Евгений Долматовский - Товарищ мой

Знойный полдень. Разгар перепалки.
Душен август, и воздух струист.
Возле ключика в Диковой балке
На траве умирает танкист.

Красотою последней красивый
И последней кровинкой живой,
Как теперь повелося в России,
Он на запад лежит головой.

Только руки сжимаются крепче,
Только бродит в глазах забытье.
Что губами сухими он шепчет?
Я прислушался — имя твое.

Видно, в этом спасенье от боли,
Пусть он шепчет опять и опять...
Если выйдем живыми из боя,
Вот тогда и начнем ревновать.

Полынною, густой и душной степью
Мы едем ночью на грузовике.
Знакомою разорванною цепью
Опять огни мерцают вдалеке.

Как будто это город довоенный
Стоит и светится во весь свой рост
И разговаривает со вселенной
Падением трассирующих звезд.

Но запах гари, смешанный с туманом,
Иную горечь придает огню.
Далекий город снова стал обманом —
Горят хлеба и травы на корню.

Забвеньем память сердца не обидим.
Мы выдюжим военные года
И так же будем ехать. И увидим
Светящиеся наши города.

Враги у ворот Сталинграда,
Товарищ! Враги у ворот!
Всей силой, всей яростью надо
Отбить их, разбить, побороть!

История пусть повторится,
Пусть снова на память придет
Стальной неприступный Царицын,
Его восемнадцатый год.

Товарищ! Мы бьемся за город,
Который врагов сокрушил
И каждому русскому дорог,
Как часть нашей общей души,

На этих местах оборона
Должна наступлением стать.
Покажем у Волги и Дона
Гвардейскую силу и стать.

Опасность огромна. Но прямо,
Спокойно в глаза ей глядим.
Верховный прислал телеграмму,
Он верит, что мы победим.

Начнется у города-сада
Великой войны поворот.
Враги у ворот Сталинграда!
Товарищ! Враги у ворот!

Его мы любили таким —
Просторным, цветущим и стройным,
Веселым, стеклянным, сквозным,
Работающим, спокойным.
К нему подступила беда
Нежданно, как к горлу рыдание.
Забыть, ли то утро, когда
Их танки прошли по окраине?
Он с воздуха разнесен,
Обстрелом с земли изувечен,
Разгромлен... И все-таки он
Незыблем, прекрасен и вечен.
Мы любим наш город таким —
Суровым, бесстрашным и твердым,
Разбитым налетом ночным
И все-таки светлым и гордым.
Любовь эта верой крепка,
Ей служит страданье основой.
Так любят отца-старика,
Так любят ребенка больного.
В сраженье за город родной
Достанется право любить нам.
За каждую комнату — бой,
За каждую улицу — битва.
Словам не изменим своим,
Пусть бой беспощаден и страшен.
Наш город! Ты будешь таким —
Просторным, прозрачным, живым,
Прекрасным, как в памяти нашей.

Детей, завернутых в одеяла,
Несли на пристань.
Воронок язвой земля зияла, —
Шел третий приступ.

На старой барже огонь косматый
С обшивкой грызся.
Сирена выла, и по канату
Бежала крыса.

По узким доскам, по переборкам,
По лужам масла,
Дыша безумьем, шла мать с ребенком
В пеленке красной.

Мы слишком много видали крови,
Чтоб ошибиться:
С тяжелой тучей почти что вровень
Парил убийца,

А вражьи роты уже в предместьях
Ползли, как змеи.
О чем, товарищ, коль не о мести,
Я думать смею?

У нас с тобою, правда, не квартира —
Студенческая комната была.
Стоял диван. Висела карта мира,
В углу, в коляске, девочка спала.
Мы говорили: «Скоро переедем
На новые просторные места,
А эту площадь отдадим соседям», —
Смешная довоенная мечта!..
...Вокруг углы ощерились, как волки,
И обвалилась лестница в огне.
Фарфоровые слоники на полке
Остались на единственной стене.
Но комната — она цела покуда.
Стальными балками завален вход.
Немецкий автоматчик бьет оттуда —
Стрельнет, затихнет и опять стрельнет.
Он воду пьет из Галенькиной кружки
И, разорвавши карту на куски,
Себе под локти подложил подушки,
Где сохранился след твоей щеки.
Напротив есть оконце слуховое,
Его еще не тронула беда.
Не замечая грохота и воя,
По рваным крышам я ползу туда.
Уж целый час наш поединок длится,
Пришелец все сидит в моем дому.
Не день, быть может, — год придется биться,
Но комнаты я не отдам ему!

Взошла рассветная звезда,
И время к утру ближе.
Увижу или никогда
Я солнца не увижу?

Прохлада трогает лицо,
Звезда над нами вьется,
Как парашютное кольцо
Вытягивая солнце.

Как вытянет — начнется бой,
Кипенье дикой силы...
Пожалуй, братец, нам с тобой
Уже не встать с носилок.

А все же наша жизнь была,
Скажу я перед гробом,
Частицей раннего тепла,
А не ночным ознобом.

Отбросив наступленье тьмы,
Испытанны бедою,
Еще не солнцем были мы,
Но утренней звездою.

Дома, где хорошо жилось
Простым и мирным людям,
Огнем пробитые насквозь,
Быть может, мы забудем.
Мы видели их столько раз,
Что уж теперь, пожалуй,
К несчастью пригляделся глаз,
Привычной стала жалость.
Но тот семиэтажный дом,
С фасадом, в прах разбитым,
Скорей был только чертежом,
Гнездом, пока не свитым:
Еще не вставлено стекло,
Еще карниз без лепки,
Но бомбой стену рассекло,
Леса разбило в щепки.
Он подрастал, как в сказке, тут,
Средь сереньких хибарок,
И скоро был бы кончен труд —
К октябрьским дням в подарок.
Мы любовались каждый день
Его убранством стройным.
Ужель теперь он — лишь мишень
Орудьям дальнобойным?
Я каменщиком раньше был,
Теперь я — только воин,
Но не забыл я, не забыл,
Что дом мой недостроен.

Опять о далеком, о том,
Полночные наши беседы,
Как будет нам житься потом,
Когда мы добьемся победы.

Закроются раны невзгод,
Остынет металл раскаленный,
А поле травой порастет —
Быльем да былинкой зеленой.

Уйдет затемнения тьма,
Увидим — наш город разрушен,
Руинами стали дома,
Но сделались крепкими души.

Пусть я не увижу, но ты
Увидишь (быть может, не скоро),
Начало былой чистоты
И будущего простора.

...Угрюмый мой друг говорит
О самом далеком и близком,
А рядом в шинели танкистской
Любимая молча сидит.

Она, как обычно, грустна,
Ей кажется, злой и усталой, —
Что в жизни осталась война,
А все остальное пропало...

Неправда. Ты в мире найдешь
Не только потери и беды.
Ты выжить должна. Ты вдохнешь
Серебряный воздух победы.

И, может, тогда, в тишине,
Святая наступит минута...
Пускай это счастье — не мне,
Но все-таки будет кому-то.