Лина Леклер - Встреча (сборник)

Это не было или было…
Вечность минула – я забыла.
Под ресницами – блеск металла.
И я вздрогнула, я пропала.
Черным бархатом, мехом лисьим
Ты в душе моей искру высек.
И, незримое, между нами
Колыхалось, мерцая, пламя.

И от бархата, и от меха
Сразу сделалось не до смеха.
Словно призрак лисы убитой,
Извиваясь, скользил по плитам.
Или то, что случится с нами
Отразилось в зеркальной раме.
Но твой плащ обнимая взглядом,
Я шептала, что очень рада.

Эти губы и эти скулы —
Словно ветром шальным подуло.
Закружили в безумном танце
Щеки бледные без румянца.
Он смотрел на меня с усмешкой,
Тайны щелкая, как орешки.
Поклонился и руку подал,
Словно душу навеки продал.

Тусклой свечкой луна горела.
Мы стояли белее мела,
Мы стояли бледнее снега,
Словно узники пред побегом.
Два товарища по разбою,
Два клинка, обнаженных к бою.
Два сомнения, две напасти,
И две тени пред ложем страсти.

Но в лице, озаренном тускло,
Ни единый не дрогнул мускул.
Лишь потом, как сквозь полог зыбкий,
Губы тронула тень улыбки.
И, качнувшись у края бездны
(были, не были – неизвестно)
Мы растаяли где-то вместе
Столкновением двух созвездий.

Лишь светилось луной, не меркло
То кольцо, что он дал мне в церкви.

Художник, написавший наш портрет,
Улыбками сменил печать печали,
Мы замерли вдвоем на сотни лет,
Когда будто нас сегодня обвенчали.

Ты в бархате, я в ласковых шелках,
А шею обнимает блеск жемчужин,
Как будто не рассыпались мы в прах,
И снова ждем гостей на званый ужин.

Как будто нам с тобою нипочем
Их лживые хвалы и комплименты,
Но страх стоит, как стражник, за плечом
И, молча, ждет удобного момента.

Как будто, сыпля милость из горстей,
Монарх к нам, как и прежде, благосклонен,
Как будто не боимся новостей,
Наушников, арестов и погони.

Как будто не горят в тисках тревог
Надежды и сердца, тела и души.
И Бог сегодня к нам не слишком строг,
И церковь свои клятвы не нарушит.

Как будто не обманут нас друзья
И слуги наши вовсе не шпионы,
Как будто нас с тобой убить нельзя,
Отправив за границу Ахерона.

И снова горячи колокола,
Нас славившие в небе над собором.
Я бредила тобою, я ждала,
Но мы с тобой расстанемся так скоро.

Как будто наши руки разведя,
Король сменил внезапно гнев на милость,
Как будто не теряла я тебя,
Как будто даже плаха мне приснилась.

Как будто не стояла я, застыв,
В смеющейся толпе у эшафота,
Как будто бренный мир наш справедлив,
Как будто можно было ждать чего-то.

Художнику далекому хвала —
Любителю пиров и красок строгих.
Мы словно загляделись в зеркала,
У Вечности застывши на пороге.

Я глажу твой пушистый воротник
И бледное лицо средь меха прячу.
И ветер в галереях тихо плачет,
Задув ночник.

В любви моей немало спорных мест.
Одно лишь, как судьба, неоспоримо,
Что всякая любовь – костер и крест,
И стрельбище, и посох пилигрима.

Ристалище, где бьются все без лат
С разлуками, в их странной круговерти,
И всякая любовь сильней стократ,
Когда она скользит по краю смерти.

В сплетении садов и галерей,
И пышных площадей, и темных залов,
Стоит она, как призрак, у дверей,
Скорбя о том, чего недосказала.

Невысказанных слов огонь немой
Нас мучит, и сквозь занавеси дыма,
Я думаю о том, любимый мой,
Что ты – любимый мой, и я любима.

Была когда-то. Но любовь, как сад:
Осыплется, умрет, взойдет, воскреснет.
Закатится в моря. Сорвется в ад.
Но только не исчезнет, не исчезнет.

Робкий юноша – солнечный гений
Тянет утром блестящие нити,
И длинней, и загадочней тени,
Как всегда в ожиданье событий.

По дорожке, садовой и узкой,
Ты проходишь уверенным шагом,
Мне шнуруют воздушную блузку
К юбке цвета рубиновых ягод.

На аллею распахнуты ставни,
Узок лиф для свободного вдоха,
А в аллеях смеется и правит
Маскарадная наша эпоха.

Мне дышать так хотелось. Но скоро
Я об этом желанье забыла.
Есть в любви, смертоносной как порох,
Непонятная страшная сила.

