Константин Арбенин - Зимовье зверей

Где воевал, браток? — На Третьем Римском.
Пугал врага несмелым животом.
Чем награждён? — Бетонным обелиском —
Одним на всех, с одним на всех крестом.

А чем был сыт? — Как испокон:
на завтрак водка и яйцо,
А на обед сухим пайком
ещё не вдовье письмецо.
На ужин — девять встречных грамм
Да на десерт аршин земли…
И вот несут к иным мирам
совсем иные корабли
меня…
Встречайте.

В каком полку служил? — В Троянском Конном.
Тянул ремни дубового коня.
Чему молился? — Только не иконам,
Другие боги берегли меня.

А чем был жив? — Да, как всегда,
жил-выживал своим умом.
А чем ещё? — Так, ерунда —
её заученным письмом,
Коротким отдыхом в тепле,
Последним проблеском в дали…
И вот несут к иной земле
совсем иные корабли
меня…
Встречайте.

А где взял языка? — Под Вавилоном.
Он брал меня, да, видно, он добрей.
А кем был предан? — Целым легионом
Своих же генералов и царей.

А чем был рад? — Да хоть бы тем,
что всё закончится само,
Что в гимнастёрке есть отдел,
где я храню её письмо,
И тем, что смерть не лезет зря,
А чётко ждёт команды «Пли!»…
И вот несут к иным царям
Совсем иные корабли
меня…
Встречайте.

Где похоронен? — Под Великою стеною,
В саду надгробий, в братских закромах.
Шрапнель горланит марши надо мною,
И машет шапкой новый мономах.

О чём жалел? — По мелочам:
о том, что вечность недолга,
О том, что ноет по ночам
душа сильнее, чем нога,
О том, что миру без войны
Не обойтись, как ни скули,
И что несут в чужие сны
совсем чужие корабли
меня…
Прощайте.

1
Я вышел из детства внезапно — как вынырнул, как обернулся.
Нащупал за пазухой лёд, бросил кости и кончил надеяться.
Из вышедших раньше меня до сих пор ни один не вернулся,
И некому мне объяснить, для чего же я вышел из детства.

Но утро приносит мне почту, а значит, отныне я буду
Не справа, не слева, а просто немного восточнее запада.
В разломах культуры, где культом является Маленький Вуду,
Я буду дырой среди звезд, распыленных из пульверизатора.

Я мог бы цепляться за корни,
но корни мои наверху —
На меня смотрит Завтра.
На меня смотрит Завтра —
И требует автора.

2
Я вышел из моды сознательно — не нарушая запрета.
Другие смотрели мне вслед, но никто повторить не отважился.
Я вышел оттуда другим, как католик из стен минарета,
А кто-то кричал мне вослед, будто в моду нельзя войти дважды.

Я мог бы спуститься со сцены улиткой в суфлерскую будку,
В нечистое небо кулис, где кристалл воплощается в запонку,
Где спелый тростник, достигая вершин, превращается в пудру,
Минуя заведомо главную стадию — стадию сахара.

Такую игру в «мутаборы»
я давеча видел в гробу —
На меня смотрит Завтра.
На меня смотрит Завтра —
И ищет соавтора.

3
Я был бы отличником жизни, когда бы не стал хорошистом,
Когда бы не вышел из пены героев сухим и неузнанным.
И там, где реальность становится бежевой, теплой, пушистой,
Меня вызывают к доске беспристрастные кровные музы…

Еще одна ночь протекла в ожидании зрелого чуда,
В попытке себя воссоздать из заведомо дохлого атома.
Но утро приносит мне почту, а значит, я тоже оттуда —
Я просто морщинка в улыбке Печального Импровизатора.

Я вышел из детства, а значит,
остался у детства в долгу —

На меня смотрит Завтра
Через двойное окно,
На меня смотрит Завтра
Через чужие глаза.
На меня смотрит Завтра —
И мне уже не всё равно,
На меня смотрит Завтра —
Мне ему не отказать.

