами,
Небо знает, у нас впереди
Только выстрелы, порох и пламя.

За туманом и бледным дождем
Город ждет, как замерзшая птица,
Мы немного еще подождем
И коней повернем на столицу.

Мы возьмем ее на абордаж
И по улицам шумным проедем,
Этот город до трещинки наш,
Наши жены, друзья и соседи.

Наши церкви и наши дома,
И могилы, и даже сараи,
Но его охватила чума
В алой мантии из горностая.

Я в душе своей Бога ищу,
И в бессмертие верю, и в чудо,
Но уже никогда не прощу,
И уже ничего не забуду.

Мы шатались от ран и утрат,
Заменяя поминками свадьбы,
Мы спускались в чудовищный ад,
Как Господь, поборовший распятье.

Острый ветер сжимает гортань,
Как змеиное жгучее жало.
И смогу ли я вымолвить «Встань!»
Оскверненному трупу державы!?

Мосты, дороги, бледный дым
И солнце с блеском сумасшедшим,
Мы удивляем всех пришедших
Высокомерием своим.

Мы не из тех, кто ценит спесь
И корчит знатность в разговоре,
Но души наши, словно море,
В котором волн не перечесть.

Мы пьем вино и жжем костры,
И сталь целуем перед боем,
И кровь в сердцах гудит прибоем,
И мысли рваные остры.

Накрыв мерцающим плащом
Ночных небес тела и души,
Мы презираем равнодушных
И их признания не ждем.

Пускай в тиши своих домов
Они грустят о невозможном,
Мы просто делаем, что можем,
Препоручив им жен и кров.

Не наше дело бить в набат
И забивать в мушкеты пули,
Но нас так грубо обманули,
Что больше нет пути назад.

Мы протоптали сто дорог
И сто камзолов износили,
И все исхоженные мили
Легли победами у ног.

…Мы все смогли. Мы мучились не зря.
Пусть время наши кости обглодало,
Мы сделали такое, что земля
С минуты сотворенья не видала.

Мы вышли в дамки. Мы прорвали фронт
И ужаса, и мрака, и гордыни.
Змеею отползает горизонт
И корчится закат багрянцем линий.

Все замки и мосты все сожжены,
И нет уже для нас пути обратно.
Я не герой. Я муж своей жены
И друг своих друзей невероятных.

Мы вечность не расстанемся теперь,
Несут нас сквозь судьбу ветра и кони,
Как крылья за спиною, мрак потерь,
Но нас с тобой уже никто не тронет.

И глядя на пожар твоих кудрей
На твой горячий рот, на образ чистый,
Я знаю, я богаче всех царей,
Всех рыцарей, всех лордов, всех министров.

Ты рядом. Ты спокойна. Ты честна,
Как ангел, что присел на край постели,
И сдержанно прекрасна, как весна
Та самая, что кисти Боттичелли.

В глазах твоих вдвойне отражена,
Луна еще лежит в ночных объятьях,
А ноги уже ищут стремена,
И пальцы, разомлев, шнуруют платье.

И снова ветра плач, и гул подков,
Под гнетом облаков, под кровом мглистым.
И к черту всех святош и дураков,
И к черту подлецов и карьеристов!

Пусть кровью новых ран горит восток,
А пули, словно псы, летят по следу.
Я сдержан. Рядом ты. На небе Бог,
Тот самый, что подарит нам победу.

А на земле безлюдно так,
Как может быть лишь после боя.
Твое оружие с тобою,
Но спят вповалку друг и враг.

И вечный сон их так хорош,
Так неподвластен судьям бренным,
Что ты от близости Вселенной
Уже испытываешь дрожь.

Ты победил – и что с того?
Ты скажешь, правит добродетель.
Но ты же видел, ты свидетель
Ничтожность дела твоего.

Кругом готический пейзаж,
Горят огни, скрипят подводы,
И ужас каждого ухода
Смягчает общий антураж.

А на земле безлюдно так,
Как перед сменой эпохальной,
Когда низвергнут враг опальный,
Как сор в овраг. А дальше как?

А дальше так. Квадрат окна.
И тени – сталью заостренной —
Сквозь мозг, сквозь сердце – поименно.
Зачем мне эти имена?

Зачем мне этот хоровод
Бесплотных, павших и убитых?
Их скорбный прах укрыли плиты.
Который год, который год…

А на земле безлюдно так,
Как в миг конца. Молюсь ли, брежу?
И воздух будто бы разрежен.
Дышу ли, нет ли? Свет ли, мрак?

И осень у дверей, и ал закат,
В аллеях, багровея, зябнут листья.
Но можно ли свободу поверять
Свободой совершенного убийства?

Я сам ее смутил. Я подал знак.
Я яд своей души плеснул ей в кубок.
И вот она уже черна как мрак.
В руке топор. У ног ее обрубок.

Она стоит, смеясь, поддевши труп.
Как смерть бледна. Падка на сладость лести.
Сварлива, словно пес. А я был глуп,
Свободу нарядив служанкой мести.

Ей больше не до нас. Ей все равно.
Она идет вперед легко и грозно.
И крутится судьбы веретено,
Которое ломать, похоже, поздно.

Я сам уже не знаю, что творю.
В оковах суеты, цепях амбиций
На медленном огне судьбы горю,
Как все, кто не сумел остановиться.

И вертится Фортуны колесо.
Я вовсе не хотел идти по трупам.
То вниз лечу, то вверх под бой часов,
И стрелки смотрят вслед темно и скупо.

Послушай, мы запутались с тобой.
Напрасно мы по звездам ворожили.
Мы дали всем смертям на свете бой,
А души наш триумф не пережили.

Вино моих грехов крепко, как мед.
С улыбкою присев у изголовья,
Ты скажешь, что теперь не наш черед
Бояться, умирать и харкать кровью.

Ты скажешь, что никто виноват,
Ты веских оправданий мастерица.
Но совесть тянет в ад и бьет в набат,
И прошлое мое ночами снится.

Им хорошо, всем тем, кто пал в бою.
А время все черней и безысходней.
Они давно в раю. А я стою,
Потерянный, у края преисподней.

Бессильны и молитва, и клинок,
И жар в моей груди, и образ светлый.
Молчит на небе Бог. Ну как я мог
Свободу, словно куш, пустить по ветру.

Не лги себе. Я этого хотел.
И осень, как лисица, у порога
Вынюхивает след минувших дел.
Я мелочен. Я зол. Побойся Бога.

Меняют звери пышные меха,
А осень, золотиста и суха,
Упала на ладонь кленовым сердцем.
Ветрами ли, дождем придет зима,
Безрадостно предчувствие ярма,
Как пошлость на устах единоверца.

В холодной тишине глотнешь вина:
И правда не одна, и жизнь длинна,
Но все же не забыть и не забыться.
И память до сих пор палит костры,
Где теплый пепел брата ли, сестры
Развеет черный ветер инквизиций.

Ты честен, но тошнит от ложных клятв,
Как будто не Господь – весь мир распят,
И гвозди до сих пор хрустят и ранят.
Природа наша что ли нечиста,
Когда, укрывшись именем Христа,
Безвинных распинают христиане!?

И мысль уже, конечно, не нова,
Отправиться ли вдаль, на острова,
У ног крестом дорог лежит Европа.
А толку? Люди – там, и люди – здесь,
Жемчужин больше нет, осталась взвесь,
Которую легко снесет потопом.

В оковы суеты наш мир одет.
Ну как тут уследить, что тает свет,
Что время, словно ветошь, износилось!?
В короне и парче гуляет бес
И льется к строгой готике небес
Медовый свет свечи, не веря в милость.