Павел Зальцман - Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения

У солнца лучик-хвостик,
Горячий, как укол.
Внизу цветет известка,
Но влажен желтый двор.

Расщеплены ступени,
Разлито молоко,
И выгорают тени
Угарно и легко.

Я сидел, а вы играли,
Это было не нарочно:
Я глядел в свою диктовку,
Вы шутили с мандолиной.
Впрочем, тихо на рояле
Мендельсона вы учили.
Что поделаешь – таких
И в могиле беспокоят.

Мягко волосы струились,
Тихо песня раздавалась
И, однако, заглушала
Громкий примус в вашей кухне.
Слезы жгли глаза и душу,
Я их прятал, вы скрывали.
Грустно Мендельсона слушать
На расстроенном рояле.

На большом колесе,
Красном и зеленом,
Двинулась карусель
С пеньем и звоном.

Лошадки качаются —
Огненные пятна,
Голубые платьица,
Синие глаза.

Расплетается коса,
Придвигается гроза.
Затуманился базар,
Ветер давит, тучи прут.

Улетают платьица,
Пыль по полю катится.
Капли прыгают, как ртуть,
Начинается дождь.

Под зеленой стеной
Карусель в брезенте.

Я один. Пустота. Кипящее небо.
Я один. Пустота. Шипящие лужи.
Я один. Я один. Это грусть моя звенит.
Убегаю и стою. Так ныряющий стоит.

. . . . . . . . . . . . . .

И дождь стоит – струя в струю.
И звон стоит, и я стою.

На светлом ноже от окна на обоях
Висит золотая летучая мышь, —
Предутренний дождь всегда беспокоен, —
Другие мелькают, срываясь с крыши.

Стены тлеют, свет стекает,
Он темнеет. Он погас.
Догоняет, настигает.
Нет, не спится в этот час.

Но после дня и кипенья дня
Теперь вокруг цветет тишина.
Песок и жар испит до дна,
Вперед – пустырь, назад – стена.

Беззвучно прошла железом дверь,
Зеркальны лужи между рельс,
Без капли крови гудит голова,
И небо качают колокола.

Звон стихает, сон потек…
Но вдруг – движенье, и сна нет:
Как брошенный в пропасть на солнце платок,
В сенях за дверью зажегся свет.

Свет внезапен. Я один.
И он немыслим. Шума нет.
Нет ни звука. Нет причины.
Тишина. Пылает свет.

В сенях за дверью, верно, вор?
Там вора нет, поверь, поверь.
Сейчас я встану, возьму топор,
Ступлю на свет и открою дверь.

В окна падал белый снег,
На пол – синяя мука.
В полудуме-полусне
Веки сходятся тесней.

В этой узкой полосе
Вдруг каменья на косе.

Тут росли густые сны
По каналам из ворот,
А в ушах молочный рог
Протрубил тринадцать раз.

Месяц черен. Он кишит
Голубыми червячками.
Печь открыта и блестит
Беспокойными зрачками.

Разбудил меня испуг,
Или треснул уголек.
Я гляжу – лицо в огне,
Это снится мне во сне.

Тлеет черная коса,
И искривлен красный рот,
Плачут черные глаза,
Их сжигает, их сожжет.

Я вскочил и протянул
Руки красные в огонь,
Я коснулся нежных щек,
Голубую шею сжал.

Тут лизнула и меня
Ярость темного огня,
И узорчатый платок
Затрещал и засверкал.

И не видя, что горят
Руки жадные мои,
И шипит среди углей
Разрываемое мясо,
Я сорвал ее наряд,
Изглодавший тело ей,

И приник к ее щеке
Из пылающих углей.

Завились по жилам рук
Змеи черные огня,
Кости вылезли из рук…

Разбудил меня испуг.
В дверь стучат, в окне темно,
И в печи горит бревно.

Закутавшись в душные ночи
И звездами злыми звеня,
По комнате движутся очи,
И жгут, и пугают меня.

В жару подымаюсь с постели,
Лицо в их одежду склоня,
Напрасно молю их о теле,
Они не слышат меня.

Дверь открылась из сеней,
Свет метнулся и погас.
Дунул холод из сеней
И скатился по спине.

Стены гложет свет луны,
Но лучи ее темны.

В дверь вошедшая легка,
Вот приблизилась она,
И бела ее рука,
И коса расплетена.

