Ринат Валиуллин - Стихи для гурманов 2

– Ну что ты за мной по пятам,
розами ублажаешь путь,
чтобы пробраться к сердцу
через лес извилин,
не надо так торопиться,
мысли —
их же не обмануть,
не надо так сразу
становиться моим —
могу потерять к тебе интерес.

Танго с улицей —
я тушу сигарету в тёмной пепельнице неба,
там тлеют мерцающие окурки,
радость в них не угасает годами,
как и во мне сумасшедшая теплица,
вызывая на танго с улицей,
обнимает пламя проспекта,
порох рекламы, город,
дурака обнимают прекрасные дуры,
и жизнь продолжается,
вырываясь наружу
женственностью и безумием.

Много из того, что я любил
уже продано или в музее,
у меня банально не хватило денег,
многое из того, что купил
уже не продать,
не отдать в хорошие руки,
поэтому я забочусь,
всё моё тело – ответственность,
вот на чём базируются ответы,
не нашедшие вопросов,
с этим противоречием
я спускаюсь с прекрасного холма
в мятые цветы постели,
я их нюхаю,
наволочка пахнет твоими волосами:
я готов спать на этой поляне вечно.

Выскрёбывая из стаканчика остатки ряженки,
затыкая себе рот белым хлебом,
я пытался думать о чём-то важном,
чтобы не крикнуть: «мне бы
маленький пароходик,
маленькую страну из двух жителей,
где солёные волны целый день, жуют сушу,
где часы заменяет любимая женщина,
круглый год без углов отвратительных,
где она не пытается сделать из тебя человека,
просто любит таким, какой есть:
похотливым, небритым, вонючим».
Вряд ли можно придумать
что-нибудь утопичней и лучше,
тем более, что ряженка улеглась в утробе,
пустой пластиковый стакан – в урне,
жизнь, мечтая, перешагивает через нас и проходит,
пока мы поглощаем и думаем.

Девочка ела и ела персики,
сок стекал по багровым губам,
по длинной шее,
к высокой груди,
пощипывая весной на сосках,
а сытость не приходила,
она так коварна,
у персика большие косточки,
девочка брала их в руку,
шершавые и скользкие,
нажимала,
они вылетали из пальцев
маленькими снарядами,
пытаясь пробить
пуленепробиваемое стекло одиночества.

– Привет,
что в универе нового?
– Как обычно лекции.
– О чём рассказывают?
– Перлокутивный акт,
если тебе интересно.
– Какой?
– Как бы объяснить,
общение намёками,
к примеру, мама тебе:
«Дорогой, мне холодно».
Какими будут твои действия?
– Я предложу ей чай горячий, обогреватель,
плед.
– И всё?
– Не знаю,
может, в сауну.
– А что так дома холодно? —
влетел к ним женский голос из соседней комнаты.
– Иди, это тебя,
и подключи фантазию.
Мужчина двинулся на зов жены:
– Скажи мне, дорогая,
шуба норковая или поездка к морю?
– Прежде обними меня.

– Звонил мне?
– Да.
– Что-то важное?
– Ага. Люблю.

Душа – это то, что лучше не трогать
(клиники переполнены тронутыми),
а бескорыстно, последовательно жадно спасать
ту,
существование которой – бегство,
лишь тело её удерживает
до поры до времени,
пока у него есть силы
это и называется жизнью,
борьба с собственными чувствами:
у кого-то она живёт в дачном домике,
у кого-то в хрущёвке,
у некоторых в общежитии,
у кого-то в сердце,
у кого-то в жопе,
бренного тела,
которое зарабатывает
в то время, как надо творить,
кто выдержит такие условия?
Ей не хватает пространства
и хочется переехать
туда, к облакам, к голубому морю рассветов,
в апартаменты,
душа не спокойна, волнуется,
оттого эмоции
так часто нас захлёстывают,
почти до смерти,
мы их расчётливо поделили на
отрицательные и положительные,
последние очень дороги,
за любые
купили бы,
но денег хватает пока только на первые.
– По-вашему, душа над нами издевается?
– Она – самый тонкий из циников.
Душу как-то можно связать с литературой?
А что такое литература?
Это старческий маразм,
попытка осмысления жизни
и признание её бессмысленности,
люди пишут книги
в основном для себя,
это труд,
как и всякий труд он ищет признания,
вроде как не зря,
а если им к примеру надо не писать,
а жарить картошку в Макдональдсе?
Но они продолжают
и ищут в этом занятии гения,
потому что жареной картошкой не удивить,
если бы это могло принести туже популярность,
все бросились бы чистить клубни
и в этом было бы больше пользы
для писанины,
на полках достаточно барахла,
хорошо что книги пахнут
только бумагой,
а не содержанием.

