Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)
– Вы меня… не помните? Тогда, на суде… Вы за меня вступились… Век этого не забуду… Простите меня… Ради Бога, простите.
День рождения любимой
– С днём рождения, любимая! Это – тебе, лапушка моя родная. Как всегда – твои любимые жёлтые розы. И, как всегда, их ровно столько, сколько тебе лет и ещё одна в знак того, что будет и следующий день рождения, и за ним – череда других. Но над тобой годы не властны.
Знаешь, каждое утро, бреясь, гляжу на себя в зеркало и задаюсь вопросом:
– И чего она во мне нашла?
Я ведь такой некрасивый, милая. А теперь ещё и старый. Вон, видишь, залысины какие, и мешки под глазами. Да, собственно, я всегда был слишком старым для тебя, хоть и разница у нас в годах невелика. Душой старый. А ты… ты сама жизнь и вечная молодость. Я ведь рано просыпаюсь, ты знаешь. Мне в радость проснуться и, не открывая глаз, чувствовать тебя рядом – такую умиротворенную, нежную и такую красивую… Но надо вставать, начинать день… И я открываю глаза и встаю.
Сегодня я хочу сделать то, что так долго откладывал. Почему мы всегда откладываем самые важные вещи на потом? Как много мне нужно сказать тебе сегодня, родная! Сколь за многое я благодарен тебе! Я благодарен тебе за то, что ты вошла в мою жизнь воплощённой мечтой моей юности и остаёшься по сей день несравненной, неповторимой, той, которой я навсегда отдал своё сердце.
Я благодарю тебя за то, что тебя можно боготворить и ненавидеть, замирать от нежности к тебе и кипеть от негодования. К тебе можно испытывать всё, что угодно, только не равнодушие. Ты никогда не давала такого шанса. Помнишь, бывало, уж так разозлюсь на твою настырность, ну во всём она права, во всём у неё своя позиция есть. От злости выпалю: «Ну да, конечно, есть только два мнения – неправильное и твоё». А потом проходит время, гляжу – а ведь и правда, права лапушка-то моя. Это я, дурак, очевидных вещей не разглядел.
Помню, как ты проплакала целый день, увидев в электричке мальчика без обеих рук. Я тогда пришёл в замешательство не только от твоей безутешности, но и оттого, что обнаружил в себе неспособность вот так же глубоко чувствовать чужое горе. Ты многому меня научила, родная. Ты была и остаёшься моим душевным камертоном.
Зная твою уязвимость, всегда удивлялся: откуда только бралась в тебе сила духа и способность держать удар, когда, казалось, всё против тебя? Ты никогда не сдавалась, а в ответ на вызов жизни становилась дерзкой и бесстрашной, превращаясь в сгусток мощной энергии, устоять перед которым было невозможно. Ты бросала свой вызов и умела побеждать тогда, когда другие сдавались. Когда я сдавался. Самое категоричное «нет» тебе удавалось превращать в «да». Уж сколько лет прошло, а я не могу от улыбки сдержаться, как вспомню твою военную хитрость – пройти на приём к недоступному чину, надев белый медицинский халат, минуя многолюдную толпу и стражей порядка, чтобы через несколько минут выйти с положительно решённым вопросом, по поводу которого я уже отчаялся. Ну, кто бы мог до такого додуматься, кроме тебя?
Я благодарен тебе за то, что ты научила меня ничего не бояться и верить в себя, любить жизнь и творить добро, достигать невозможного и быть щедрым. За то, что слово «люблю» для тебя никогда не существовало в прошедшем времени. Сегодня утром, выбирая для тебя цветы, я думал: как меня всегда восхищал твой талант принимать подарки, даже самые пустяшные! Ты оставалась дающей, даже принимая что-то от других. Твои радость и восхищение были столь искренними, а глаза сияли такими искрящимся восторгом и сердечной благодарностью, что даритель сам чувствовал себя осчастливленным.
Как благодарить тебя, любимая, за бесценный дар – сына, рождением которого ты подарила мне бессмертие? У него – твои глаза, ты это знаешь. Такие же бездонные и способные всё выразить без слов. Он такой же максималист, как и ты, и так же требователен к себе. И у него – твоё милосердное сердце.
Как-то он уехал на работу и вернулся домой с полпути. Нашел на обочине почти умирающего котёнка – всего истерзанного, грязного, он уж и мяукать не мог. Сколько народу табуном промчалось мимо! А твой сын не смог. На работу опоздал, нагоняй от начальства получил, но это потом – а сначала котёнка домой отвёз. У него в глазах слёзы стояли, когда он этот комочек угасающей жизни в своих ладонях мне протягивал… А котенок-то оправился! И такой игривый да смышленый оказался.
