Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Хотел бы я (мы все в мечтах
Художники своей судьбы!),
Чтоб на моих похоронах
Хотя б один ребенок был.

Чтоб он смотрел по сторонам,
Обрядом строгим не смущен,
И то, что огорченье нам,
Как некий праздник принял он.

Как праздник воссиявших риз,
Свечей, взлетающих кадил,
И золотое слово «жизнь»
Один ничем не заглушил.
1964

Как трудно на живой душе
Носить мертвеющее тело,
Душою даже хорошеть,
А тело знать окаменелым.

А в юности, наоборот,
Душа за ним не поспевала,
И если подытожить счет -
Побыть вдвоем пришлось им мало.

Почти во всем, всегда, везде
Их разлучало расстоянье,
И слишком кратким было здесь
Их благодатное слиянье.
1962

Мы ангелам не молимся совсем,
Мы, с детством распростясь, о них забыли.
Мы лишь тогда дружили с ними все,
Так радостно, так хорошо дружили.

А между тем, он так недалеко,
Наш позабытый ангел! Он порою
И просто и легко (почти рукой!)
Коснется нас и нашу жизнь устроит.

Но мы не замечаем, и пойми:
Ему, наверно, все-таки обидно,
Что вот он здесь, проходит меж людьми,
А им его не слышно и не видно.

Поговорим же с ним хоть иногда,
Его почуя верное соседство,
Без громких слов, без тайного стыда -
На языке утраченного детства.
1962

После смерти будет по-иному,
Новым зовам будем мы послушны,
И, наверно, ко всему земному
Стану там я вовсе равнодушным.

Буду вспоминать без сожаленья,
Без тоски, без радости, без боли
Все улыбки, все прикосновенья,
Все земные воли и неволи.

Лишь одно (я тайно в том уверен)
Сердце сладкой потревожит болью -
Это горсть земных стихотворений,
Окрыленных строчек своеволье.

Встречный ангел мне легко ответит,
Объяснит волнующее чудо:
«Это потому, что строчки эти
Были на земле уже отсюда!»
1964

Чем глубже ночь - тем утро ближе,
Нам это сказано давно.
Но если утра не увижу,
А ночь врывается в окно?

Но если на последней грани
Меж сном и явью естества
Мне не прочесть еще в тумане
Неразличимые слова?

Что мне тогда обетованье,
Прекрасный, но напрасный зов,
Неуловимое сиянье
Непостижимых берегов!

Но почему порой оттуда,
Где просиять потом должно,
До нас доходит, вестник чуда,
Уже какое-то тепло?

И как задолго до рассвета
Перекликаются дрозды,
Как, до зари проснувшись, летом
Зашелестят уже сады,

Как послушник к обедне ранней
Встает, едва забрезжит свет -
Так и меня тот проблеск ранит,
Которого еще здесь нет.
1964

Попеременно выли, грохотали,
Сходились, разбегались поезда,
Но не было окна на том вокзале,
Где не свила бы ласточка гнезда.

И я поверил в смутное преданье,
Гласящее издревле, что, одна
Из всех созданий рая, в час изгнанья
Лишь ласточка осталась нам верна.

Стоял архангел, грозный и разящий,
Но ей была преграда нипочем:
Она метнулась из соседней чащи
И проскользнула под его мечом.

Мы ничего ей дать взамен не можем,
Вот разве этот угол за окном,
Но никогда ее не потревожим
И с каждым маем из Египта ждем.

Крылатый друг! Напоминанье рая!
Лети, скользи, черти своим крылом
Тот ломкий путь от края и до края,
Которым мы, блуждая и плутая,
К какой-то трудной истине идем!
1962

Я много молчал и ждал,
То верил, а то не верил.
Я словно всю жизнь стоял
У плотно закрытой двери.

Я знал, что за ней ответ
На все, что во мне боролось.
Сквозь щель пробивался свет
И слышался чей-то голос

Но я уловить не мог,
Как я ни хотел, ни слова.
Таким и в могилу лег:
К нездешнему неготовым.

Так дети порой молчат,
Прислушиваясь напрасно,
Как взрослые говорят
О чем-то для них неясном.

Но вот обернулись к ним,
И что-то должно случиться -
А кончится все одним:
Что спать им велят ложиться.
1962

Какой-то сложной неувязке в мире
Обязаны мы жизнью и судьбой,
Какой-то вспышке прихоти в эфире,
Какой-то брызге, что метнул прибой.

И выправить теперь должны мы сами
Ошибку тех несовершенных дней,
Пытаясь по замшелой криптограмме
Ее понять и помириться с ней.

А кто не может? Для кого в ответе
За все загадки неба и земли -
Слепой старик и плачущие дети,
Замерзший дрозд и мотылек в пыли.

На что ему тома большой науки,
Как одолеть ему премудрость ту,
Когда со строчкой каждодневной муки
Управиться ему невмоготу!
1965

Нет, он хорош! Не той задачей,
Что не способен он решить,
Не тем, над чем он сам же плачет
И чем он не умеет быть -

А набегающею сменой
Внезапно просиявших дней,
Подарком радости мгновенной,
Короткой милостью своей.

И так всегда и всюду будет:
И под нацеленным ножом
И целоваться будут люди,
И рвать цветы, и строить дом.

И несмотря на все разлуки,
На всю заведомую ложь,
На все заломленные руки -
Он будет все-таки хорош!
1965

Когда-нибудь (быть может, скоро)
На том, нездешнем берегу,
На том единственном, который
Себе в наследство берегу -

Я обернусь и вдруг замечу,
Что труден и неумолим,
Но этот путь мой человечий
Был все-таки необходим.

Что в темноте земных свершений,
В борьбе мужей, в объятьях жен,
В огне молитв, в бреду сомнений
Я слеплен был и обожжен.

И, уходя теперь отсюда,
Я вижу: мы бы не смогли
Небесного коснуться чуда
Без страшной помощи земли.
1964

Всего бы проще было жить,
Не шаря по больным вопросам,
О непонятном не тужить,
Клевать и разумом и носом.

Но не напрасно райский плод
Нас напоил запретным соком -
В нас навсегда мечта живет
О невозможном и далеком.

Нас слово тающее «там»
Томит, как дуновенье рая,
Мы к ускользнувшим берегам
Так жадно руки простираем.

И мы зовем - в который раз!
Нам нужды нет, что небо немо!
О, как он крепко бродит в нас,
Квасок антоновки Эдема!
1962

Афродита из влажной пены
Вышла, знойна и весела,
Афродите былой на смену,
Той гречанке, что умерла.

Я бродил с ней вдвоем по пляжу,
Я твердил, что в нее влюблен,
Что она мне желанней даже
Самой лучшей из древних жен.

Уверял ее: «Дита, знаешь,
Ты не хуже ее ничуть,
Ты как пена в объятьях таешь
И твоя словно мрамор грудь!»

Не для той, что давно истлела,
Мы слагали в веках стихи,
Были жалки и были смелы
И на всякие шли грехи.

А для девочки бестолковой,
Что в пути попадалась нам,
Щеголяла нарядом новым
И глазела по сторонам.

О, богиня! Тут нет измены!
Ведь мерещится сгоряча
Легкий шепот эгейской пены
У прижавшегося плеча!
1962