Тлеет лунная коса,
Жгут холодные глаза.

Я схватил ее и смял,
Я искал горячих губ,
Я был нежен, я был глуп,
А она была пуста.

Где вилась ее коса,
Черви лунные горят,
И растаяли глаза,
Уходящие назад.

Я вижу – нет надежды,
Не любишь ты меня.
А слёзы, как и прежде,
Безмерны и красны.
И я сгораю, воя,
От темного огня,
От яростного зноя
Нахлынувшей весны.

Всё сходится точно,
В назначенный день.
Решенье заочно
И неотступно, как тень.
Ты взвешен и сложен
По сотне смет.
Ты есть, ты должен,
Свободы нет.

Улица пуста. Опрокинутые в днище,
В лужах лица стекол морщинисты и плоски,
И дождь процарапывает белой ночью чище,
Чем мелом, ручейки, дорожки и полоски.

Слезные полоски. Тяжелый храп
Жеребцов из бронзы и дрыхнущих казарм.
Город полон шума, от писка во дворах
До сонного собачьего лая по базарам.

Если это – тишина,
Всё равно – не легче мне.
Тяжело бродить без сна
Или бредить в тишине.

Здесь всюду дышит и всюду полно:
Куда рука не ткнет,
За каждой дверью и стеной
Храпит, вздыхает, живет.

Опять окно, опять стена,
И здесь – рукой подать,
И здесь измята простыня,
И здесь скрипит кровать.

Я задыхаюсь и, если б мог,
Я вам клянусь, – сейчас
Я, право, пришел бы к каждой из вас
И придушил бы вас.

У труб, с их журавлиных ног,
Вода стекает вниз.

Но жар лицом уткнулся в сон
И, вздрогнувши, затих.
Скривились морды колесом
У подворотен злых.

Дождь перестал. Сошел с чердака,
Высморкался в плакат.
Железные крыши стали лакать
Рваные облака.

В луже смяк заплаканный плакат.
Черт подери, до чего же пусто!

Это не день, это не ночь,
Это ни то ни се,
Это – листок схлестнуло прочь
И по воде несет.

Видишь – там, в открытом поле,
Дождевые облака,
И в качестве постели
Почерневшая река.

Над широкою водою
Лошадь вытянула шею.
Одинокий поезд воет,
Одинокий ветер веет.

Оцарапав клочья туч
О горелый красный лес,
Дождь прошелся кувырком
По траве. И улетел.
Сосны вспыхнули как медь,
Трубы кончили греметь,
Солнце сопки золотит.
За блеском дождевых червей,
За черными стеблями трав,
Туман застлал далекий путь
До шелковых синих снежных гор.
А тут горят стволы,
Текут куски смолы.
Мы расправляем грудь,
И вспыхивает медь.

Не увлекайтесь преступными мечтами,
А занимайтесь доступными вещами.
Сдерните дырочки с кружев.
В курзале семга, побелев.
Промчался синий лес, звеня.
Влюбитесь, девочки, в меня.
Дама с зонтиком стоит,
Солнце локон золотит.
Золотые стервы
Мне портят нервы.

Саки лёки лёк лёк
Не твори мне смерти.
Смердь твор в глубину
Не залей водой. Потону
Леденея. Ни кружки. Крошки.
Крышка. Болт.
Петушка на хворост.
Что за хвост?! – Не вырос.
Так зачем же меня
Выудили с неба,
Если здесь для меня
Не хватает хлеба?
Выпусти меня, дорогая тетя,
Я слезами обольюсь,
Помолюсь
За тебя и за всё твое семейство
– Не большое беспокойство.

Все, которые живут,
Обязательно умрут.
Ночью в окошко
Прыгнула черная кошка,
Села на шею спящего лица —
Уберите мертвеца.
Ужины в «Астории»,
Темные истории,
Чёлка, чечетка,
Что ли, не очень четко.
Чок-чок боевичок.
Лиговские бандиты
Этим весьма убиты.
Поверьте на́ слово
Катюше Масловой
И многим другим
Недорогим.
Было дело поперек,
А он себя не поберег —
Ходил фертом,
Задравши рыло,
И вот уже мертвым.
Не выгорело. Погорело.
Шел трамвай девятый номер,
А в трамвае кто-то помер.
Уберите.
С кисточкой…