Что-то грозное, будто шуршанье
В темных травах змеиного блуда,
И тогда уже каждый решает,
Как ему выбираться отсюда.

Из суровой и сумрачной чащи,
Где царят не желанья, а фатум,
И где гибель является чаще,
Чем на поле, где копья и латы.

Ты рукой меня нежно коснулся
И обрушилась тишь на ресницы,
Словно разом на свете уснули
Все деревья, и звери, и птицы.

Только море звенело негромко,
Чтобы слиться вдали с поднебесьем
И окутали сердце потемки,
Из которых мы после воскреснем.

На широкой и старой кровати,
За века повидавшей такое,
Что все наши грехи и объятья
Ей, как Джотто, поклоннику Гойи.

Там повсюду валялись вуали
И жемчужины с плоского лифа,
Но острее наточенной стали
Были взгляды, и тени, и мифы.

Горше хины, язвительней желчи,
Жгучей яда, попавшего в яства,
И библейского мифа темнее —
Раззолоченный миф государства.

Пусть король развлекается с лютней,
Только нас бы оставил в покое.
Кружат в залах безмозглые трутни,
Но они не умеют без крови.

Тают счастья прозрачные крохи.
Все смешно, все легко, все опрятно,
Но сквозь грим маскарадной эпохи
Лезут черные трупные пятна.

Король ли, дьявол – разницы здесь нет,
Наш город серым ливнем отутюжен,
Один зовет с секирой на обед,
Другой костром спешит украсить ужин.

Не жди меня. За бледной пеленой
Лицо твое луной сияет с неба.
Из этого безумного вертепа
Не вырваться. И дождь идет стеной.

Я слышу тихий шорох за спиной,
По ложу из соломы юркнет крыса.
Придется поискать остатки смысла
Во всем, что приключается со мной.

Но где ж его найти? Помилуй Бог!
То казни, то пиры да карнавалы.
И небо, разгораясь лентой алой,
Похоже на кровавый лоскуток.

В прорехе одинокого окна
Я вижу паутину улиц темных,
И реку, и огни, и мост подъемный,
И комнату, где ты сидишь одна.

Задавлена тоской, напряжена,
Напугана разлукой, как болезнью,
Ты вновь не можешь спать и ждешь известий,
Моя намного больше, чем жена.

Побудь со мной в метаниях моих!
Свеча блестит в ночи, как желтый слиток.
Вот только бы избавили от пыток,
Но кто же защитит меня от них!

Мне кажется, что я уже в аду,
Где душно, дым столбом и пахнет серой,
И если мне сейчас достанет веры,
То я уже нигде не пропаду.

Я, кажется, уже схожу с ума,
Как манны, ожидая эшафота.
До этого крутого поворота
Пугали лишь интриги да чума.

Нет ереси такой, чтобы она
Была страшней, чем это правосудье,
Пройдет лишь век, и хмуро скажут люди,
Что в мире явно правит сатана.

Что жизнь грешна в плену таких тенет,
Что надо бы уже дышать без страха,
Что лучше превратиться в горстку праха,
Чем видеть этот ад на сотни лет.

Как жаль, что нас не будет среди них —
Взъерошенных, уверенных и страстных,
И все же мы подлили каплю масла
В их ярость и в порыв безумный их.

И пусть для нас с тобой померкнет свет,
Пусть души от разлуки кровоточат,
Я знаю, что расплата будет точно.
Король ли, дьявол – разницы здесь нет.

Наши давние будни, театр теней,
То растают, то снова мелькнут на экране,
И грехи все старее, и тени длинней,
И разлука, как деспот, по-прежнему ранит.

Мы забыты друзьями, растоптаны в прах
Сотней ног, прошагавших по плитам нагретым,
Но остались в стихах и застыли в грехах,
И в железе, и в камне, и в снах, и в портретах.

Мы мелькаем порою в тумане зеркал,
В их Венецией созданном смуглом овале,
Но все то, что когда-то ты мне рассказал
Эти бледные лики припомнят едва ли.

Им неведомы страх и загробная жизнь.
Как дождинки в стекло, там минуты без счета.
Так, как будто она не молила: «Вернись»,
Скорбной тенью застыв у перил эшафота.

И как будто он взгляда ее не искал,
А глаза были злые, большие и рысьи.
Целый мир без нее был ничтожен и мал,
Целый мир без него стал как палые листья.

Их обоих с лихвой помотала судьба,
Словно шхуны в штормах, оборвавши ветрила,
По морям суеты, где надежда слаба,
И разбила о жизнь. А зеркал не разбила.

В кресло брошены плащ и толедский кинжал,
Снова пальцы, как прежде, легли на запястье.
И на миг озаряется сумрачный зал
Бледным отблеском счастья.