Константин Уваров - Страсть к размножению
Короче говоря, силы мои иссякают, и мне остается начать тихое лирическое отступление перед лицом всё возрастающих эмоций читателя.
...В произведении Константина, как в чайнике, отражается русская интеллигенция того времени...
Далеко на северо-востоке есть засыпавшаяся снегом и мусором страна - Россия. Живущие здесь думают одно, говорят противоположное, хотят и того и другого одновременно, и, для примера, такие парадоксальные формы высказываний, как пословицы и поговорки, зачастую немедленно приводятся в исполнение. В русском языке, который и предоставляет эту возможность, есть выражение "голь на выдумки хитра". Судьба, в кои то веки припертая к стенке правильно сформулированным вопросом, сделала ее. Новую выдумку звали Светлана Матвеева.
...Константин ещё в детстве выдумал мир, в котором и происходят события этой повести - выдумал божеств и знакомых, сказочный Свердловск с маленькой хибаркой на Изоплите. Пригрезились ему и счастливые лица друзей.
На самом же деле, жил он в те годы в полном нищеты и смекалки поселке, юмористически названном Санта Диверсанта...
Судьба, в кои то веки припертая к стенке правильно сформулированным вопросом, сделала её: новую выдумку звали Светлана Матвеева, и именно ей суждено было оказаться наркологом веры моей, а затем сгореть в лучах моей ослепительной совести. Именно она стала одновременно и матерью и героиней экстравагантного происшествия, получившего название "Случай на границе", подведя некоторые итоги существования героя моей повести и её романа. Бросив раз и навсегда заниматься освещением клоунов, прямо с цирковой арены шагнула она на страницы этой истории.
Как сейчас помню, что в Санта Диверсанта я жил в маленьком бараке с двумя окнами. Барак гнездился на окраине села, и в долгие зимние ночи, прилаживая себя к холодному стеклу, я смотрел за границу. За границей было, на что посмотреть: там сияло огнями величественное и неприступное строение. Я, будучи озлоблен на остальной мир и безграмотное устройство собственной жизни, выдумал, что там, за границей, функционирует своеобразное золотое дно с не менее своеобразными золотыми подонками. Им, по этой гипотезе, было хорошо, и просто так они ни с кем не водились. Чтобы попасть туда, по поверью, надо было мало того, что оказаться девушкой - надо было ещё и украсть с собой что-нибудь нужное и удивительное.
От этого, наверно, заграница сияла ещё сильнее и заманчивей.
Просиживая у окна, я видел иногда, как во вьюжном тумане исчезают щупленькие девушки с холщовыми мешками, набитыми невиданными за границей ценностями - нравственными, за спиной.
А наутро на городской доске почета появлялась новая женская фотография: покидая нас, девушки по традиции наклеивали их сами. Но все равно - память любого из нас становилась все более и более дырявой, и со временем каждый из нас постепенно терял деньги, затем - совесть, и, наконец, веру.
...Однажды Константин встретил меня на улице. Он находился, по его словам, под сильнейшим впечатлением научно-популярной книги "Немецкие морские диверсанты". В ней говорилось, что в далеком 1944 г. немецких камикадзе, терзающих тело английского флота у берегов Италии, кормили всякими наркотиками, чтобы при попытках выполнения задания те проявляли больше выдумки и внимания.
И диверсанты в состоянии сильного морфийного, мягко говоря, опьянения, уплывали в открытое море, и погибали там в своих торпедах, и торпеды с накокаиненными диверсантами смачно врезались в берег и феерически взрывались, и только обшарабаненные первитином лазутчики, последовательно и с удовольствием выполнив все пункты задания, с интересом возвращались на базу.
"Так вот,- загадочно сказал Константин,- до сих пор в море плавают торпеды с мертвыми диверсантами. Это - летучие голландцы. Время идет - а ничего не меняется: до сих пор у берегов расцветают огни торпед с накокаиненными диверсантами. А напервитиненные диверсанты до сих пор возвращаются на базу..."...
Я любил тихие дни, когда граница оставалась нетронутой: сыплет себе снег, в тихих домах напиваются девушки с большими внимательными глазами, а выезд из города охраняет сфинкс, обросший ничем иным, как долгами. Изредка гавкнет пограничная собака, и злобная кукушка тихо ответит, сколько ей осталось жить.
В такие ночи я вспоминал ту далекую весну, когда за границу уползла Ирина. Я помню её прощальный взгляд через моё окошко из оргстекла, её нелепый мешочек, который сшил ей сам, как по её последней просьбе сам потом пошел, шатаясь от усталости и пьянства, приклеивать её фотографию на доску почета. Тогда я даже не знал, что именно она забрала у меня, но постоянно ощущал нехватку этого в доме.
