Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

Баллад я раньше не писал,
Но Ингрид филигранить надо
То в изумруды, то в опал, —
И вот о ней моя баллада.
Какая странная услада —
Мечтать о ней, писать о ней…
Миррэлия — подобье сада,
А я — миррэльский соловей.

Дала однажды Ингрид бал.
Цвела вечерняя прохлада.
Фонтан, как сабли, колебал
Сереброструи; винограда
Дурман для торжества парада,
Легко кружился средь гостей.
Я пел, и было сердце радо,
Что я — миррэльский соловей.

Взнеси, читатель, свой фиал.
То, — возрожденная Эллада,
И не Элладу ль ты искал
В бездревних дебрях Петрограда?
Ну что же: вот тебе награда:
Дарю тебе край светлых фей.
Кто ты, читатель, знать не надо,
А я — миррэльский соловей.

В моей балладе мало склада, —
В ней только трели из ветвей…
И ты, быть может, ищешь стада,
А я — миррэльский соловей!..

Десятый день ее корвет
Плывет среди полярной сини,
И нет все пристани, но нет
На корабле ее — уныний.
Ах, в поиски какой святыни
Она направила свой путь?
Ах, грезы о какой богине
Сжимают трепетную грудь?

Не прозвучал еще ответ,
Но неуверенных нет линий
В пути руля: сквозь мрак, сквозь свет
Плывет корвет под плеск — то линьий,
То осетровый, то павлиний
Узорный ветер опахнуть
Спешит ее. Волшба Эриний
Сжимает трепетную грудь.

О королева! ты — поэт!
Источник ты среди пустыни!
Твой чудодейный амулет
Хранит тебя средь бурь, средь скиней…
На палубе сребреет иней
И голубеет он чуть-чуть…
Но вот мечты о милом сыне
Сжимают трепетную грудь…

Забыть бы о ветрах, о мине,
Корвет обратно повернуть:
Ведь там весна!.. Она, в жасмине,
Сжимает трепетную грудь.

Она катается верхом
Почти всегда ежевечерне.
Ее коня зовут конем
Совсем напрасно: он — как серна!
И то вздымаясь кордильерно,
И то почти прильнув к земле,
Он мчит ее неимоверно,
И тонет бег коня во мгле.

Бывает: Ингрид над прудом
В лесу, где ветхая таверна,
Коня придержит, и потом
Любуется собой венерно
В пруде, как в зеркале. Конь мерно
И жарко дышит. На скале
Дозорит солнце — все ли верно,
И тонет солнца ход во мгле.

Стэк, оплетенный серебром,
На миг взовьется, — вздрогнув нервно,
Скакун несется ветерком.
И королева камамберно
Глумясь над крестиком из Берна,
Глаз практикует на орле.
Ружье нацелено примерно, —
И тонет лет орла во мгле.

Душа — прозрачная цистерна.
Почило солнце на челе.
И все-таки, как то ни скверно,
Потонет жизнь ее во мгле.

Эльисса бегает с пажом,
Гоняя шарики крокета.
О, паж, подстриженный ежом,
И ты, о девушка-ракета!
Его глаза, глаза кокета,
Эльвиссу ищут и хотят:
Ведь лето, наливное лето
Струит в юнцов любовный яд.

Что делать юношам вдвоем,
Раз из двоих, из этих — эта
И этот налицо, причем
У каждого и кровь согрета?…
Какого может ждать ответа
Восторгов тела пьяный ряд,
Когда один намек запрета
Струит в юнцов любовный яд.

Мигнула молния, и гром
Прогрохотал задорно где-то,
И лес прикинулся шатром…
Они в шатре. Она раздета.
Ее рука к дождю воздета.
А дождь, как некий водопад,
Глуша, что мною недопето,
Струит в юнцов любовный яд.

Маркизы Инетро карета
Свезла промокшую назад,
Паж вновь при помощи сонета
Струит в нее любовный яд.

«Баллада Рэдингской тюрьмы» —
Аккорд трагический Оскара.
За фейерверком кутерьмы —
Она прощение и кара.
Подбитое крыло Икара…
Обрушившийся Вавилон…
Восторг запретов Гримуара…
И он все тот же, да не он.

Что значат сильные умы
И вся окрылось их удара?
Не видеть лета средь зимы,
Из моря не извлечь пожара,
Не нежить зайцу ягуара,
Не опрокинуть небосклон.
Один ли был? Была ли пара?
Но он все тот же, да не он.

Свет мира есть частица тьмы
И тьмы губительная чара…
Зло сулемы! сумы! чумы!
Лилит, Годива и Тамара,
Ах, кто из вас не угнетен?…
Монах надел мундир гусара,
И он все тот же, да не он.

В Уайльде есть черты Эмара,
Уайльд в Эмаре отражен…
Так пой же, пой же, Ваальяра,
Что он все тот же, да не он!

У Юнии Биантро
Совсем левкоевая шейка.
Смакует triple sec Couantreu
Весь день изысканная миррэлька.
Вокруг весна-душистовейка,
Просоловьенная луна;
Мечта о принце, грезогрейка,
И голубая пелена…

Как смотрит Юния остро
На вешний пир и, точно змейка,
На солнце греется пестро,
И манит вдаль ее аллейка.
Смутить попробуй-ка, посмей-ка!
Она весенне-влюблена…
Вокруг весна, улыбногрейка
И голубая пелена…

Ночей весенних серебро,
Тумана легкая фланелька
И листьев пальмовых перо
Грудь нежат ласково и клейко…
Весна, природовая швейка,
Луг рядит в тогу изо льна…
А там, над озером, скамейка
И голубая пелена…

Служанка, бронзная корейка,
В ее мечты вовлечена…
И тает в грезах корифейка,
Как голубая пелена…

Мне ярко грезится река,
Как будто вся из малахита…
Она прозрачна и легка.
Река — мечта! Река — Пахита!
В ней отразились облака,
Лучсто звезды утонули.
Она извивна и узка, —
И музыка в прохладном гуле…

Эльгрины нежная рука
Ведет в страну, что не забыта,
По крайней мере здесь, пока…
О ты: восторг речного быта!
Твоя свобода широка,
И пламя есть в твоем разгуле,
Есть ненюфары для венка,
И музыка в прохладном гуле…

Для молодого старика
Природа, не родясь, убита…
Но для меня, чья мысль тонка,
Чье сердце пламени раскрыто,
Как хороша, как глубока
Мечта о феврале в июле,
Цветов душистая тоска
И музыка в прохладном гуле…

И если вы, спустя века,
Балладу эту проглянули,
Сказали: «Каждая строка
Здесь — музыка в прохладном гуле…»

Эльгрина смотрит на закат;
В закате — пренье абрикоса,
У ног ее — надречный скат, —
Головокружно у откоса.
А солнце, улыбаясь косо,
Закатывается на лес.
Эльгрина распускает косы
И тихо шепчет: «День исчез»…

А день угасший был так злат!
Мужали крылья альбатроса!
И бился на море фрегат,
Как бьется сердце у матроса.
Казалось, не было вопроса
Ни у земли, ни у небес.
Эльгрина курит папиросу,
И вот дымок ее исчез…

Ее глаза — сплошной агат;
Ее душа летит в льяносы;
В устах ее созрел гранат;
Наги плеча и ноги босы;
На наготе сверкают росы,
Мечта — орлу наперерез;
Эльгрина жадно пьет кокосы,
И вот их млечный сок исчез…

Вокруг кружатся златоосы.
В природе — колыханье месс.
Она пускает в ход колеса, —
И вот велосипед исчез…