Николай Туроверов - «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы

Любимый, но все-таки странный,
Приснившийся Франции сон, ―
И свой, и не свой ― Иностранный,
Единственный легион.
Какая-то высшая мера,
Кончая стихи, я начну:
За двадцать легионеров
Можно разрушить страну.

Нам всем один достался жребий,
Нас озарял один закат ―
Не мы ль теперь в насущном хлебе
Вкусили горечь всех утрат?
Неискупимые потери
Укором совести встают,
Когда, стучась в чужие двери,
Мы просим временный приют, ―
Своих страданий пилигримы,
Скитальцы не своей вины,
Твои ль, Париж, закроют дымы
Лицо покинутой страны
И бесконечный дух кочевий,
Неповторимые года
Сгорят в твоем железном чреве
И навсегда, и без следа.

Мой милый край, в угаре брани
Тебе я вымолвил ― прости;
Но и цветам воспоминаний
Не много лет дано цвести.
Какие пламенные строфы
Напомнят мне мои поля
И эту степь, где бродят дрофы
В сухом разливе ковыля;
Кто дали мглистые раздвинет ―
Унылых лет глухую сень ―
И снова горечью полыни
Дохнет в лицо горячий день ―
Набат станиц, орудий гулы,
Крещенье первого огня,
Когда судьба меня швырнула
От парты прямо на коня.

Июльский день. Овраг. Криница.
От зноя пересохший пруд.
Стреноженная кобылица,
Звеня железом крепких пут,
Бредет на жарком косогоре
В сухих колючках будяка,
И звону пут печально вторит
Ленивый посвист кулика.
О, сонный полдень летней дневки!
И вспомню ль я иные дни,
Под грушей лежа на поддевке
В неосвежающей тени,
Когда зовет к глухим дремотам
Своим журчанием родник
И остро пахнет конским потом
На солнце сохнущий потник.

Флагами город украшен
В память победной войны ―
Старая дружба, без нашей,
Сразу забытой страны.
Что ж, может быть, так и надо
Нам, распятым судьбой…
Выйду на праздник парада
Вместе с парижской толпой,
Вижу, как ветер полощет
Флаги в срывах дождя;
Круглую людную площадь,
Пеструю свиту вождя;
Запомню звездное знамя,
Рослый, веселый народ
И легкое сизое пламя
В сквозящем просвете ворот.

Не надо никакого мне срока, ―
Вообще, ничего не дано,
Порыжела от зноя толока,
Одиноко я еду давно;
Запылилось истертое стремя,
Ослабел у подпруги ремень, ―
Ожидал слишком долгое время
Я лишь этот единственный день.
Здравствуй, горькая радость возврата,
Возвращенная мне, наконец,
Эта степь, эта дикая мята,
Задурманивший сердце чабрец, ―
Здравствуй, грусть опоздавших наследий,
Недалекий последний мой стан:
На закатной тускнеющей меди
Одинокий, высокий курган!

Вы говорили о Бретани,
Тысячелетняя тоска,
Казалось вам, понятней станет
Простому сердцу казака.
И, все изведавши на свете,
Считать родным я был готов
Непрекращающийся ветер
У Финистерских берегов.
Не все равно ль, чему поверить,
Страну какую полюбить,
Невероятные потери
На сутки радостно забыть?
И пусть ребяческой затее
Я завтра сам не буду рад, ―
Для нас сегодня пламенеет
Над Сеной медленный закат.
И на пустом закатном фоне
В сияющую пустоту,
Крылатые стремятся кони
На императорском мосту.

На солнце, в мартовских садах,
Еще сырых и обнаженных,
Сидят на постланных коврах
Принарядившиеся жены.
Ох, как недолог бабий век,
Девичий век того короче, ―
Парчовый бабкин кубелек
На внучке нов еще и прочен.
Последний лед в реке идет
И солнце греет плечи жарко;
Старшинским женам мед несет
Ясырка ― пленная татарка.
Весь город ждет и жены ждут,
Когда с раската грянет пушка,
Но в ожиданье там и тут
Гуляет пенистая кружка.
А старики все у реки
Глядят толпой на половодье ―
Из-под Азова казаки
С добычей приплывут сегодня.
Моя река, мой край родной,
Моих прабабок эта сказка,
И этот ветер голубой
Средневекового Черкасска.

Не георгиевский, а нательный крест,
Медный, на простом гайтане,
Памятью родимых мест
Никогда напоминать не перестанет;
Но и крест, полученный в бою,
Точно друг, и беспокойный, и горячий,
Все твердит, что молодость свою
Я не мог бы начинать иначе.
И чем далее, тем густее кровь, ―
Кто же дал мне эту кровь, такую? ―
Горше неизжитая любовь,
Неуемней сердце казакует.
Что теперь и у кого мне взять?
Верный православной вере,
Ни на что я не могу менять
Свой старочеркасский ерик.

Куда ни посмотришь ― все наше.
На мельницу едет казак.
И весело крыльями машет
Ему за станицей ветряк.
Ах, ветер осенний, подуй-ка,
Над голою степью поплачь!
Стекает пшеничная струйка
Под жернов. Горячий калач
Потом испечет молодайка:
«А ну-ка, скорей, детвора!»
И легкая детская стайка
Взлетит, щебеча, со двора.
Вкуснее всего не горбушка,
А нижний хрустящий запек;
Его завоюет Петрушка,
Любимый отцовский сынок.
Поспорят, повздорят немножко,
И снова на воздух, к полям.
Достанется хлебная крошка
Голодным друзьям ― воробьям.

И будет дождь, ― веселый, молодой, ―
В листву дерев ударивший, как в бубен,
Широкий дождь, прошедший полосой
От Маныча до самых Лубен
И опочивший там… Последнею слезой.
Вот так бы мне, весь мир благословляя,
Погибнуть где-то там, где над землей
В дожде поднялась арка золотая.

И утром вставать на заре,
И вечером поздно ложиться, ―
В однообразной игре
Кружиться, кружиться, кружиться.
И виду нельзя подавать,
Что солнце порою не светит, ―
И годы тебя не видать,
И знать, что живешь ты на свете.