...Описывая мышление Константина, его современники часто вспоминают такую историю: "Уваров шел в гости и думал: "Сейчас Уваров придёт..."...
Однажды, сидя у окошка, я с удивлением заметил пресловутую девушку с мешком, почему-то двигающуюся в сторону нашего поселка. Сперва я, флегматично не прерывая процесса мышления, решил, что она заблудилась, но - у девушки было милое лицо, а у меня, наоборот, хорошее зрение, и мне подумалось, что, может быть, она сбежала к нам, в особенности - ко мне.
Принимая меры предосторожности - дабы не перепутать случайности с предначертанием - я тут же выключил свет и притворился спящим на удобно подогнанных досках пола. Не выдержав всей полноты конспирации, чуть позже я закурил, пряча в кулак огонь папиросы.
Прошло около получаса, прежде, чем в городе раздались истошные крики веселья. Ещё через полчаса в углу зашипело местное радио, а потом заговорило о прибывшей в наш город из-за границы Светлане Матвеевой, разведчице, как было про неё сказано. Двигало же ею, по мнению радиотранслятора, порядочное желание вернуть горожанам хотя бы часть награбленного и благородное желание остаться с нами.
Сейчас, оказывается, она стоит на городской площади и, облаченная в не без кокетливости сшитый костюм Деда Мороза, раздает подарки из своего заграничного мешка.
- Капьютан Ахав!- кричит она на ломаном русском языке в мегафон,- подходите к автобасу и польючайте свою великолепную ногу.
Я выключил лживое радио, и, заранее почувствовав себя нелепым и потенциально засмеянным на этом празднике жизни, решительным мужским жестом сжал кулак. Огня позабытой папиросы я практически не почувствовал.
...Затем он очень взволнованно, быстрыми шагами пересек комнату, достал из книги "Словарь фразеологизмов" свой паспорт, раскрыл его на странице со вклеенной на неё из хулиганских побуждений фотографией давно умершего поэта Сергея Есенина, и, глядя ей в его глаза, задумчиво произнес:
"Я не ел, конечно, апельсинов,
Но зато мне листьев зоосад
Возвращала каждая осина,
Под которой как-нибудь я ссал."
Такой это был человек...
Лишь через полтора часа смутная надежда заставила меня услышать, как далеко на площади раздается во всю расконспирированную мощь охрипший уже голос Светланы :
- Константин Юварофф, подходите к мащине.
И вот, когда через пятнадцать минут я подошел к ней деловой походкой запыхавшегося джентльмена, она протянула мне золотой ключик, и, улыбаясь, сказала, что здесь он олицетворяет моё самолюбие, и что именно его украла когда-то у меня её расторопная коллега Ирина.
Потом она обернулась на опустевшие улицы и добавила уже на чистом русском:
- Помоги мне выполнить последнее задание, Костя.
- Какое, Свет? - я произнес её имя так, будто оно было единственным необходимым для меня предметом.
- Люби меня, пожалуйста.
- Да, моя шпионочка,- неумно ответил я.
... Константин приперся ко мне ночью, пьяный. Его образ на сей раз был полностью закончен благодаря золотому ключику, который он держал в руках.
В своей наивной и вместе с тем экспрессивной по обыкновению манере, он вкратце изложил мне, что окружающий нас мир буквально наводнен шпионами и шпионками древнегреческой богини Афродиты, сеющими зерна направленного блядства в почву общего бесцельного существования, и что сам он носит несколько лет невидимые глазу непосвященного погоны майора.
Глядя на матовый благородный блеск поверхности золотого ключика, он без содрогания сорвал и растоптал их.
Константин говорил и задумчиво смотрел на Луну. Я сперва не понимал, что именно он там увидел, а потом вспомнил, что в отрочестве Константин, подобно Килгору Трауту написал фантастический рассказ. Рассказ заключался в следующем.
Когда-то вокруг Земли летали Умные Вещи. А на Земле, в свою очередь, в те времена существовала развитая цивилизация. Она запускала в космос ученых, чтобы они там все разузнали и научились, наконец, чему-нибудь. Но стоило космонавту-идиоту дотронуться до той или иной Умной Вещи, как та рассыпалась в блестящий порошок желтого цвета. Постепенно все Умные Вещи превратились в него. Со временем развитая цивилизация вымерла, а желтый порошок спрессовался, и из него получилась Луна.
