Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений
1868
Село Покровское
«Осенней ночи тень густая…»
Осенней ночи тень густая
Над садом высохшим легла.
О, как душа моя больная
В тоске любви изнемогла!
Какие б вынес я страданья,
Чтоб в этот миг из-за кустов
Твое почувствовать дыханье,
Услышать шум твоих шагов!
1868
Село Покровское
Странствующая мысль
С той поры, как прощальный привет
Горячо прозвучал между нами,
Моя мысль за тобою вослед
Полетела, махая крылами.
Целый день неотступно она
Вдоль по рельсам чугунным скользила,
Всё тобою одною полна,
И ревниво твой сон сторожила.
А теперь среди мрака ночей,
Изнывая заботою нежной,
За кибиткой дорожной твоей
Она скачет пустынею снежной.
Она видит, как под гору вниз
Мчатся кони усталые смело,
И как иней на соснах повис,
И как всё кругом голо и бело.
То с тобой она вместе дрожит,
Засыпая в санях, как в постели,
И тебе о былом говорит
Под суровые звуки метели;
То на станции бедной сидит,
Согреваясь с тобой самоваром,
И с безмолвным участьем следит
За его убегающим паром…
Всё на юг она мчится, на юг,
Уносимая жаркой любовью,
И войдет она в дом твой как друг,
И приникнет с тобой к изголовью!
1868
«Мне снился сон (то был ужасный сон!)…»
Мне снился сон (то был ужасный сон!)…
Что я стою пред статуей твоею,
Как некогда стоял Пигмалион,
В тоске моля воскреснуть Галатею.
Высокое, спокойное чело
Античною сияло красотою,
Глаза смотрели кротко и светло,
И все черты дышали добротою…
Вдруг побледнел я и не мог вздохнуть
От небывалой, нестерпимой муки:
Неистово за горло и за грудь
Меня схватили мраморные руки
И начали душить меня и рвать,
Как бы дрожа от злого нетерпенья…
Я вырваться хотел и убежать,
Но, словно труп, остался без движенья…
Я изнывал, я выбился из сил,
Но, в ужасе смертельном холодея,
Измученный, я всё ж тебя любил,
Я всё твердил: «Воскресни, Галатея!..»
И на тебя взглянуть я мог едва
С надеждою, мольбою о пощаде…
Ни жалости, ни даже торжества
Я не прочел в твоем спокойном взгляде…
По-прежнему высокое чело
Античною сияло красотою,
Глаза смотрели кротко и светло,
И все черты дышали добротою…
Тут холод смерти в грудь мою проник,
В последний раз я прошептал: «Воскресни!..»
И вдруг в ответ на мой предсмертный крик
Раздался звук твоей веселой песни…
1868
К Гретхен
Во время представления «Le petit Faust»[68]
И ты осмеяна, и твой черед настал!
Но, Боже правый! Гретхен, ты ли это?
Ты – чистое создание поэта,
Ты – красоты бессмертный идеал!
О, если б твой творец явился между нами
Из заточенья своего,
Какими б жгучими слезами
Сверкнул орлиный взор его!
О, как бы он страдал, томился поминутно,
Узнав дитя своей мечты,
Свои любимые черты
В чертах француженки распутной!
Но твой творец давно в земле сырой,
Не вспомнила о нем смеющаяся зала,
И каждой шутке площадной
Бессмысленно толпа рукоплескала…
Наш век таков. Ему и дела нет,
Что тысячи людей рыдали над тобою,
Что некогда твоею красотою
Был целый край утешен и согрет.
Ему бы только в храм внести слова порока,
Бесценный мрамор грязью забросать,
Да пошлости наклеивать печать
На всё, что чисто и высоко!
Лето или осень 1869
Солдатская песня о Севастополе
Не веселую, братцы, вам песню спою,
Не могучую песню победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
Я спою вам о том, как от южных полей
Поднималося облако пыли,
Как сходили враги без числа с кораблей
И пришли к нам, и нас победили.
А и так победили, что долго потом
Не совались к нам с дерзким вопросом,
А и так победили, что с кислым лицом
И с разбитым отчалили носом.
Я спою, как, покинув и дом и семью,
Шел в дружину помещик богатый,
Как мужик, обнимая бабенку свою,
Выходил ополченцем из хаты.
Я спою, как росла богатырская рать,
Шли бойцы из железа и стали,
И как знали они, что идут умирать,
И как свято они умирали!
Как красавицы наши сиделками шли
К безотрадному их изголовью,
Как за каждый клочок нашей русской земли,
Нам платили враги своей кровью;
Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,
Под немолчные, тяжкие стоны
Выходили редуты один за другим,
Грозной тенью росли бастионы;
И одиннадцать месяцев длилась резня,
И одиннадцать месяцев целых
Чудотворная крепость, Россию храня,
Хоронила сынов ее смелых…
Пусть не радостна песня, что вам я пою,
Да не хуже той песни победы,
Что певали отцы в Бородинском бою,
Что певали в Очакове деды.
1869
«Пусть не любишь стихов ты, пусть будет чужда…»
Пусть не любишь стихов ты, пусть будет чужда
Тебе муза моя безотрадно плакучая…
Но в тебе отразилась, как в море звезда,
Вся поэзия жизни кипучая.
И какие бы образы, краски, мечты
Мог художник похитить в огне вдохновенья,
Пред которыми образ твоей красоты
Побледнел бы хотя на мгновение?
И какая же мысль упоительней той,
Чтоб любить тебя нежно и свято,
Чтоб отдать тебе счастье, и труд, и покой,
Чтобы, всё позабывши, лишь только тобой
Было верное сердце объято?
И какие же рифмы звучней
Твоего поцелуя прощального,
Что и ныне в безмолвье ночей
Не отходит от ложа, от ложа печального,
И мелодией будит своей
Все мечты невозвратно утраченных дней,
Всё блаженство минувшего дальнего?
1869
«Сухие, редкие, нечаянные встречи…»
Сухие, редкие, нечаянные встречи,
Пустой, ничтожный разговор,
Твои умышленно-уклончивые речи,
И твой намеренно-холодный, строгий взор –
Всё говорит, что надо нам расстаться,
Что счастье было и прошло…
Но в этом так же горько мне сознаться,
Как кончить с жизнью тяжело.
Так в детстве, помню я, когда меня будили
И зимний день глядел в замерзшее окно,–
О, как остаться там уста мои молили,
Где так тепло, уютно и темно!
В подушки прятался я, плача от волненья,
Дневной тревогой оглушен,
И засыпал, счастливый на мгновенье,
Стараясь на лету поймать недавний сон,
Бояся потерять ребяческие бредни…
Такой же детский страх теперь объял меня.
Прости мне этот сон последний
При свете тусклого, грозящего мне дня!
1869. 1874
На бале («Блещут огнями палаты просторные…»)
Блещут огнями палаты просторные,
Музыки грохот не молкнет в ушах.
Нового года ждут взгляды притворные,
Новое счастье у всех на устах.
Душу мне давит тоска нестерпимая,
Хочется дальше от этих людей…
Мной не забытая, вечно любимая,
Что-то теперь на могиле твоей?
Спят ли спокойно в глубоком молчании,
Прежнюю радость и горе тая,
Словно застывшие в лунном сиянии,
Желтая церковь и насыпь твоя?
Или туман неприветливый стелется,
Или, гонима незримым врагом,
С дикими воплями злая метелица
Плачет, и скачет, и воет кругом,
И покрывает сугробами снежными
Всё, что от нас невозвратно ушло:
Очи со взглядами кроткими, нежными,
Сердце, что прежде так билось тепло!
1860-е годы