Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

Переменчива погода:
Солнце – дождь, солнце – дождь.
От заката до восхода
Шелест рощ, тихих рощ.

От восхода до заката
Он замрет, заглушен;
К ночи снова жив богато,
Веет он, дышит он.

Тихих рощ елей горящий
И в людской суете –
Жертва осени, дарящей
Всё мечте, вновь мечте.

Покаянными слезами
Жертву дождь окропит;
С голубыми небесами –
Прежний вид, яркий вид.

В легком сумраке сладимом
Меркнет блеск, никнет мощь;
С благовонным влажным дымом –
Шелест рощ, тихих рощ.

Я вышел снова на крыльцо.
А ночь уже не та взглянула
И вздохом тягостным пахнула,
Влажно-холодным, мне в лицо.

Давно ли вызвездило пышно
В осеннем явственном бреду?
Теперь слежу я равнодушно
Туманных облаков гряду.

И вот уж эта ночь сырая
Там, за моим слепым окном;
А здесь – тоска всё об одном
Томит и тлеет, не сгорая.

Цветы белеют на столе
Под яркой лампой. Словно знает,
Что там оставило во мгле, —
Пустое сердце ноет, ноет.

Толчок – и с рамою окна
В ночь распахнувшись, сердце слышит,
Как, полусонная, она
Лепечет, шевелится, дышит.

Холодная немая мгла
В ее расширившихся взорах
Затрепетала, ожила,
И в душу поплыл страстный шорох.

И лепет, влажный шорох, шум,
Едва живой, но близкий слуху,
В короткий миг немало дум
Внушили дремлющему духу.

Напитан ими, он – иной,
В дреме тревожный, смутно-страстный.
А ночь останется со мной
Своей холодной глубиной,
Осенней, горестно-согласной.

Пускай мне говорят цветы
О горестной осенней тризне;
Вдыхай же в их дыханье ты
Дух неизбывной милой жизни.

Пускай тебе сон бытия
Сияет белой пышной купой –
И со своей тоскою глупой
По-вешнему забудусь я.

Когда изнываешь – нет мочи,
Отрадно вкусить одному
Любимой сочувственной ночи
Плывущую влажную тьму.

Но скучными сжата стенами
И слушая шорох жилья,
Летучими дышит ли снами
Душа – и ночная – твоя?

А выйдешь – и в строгом покое,
В служенье ночной тишины
Прорежется слово людское,
Движенья людские слышны.

Где жуткая злоба не дремлет,
Где горькая жалость жива,
Там сердце скорбящее внемлет
Свои же земные слова.

И только в иные мгновенья,
Едва уловимо слышна,
Надмирного вдруг дуновенья
Провеет живая волна.

Уронил я колечко в пучину.
Мгновенно блеснуло оно –
И кануло, словно песчинка,
На глубокое темное дно.

Бесстрастные волны кипучи,
Набегают на каменный хрящ;
Но отхлынут в лукавом испуге –
И вновь он пустынно блестящ.

Говорят, будто море на бреге
Роняет и жемчуг порой,
Хоть чаще оно, лицемеря,
Обольщает безумной игрой.

И вот я гляжу неотрывно,
Ожидая при каждой волне,
Не несет ли кольца, что сокрыло
Глубокое море на дне.

Я слез не изолью
Созвучными словами;
Но словно бы слезами
Хоть умирю тоску бессонную мою.

Уже не запою
С истомностью свирельной;
Но словно колыбельной
Кто песней огласил пустую ночь мою.

Предамся забытью,
Младенчески внимая:
Вот бабушка родная
Качает колыбель уютную мою.

Вот плавную ладью
Влекут струи паренья,
И в легкой мгле – прозренья,
Так просты, озарят мольбою грусть мою.

В туманный зимний день я шел равниной снежной
С оцепенелою безмолвною тоской,
И веял на меня холодный, безнадежный,
Покорный, мертвенный покой.

Потупя голову, в бесчувственном скитанье,
Казалось, чей-то сон во сне я стерегу…
И, обретая вновь мгновенное сознанье,
Увидел розу на снегу.

Ах, душечка моя, как нынче мне светло!
Смотрю и слушаю, – от сердца отлегло,
День хмурый не томит и гнетет нимало:
Твой чистый голосок звенит мне, как бывало,
Вот песня милая, младенчески проста,
Тебе сама собой приходит на уста;
Ребячьей резвости не ищешь выраженья,
А словно хоровод твои ведет движенья,
И жизнью солнечной живешь сейчас вполне –
И так улыбкою одною светишь мне,
Что счастие твое святою детской силой
Всю жизнь мне делает желанною и милой.

За грезой ангельских напевов
Какие песни рвутся в высь?
Цветы таинственных посевов
Красою жуткой разрослись.

Твои трагические звуки
Неизъяснимо хороши
И строгим напряженьем муки
Безмерно сладки снам души.

Сосредоточенною страстью
Ее, немую, леденят,
Зовут к мучительному счастью
И разливают нежный яд.

И вот цветут – горят – в горенье
Изнемогают – и золой
Рассыпавшейся примиренье
Дарят мятежности былой.

«Не зови, что невозвратно,
Что безмолвно – не зови:
Было время благодатно
Для твоей любви.

Не зови, что безответно,
Что навеки отошло,
Для чего уж беспредметно
Изжитое зло».

И зову, зову стыдливо
Всё, что мог давно сгубить,
Всё, что сердце, снова живо,
Просится любить.

Вот ответный вздох всколышет
Чью-то грудь, далеко – жив;
Вот, рыдая, сердце слышит
Сладостный отзыв.

Где смятение людское
Всем грозится обладать,
В неколеблемом покое
Дышит благодать.

Мне жаль отошедшего дня,
Пустого, холодного,
Так жалко-бесплодного;
Он с нищей улыбкой глядит на меня –
И жаль мне умершего дня.

Такая усталость во мне –
Немые томления;
Тоска сожаления
По бедном навеки утраченном дне,
Усталая, ноет во мне.

Бессильно, вконец истомлен
Дремотою хмурою –
Старухой понурою –
К коленям ее, в полуявь, в полусон
Склоняюсь и я, истомлен.

Но тянется, тянется нить, –
В тенях полубдения
Всё хочешь видения
Живые, нежившие – жизнью продлить –
И тянется, тянется нить.

Не спи, не бодрствуй, но томись:
С тобой сжились
В часы блаженного раскрытия
Душевного – наития
Какие-то – и тянешься ты ввысь,
Как бы на облако ногою опершись,
И легкий, как оно, послушный,
Плывешь волной воздушной –
И вдруг исходишь вздохом и слезой
И падаешь в томлении,
Забывшись и не властный над собой,
Но всё живой
В самозабвении.
Упал – и в бездне та же высь, –
Не спи, не бодрствуй, но томись
В душевной обнаженности:
Сухой листок
Упал в стихийный вихревой поток,
Вращающий с собой две смутные бездонности, –
И может каждая раскрыться звездной
Мгновенной бездной, –
Но нет, поток
Крутит,
Листок,
Летит,
Бессильно обнажен –
И носится, в две бездны погружен,
В потоке их разлития:
Здесь – высь, тут высь.
Под властию наития
Не спи, не бодрствуй, но томись.