Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Бессонница и задыханье, —
Тебе курить запрещено, —
Последней ночи трепыханье
Срезает молнией окно

И ливня ложного потоки
На лбу холодном иль в окне,
Дождя расплывчатые строки,
Стихи о гибели вчерне, —

А ты следишь сквозь кольца дыма,
Как оперенная стрела,
Нацелясь, пролетает мимо
Над гладкой плоскостью стола,

Над этой жизнью, сердцем этим,
Над всем, что мы когда-нибудь,
Прощаясь, наскоро отметим,
Чтоб позже, разойдясь, вздохнуть, —

Позвать, прислушаться и снова,
Ломая спички на ходу,
Забыть от слова и до слова
И зажигать звездой звезду, —

Большой Медведицы и Малой
Две тени слить на потолке
И, надрываясь грудью впалой,
Их взвесить медленно в руке.

И всё о нас, и всё о нас, —
Прощальной темы нарастанье,
Вечерней пены клокотанье
(Виолончель и контрабас).
И море в лунном обрамленье —
(Каким крылом перечеркнуть?)
Последний парус в отдаленье
(Когда-нибудь и где-нибудь) —
Но звезды первые блеснули,
И нежным сумеркам в ответ
Две скрипки дрогнули, — иль нет —
Два сердца, кажется, вздохнули
О том, что поздний вздох — не тот, —
Обрывок ноты безымянной,
Пометка в партитуре странной
Длиннот предельных иль высот,
Иль ускорений знак туманный,
Души, быть может, нежеланный,
Но неизбежный переход
Вот в этот вечер, в эти звуки
Иль в отраженье (навсегда)
Звезды, запевшей в час разлуки,
Слезы, скользнувшей как звезда.

Когда окно в саду тревожном
Взойдет, как дальняя звезда,
И сад в порыве невозможном
Все ветки выплеснет, — когда,

Как сердце ночи, лист огромный
Прильнет к туманному стеклу,
И осень в грусти вероломной
Пилой ударит по стволу,

И, задыхаясь, птица стонет
И умирает на лету,
А буря беспощадно гонит
Ее в такую высоту,

Где нет падений иль снижений,
Где падать некуда, — и вот,
Смотри, — от долгих поражений
Лишь этот остается взлет.

Цветы и молнии, — в саду
Огромной радуги подкова, —
О, подожди, я выйду снова,
В забытый голос упаду
И, ветку мокрую срывая,
Тебя сияньем окроплю,
Скажу, что всё еще люблю,
Скажу, что, даже умирая —
О, подожди, — мне всё равно,
Что годы между нами стали,
Что помнишь ты меня едва ли,
Что я и сам забыл давно,
Не вспомнить ни одной приметы, —
Так память мертвая молчит, —
Но нежностью, но болью этой
Как встарь душа кровоточит.

Письмо, которое не скоро
Еще напишется, — строка,
В тонах минора иль мажора
Зовущая издалека,

Иль просто ветра суматоха,
Гул набегающей грозы, —
Предчувствие большого вздоха,
Предчувствие большой слезы, —

Конверт обычного формата
Без марок и без штемпелей,
Письмо откуда-то куда-то,
Для всех Изольд и Лорелей,

Для всех Офелий иль видений,
Еще терзающих во сне, —
Ненужный перечень падений
В несуществующей стране.

Любви второй, любви бесплодной
Волшебных формул не дано, —
Ночь льется синевой свободной
В огромное твое окно.
Дыши, — но в воздухе певучем
Звезды заказанной не тронь, —
Мы падать звезды не научим
В уже бессильную ладонь,
Так падать, сердце обжигая,
Выскальзывая так из рук,
Что даже в имени — Другая —
Забытый возникает звук,
Тот вздох, в котором всё дрожало,
И трепетало, и влекло,
Как свежевырванное жало
Иль перебитое крыло.

Вступленье к осени, — на пляже
Лишь стаи чаек, — всё равно,
С дождем случайным заодно,
Всё ближе музыка и даже
Влетает брызгами в окно,
Тем шелестом, тем трепетаньем, —
Дыханьем с тенью пополам,
Что оживают по углам
Ветвей туманным сочетаньем.
В летучих флейтах и смычках
Продольный блеск неторопливый, —
Должно быть, в легких облаках
С большими розами в руках
Проходит Шуберт молчаливый, —
В твои разлуки вовлечен,
В твои закаты опрокинут,
Из жизни осторожно вынут,
Опущен в полусмерть иль сон,
Где слов привычных и не надо,
Где только вздох иль темный стих, —
Цветы потерянного сада
На коврике у ног твоих.

Еще без темы и без плана,
Дыханьем ритмы находя
(О, розы, полные тумана,
О, розы, полные дождя),
Скитаться от стола к порогу,
На валкий натыкаться стул,
Прислушиваясь понемногу,
Как в лампе нарастает гул,
И электрическим разрядом
Перебегая в темноте,
Три ведьмы вдруг запляшут рядом
(Три вспышки на твоем щите).
О, Макбет! Слушай заклинанья,
Таинственные взрывы слов, —
Глухие стоны иль признанья
Вот этих стульев и столов.

Двойник, поэт иль кто-то третий
Подслушает его слова,
Знакомых истин дважды два,
Набор невнятных междометий,
И плоской тенью притворясь,
Легко фонарь переступая,
Куда-то в ночь, куда-то в грязь,
Куда-то в смерть, — но, тень простая,
Он отступает на чердак
(Он слишком к высоте привязан), —
Мрак, оживленный кое-как,
Бессмертьем наскоро наказан.
И вдруг — стремительным перстом
Он карандаш чернильный тронет,
Тетради выложит, потом,
Как в омуте, в мечтах утонет —
О чем, о Боже мой, о чем
Он будет плакать до рассвета, —
Чтó тень ему глухая эта,
Что гнется за его плечом?

Всё реже всплески водяные
И скрип уключины сухой,
Лишь осень в заводи глухой
Полощет пальцы ледяные.

Двоится эхо над рекой —
Протяжный голос повторений,
Ряд музыкальных ударений,
Еще не связанных строкой.

И в небе мертвое крыло,
Как некий образ стихотворный,
Роняет капли крови черной
На замедленное весло, —

И над пустынным островком
(Пример падений иль парений),
Колеблемые ветерком,
Летят обрывки оперений
В таком безмолвии, в таком, —

Весь мир заполнен тишиной
И шорохом и сожаленьем,
Души тревожным изумленьем,
И высотой и глубиной.

Под топот беспокойных ног
Выходят скрипки на арену, —
Прелюдия или пролог,
Подготовляющий измену.
– Оле, оле! — поджарый бык,
Как контрабас, копытом роет,
Пузырчатая пена кроет
Его изжеванный язык.
И точно соблюдая меру,
Усердно пляшет дирижер, —
Кармен глядит, глядит в упор
На золотистого тореро.
Здесь смерть уже на волосок, —
Как эти флейты загрустили,
Как эти плечи опустили
Ознобом тронутый платок.
– Оле, оле! — Не всё ль равно, —
Два сердца связаны до боли,
Им в каждой музыке дано
Встречать друг друга против воли…
А сад мучительно поет,
Деревья обратились в звуки, —
– Я ранен, милая, — и вот —
Все скрипки поднимают руки.