Это больше азарта,
Это — как хлеб и вино.
На меня смотрит Завтра,
Это — как песни в бреду.
На меня смотрит Завтра —
Мы уже с ним заодно.
И над выжженным замком
Восходит у всех на виду

Черно-белая радуга.

Зверобои и следопыты,
Ваши подвиги не забыты:
Кочуют по русской прерии
Могикане от пионерии,
И вписаться в процесс норовят
Последние из октябрят.

Сквозь белые рожицы холодов,
Сквозь мерзлые кратеры стадионов
Я слышу, как в крошеве проводов
Хвостами сшибаются радиоволны.

Уже доля каждого сочтена,
И выжившим велено отсыпаться.
Самая первая седина.
Появилась, когда тебе стало за двадцать.

Алые рваные паруса
Новенькой солнечной батареи
Навряд ли способны на чудеса,
Они никогда тебя не обогреют.

Моих же уже никому не отнять —
Из утлой фанеры, из кровельной жести,
Они пережили почти тридцать пять
Огромных космических путешествий.

Сквозь нынешний день, не лишенный надежды,
И завтрашний выглядит необозримым.
Но небо уже самолетов не держит,
Но небо уже наливается дымом.

Встречено разное на пути —
От полного краха до полной победы.
Но того, что хотелось бы вновь обрести,
Нет даже в туманности Андромеды.

Мы, будто бы дети проторенных трасс,
Привыкли в беде апеллировать к взрослым,
Но взрослые снова, в двухтысячный раз
Сбежали от нас через тернии к звёздам.

Вкушающий завтраки в белых одеждах,
Ты к ужину выйдешь в темно-зеленом.
Но небо уже самолетов не держит,
Оно уже стало, как море, соленым.

Я спрячу свой мозг страусом эму
В песок этой белой больничной палаты.
Прими меня, Космос, в свою макросхему
Хоть самой ничтожной, бессмысленной платой!

………………………..
Светилам и спутникам их невдомёк,
Когда мы состаримся — до или после.
Корабли, залетевшие на огонек,
Мы в этом будущем — только лишь гости.

Уставшему телу — немного вина,
Чуть-чуть тишины обесточенным нервам…
Последняя лунная седина
Уравняла хребты твои в двадцать первом.

А утром в мерцающий иллюминатор
Я выгляну — и ничего не увижу.
Ведь небу уже самолетов не надо,
Ведь небо уже не становится ближе.

Я обрастаю вещами,
Словами, делами, привычками,
Невыполненными обещаниями,
Невстреченными электричками.

Внутри меня пейзажи —
Цветные, широкоэкранные.
Снаружи — все вроде бы зажило:
И взорванности, и раны.

Я обрастаю цинизмом —
Изнанкой побитой романтики.
На память мою нанизаны
Расставаний липкие фантики.

Внутри меня — замерли реки
И тучи стоят, не движутся.
Просвечивает прорехами
Моя записная книжица.

И реки эти мне не переплыть,
Покуда не выброшен за борт балласт.
Но моя путеводная водная нить
Меня никому никогда не отдаст.

Я обрастаю деталями,
Прозаическими подробностями…
А помнишь, как мы летали с тобой
Над самыми жадными пропастями?

Как демоны, зло шушукаясь,
Наполнить скорее хотели
Потерь наших ткань парашютную
Горбинами приобретений?

Как даже в воздушных ямах нам
Бывало безудержно весело,
И как, несмотря на изъяны, мы
Сохраняли в себе равновесие.

Как замыслы были отчаянны,
И песни были не спеты…
Но я обрастаю вещами,
Что капают грузилом в Лету.

И Лету эту мне не переплыть,
Покуда не выброшен за борт балласт.
Но моя путеводная водная нить
Меня никому никогда не отдаст.

Я обрастаю вещами —
Замками покинутой молодости,
Пространными примечаниями
К никем не написанной повести.

Внутри меня — миллионы
Галактик, которых не было.
Глаза мои — хамелеоны,
Настроенные на небо.