В сахарнице нет песка,
в чашке – чая,
в кране – воды,
на полу – одежды,
выхожу в город,
опустошённый, голодный,
в нём нет людей,
нет машин,
нет погоды,
иду на работу голый, нежный,
в универе отсутствие студентов,
в извилинах – мыслей,
в аудитории – стен,
я вернулся домой
удручённый,
кто-то меня обокрал изысканно,
лишил содержимого
даже мою постель.

Когда ты сказала, что любишь меня,
я был голоден,
когда я тебе сказал тоже самое,
я соврал (просто был голоден),
я добился своего,
когда дело постель,
разговор заходит о чувствах,
скучно,
потому что я не понимаю,
о чём мы говорим,
когда ты сказала, что я бесчувственный,
я согласился,
потому что мне было всё равно,
когда ты сказала, что я молекула,
я изучал физику твоего тела,
видимо, это у меня получалось лучше,
чем говорить о чувствах,
когда ты сказала, что тебе хорошо со мной,
мне позвонила какая-то шлюха
(все звонящие мне девушки,
по твоим словам, шлюхи)
ты говорила так красноречиво,
что я согласился,
когда я в очередной раз соврал, что
люблю тебя,
это снова подействовало,
ты сказала, что нужны доказательства,
они у меня были,
когда ты сказала, что я животное,
я не обиделся,
когда ты сказала, что
любишь меня,
я больше не мог врать,
потому что был сыт,
я уснул.

– Как тебя угораздило замуж выйти?
– Хотела отомстить одному.
– Отомстила?
– Да,
причём сразу обоим.

Продвигаясь сквозь больную фантазию
мрамора
шрамами улиц и переулков,
испытывая недостаток в тебе,
упиваясь волнами ливня,
разбивая себя в пух и прах
только одной мыслью
стухшей,

мыслью о том, что ты одна
мёрзнешь дома в обществе тоски,
глядя как дождь раскалывает стекло,
каждой каплей достучавшись до сердца,
или с кем-то другим замешана в связь,
я безумствую:

чувствуешь ли ты ко мне
то, что я чувствую.

– Знай:
сколько бы ты ни уходил,
ты уходишь от счастья,
а я без него остаюсь,
нет его,
сколько потом по углам не шерстим.
– Куда же оно девается,
парадоксально?
– Видимо, счастье – материя неделимая,
доступная только двоим.

Вы хотели меня,
и я вас безумно хотела,
в результате с мозгами я здесь,
лаской с пальцев кормлю
инородное тело,
вы тоже, наверное, с кем-то,
только мысленно – вместе
по разным постелям.

Работа молча, словно рыба
глупыми глазами смотрит на меня,
между нами отношения:
симпатии, объятия, поцелуи, секс,
но нет любви,
я начинаю сомневаться в правильности выбора
сутра,
однако к вечеру как будто отпускает,
сучка, говорит: «Иди
и даже можешь выпить,
разрешаю,
когда захочешь изменить мне,
помни:
всё твоё,
включая будущее, перспективы, роскошь,
квалификацию,
будущее твоих детей —
в моей руке».
Ею она машет перед моим лицом,
в которой вижу беззащитных два яйца.

– Знаешь, как поступают на Востоке с женщинами,
что изменяют?
– Их закидывают камнями.
К чему это ты?
– Я всё думаю о твоей слепой верности:
почему тебя твой любимый
не завалит цветами?

Кто мы здесь, зачем и откуда,
есть ли прок в нашем существовании,
я плюю в потолок верблюдом,
позвоночная часть дивана.

Кто нас сделал такими, так много,
разных национальностей,
части тела из полусухого,
разговел душой полусладкой.

Кто я есть, кто я буду, насколько
председатель собственной шкуры,
частью сношенной, замусоленной,
обнимающей спинку стула.

Кто заставил любить так сильно
жизнь и прочие развлечения,
часть любви – это выстрел в спину
и пожизненное бессердечие.

Кто, когда, почему так рано
разбудил всю ненависть жизни,
отчиталась смерть на собрании,
подытожила и унизила.

Кто вы там, зачем и откуда
звёздами таращитесь с неба,
часть меня вылетает сквозь зубы,
не найдя на плевки ответов.

Кто моё отхлебнёт одиночество,
опьянеть, не пугаясь нервно,
пса кусок… что в руках верно корчится
частью утвари и интерьера.