А ещё, дорогая, я сегодня молю тебя о прощении. Я очень виноват перед тобой, и это чувство столь сильно, что разрывает мне душу. Не могу больше жить с этой болью, которую я тщетно прячу даже от самого себя, загнав её в самые потаённые глубины моей души. Только твоё прощение способно её заглушить. Я знаю, милая, что я всё это заслужил: это ко мне вернулась боль, которую я причинял тебе. Как я мог быть таким эгоистичным, беспощадным и жестоким с единственной женщиной на земле, ради любви которой стоит жить!
Сколько слёз я заставил тебя пролить… Список моих деяний, причинивших тебе боль, кажется мне бесконечным, и это повергает меня в отчаяние. Простить меня ты можешь только из великодушия, а по справедливости – меня и убить мало. Есть ли прощение человеку, оставившего в день рождения любимую женщину одну, в опустевшей квартире, только что покинутую единственным сыном? Ты казалась такой потерянной, так нуждалась тогда во мне, а я… А я – последний из подлецов, который заслуживает ада за то, что любимую свою не пощадил. Я ведь видел, как ты украдкой тихо плачешь, уткнувшись в футболку сына. Я и сам ощущал эту невыносимую, навалившуюся вдруг пустоту дома, из которого ушёл наш ребёнок. Но я не подошёл к тебе, не обнял тебя за плечи, не согрел тебя своей лаской и тёплым словом, не оградил от чувства одиночества.
Я сбежал.
От этого пугающего нового ощущения сбежал, от своей ответственности за близкого человека сбежал. От своего ничтожества и малодушия сбежал. Никогда не забуду боли, мольбы и отчаяния в твоих глазах, когда я, оградившись непробиваемой стеной эгоизма от всего, что могло смутить мою душу, с деланным хладнокровием паковал чемодан. Я ведь и билет купил заранее. Почему я купил только один билет? Почему меня не хватило на ту малость, которая могла бы высушить твои слёзы и подарить тебе хотя бы крупицу того счастья, которого ты достойна? Я собрался и уехал. Один. Забыться, насладиться солнцем, морем и покоем, заодно и залечить язвы, оставленные на душе моим злокачественным эгоизмом.
Я оставил тебя в твой день рождения, которое ты встретила в одиночестве, в пустой квартире, с переполненным болью сердцем…
И сколько было ещё всего… Нет мне прощения.
Ты терпелива. Я всегда поражался твоему терпению. Вот и сейчас ты слушаешь и глядишь на меня печально, без укора. И молчишь. Ты всегда умела прощать. Даже когда прощать было нельзя, когда я сам себя не прощал и презирал. И сейчас для меня нет более сурового судьи, чем я сам, и нет тяжелее кары, чем осознание моей вины перед тобой. Прости меня, если можешь. Вот, на колени перед тобой падаю, ангел мой. Прощаешь? Твоё молчание и этот взгляд… Понимающий и немного грустный, проникающий в самое сердце. Так умеешь молчать и смотреть только ты, когда мне удаётся сказать что-то важное, искреннее. Только улыбаешься. А на душе так теплеет… Ненаглядная ты моя…
Взгляни, какой сегодня день! Девочка моя, это сама природа празднует твой день рождения, это тебе сегодня улыбается мир, в который ты однажды пришла. Птицы-то как поют! Слышишь? А помнишь, как мы на отдыхе летом каждое утро просыпались под уханье какой-то загадочной птицы, жившей в кронах старых деревьев под окнами? Нам так и не удалось тогда увидеть, какая же она, эта ухалка. А ты представляла её созданием в райском оперенье с хохолком на макушке и хвостом с дивными изогнутыми дугой перьями. Фантазёрка ты моя…
Вся красота этого мира – для тебя, родная. И сегодня, в твой день рождения, как и в каждый день, из череды тех, что остались позади, и тех, что мне будут дарованы Богом, я говорю тебе: ты лучшее, что было и есть в моей жизни.
Я люблю тебя, радость моя, и буду любить всегда.
Тяжело приподнявшись с колен, пожилой мужчина бережно погладил дрожащими узловатыми пальцами женский портрет на фаянсовом овале и, обняв гранитное надгробие так, как обнимают только новобрачную, беззвучно заплакал.
Из двух дат, высеченных на камне, для него имела значение и смысл только одна.
День рождения.
Эпилог
«Женское счастье – был бы милый рядом, ну а больше ничего не на-а-до» – словно издеваясь, констатировал с утра пораньше голос Тани Овсиенко из кухонного радиоприёмника, включённого машинальным нажатием кнопки.
Моё женское счастье вчера покинуло дом и отправилось к той, которой «больше ничего не на-а-до», и о том, что случившееся мне не приснилось, подтверждает пустая полоса паркета вдоль стены и потемневший контур обоев на месте книжных полок. Семейную библиотеку счастье забрало с собой. Не знаю, можно ли назвать сном полузабытьё с провалами в какую-то другую реальность с яркими и беззаботными сюжетами прошлого и возвращениями в кошмар реальности, где вслед за страшным открытием и недоуменным вопросом:
