Владимир Маяковский - Стихотворения (1928)

Чуть вздыхает волна,
                                   и, вторя ей,
ветерок
             над Евпаторией.
Ветерки эти самые
                               рыскают,
гладят
           щеку евпаторийскую.
Ляжем
           пляжем
                        в песочке рыться мы
бронзовыми
                    евпаторийцами.
Скрип уключин,
                         всплески
                                        и крики —
развлекаются
                      евпаторийки.
В дым черны,
                      в тюбетейках ярких
караимы
              евпаторьяки.
И сравнясь,
                   загорают рьяней
москвичи —
                    евпаторьяне.
Всюду розы
                   на ножках тонких.
Радуются
                евпаторёнки.
Все болезни
                    выжмут
                                 горячие
грязи
         евпаторячьи.
Пуд за лето
                   с любого толстого
соскребет
                евпаторство.
Очень жаль мне
                          тех,
                                которые
не бывали
                 в Евпатории.

Всем известно,
                         что мною
                                         дрянь
воспета
             молодостью ранней.
Но дрянь не переводится.
                                         Новый грянь
стих
        о новой дряни.

Лезет
          бытище
                       в щели во все.
Подновили житьишко,
                                   предназначенное на слом,
человек
             сегодня
                          приспособился и осел,
странной разновидностью —
                                               сидящим ослом.
Теперь —
                затишье.
                               Теперь не наро́дится
дрянь
          с настоящим
                               характерным лицом.
Теперь
           пошло
                      с измельчанием народца
пошлое,
             маленькое,
                               мелкое дрянцо.
Пережил революцию,
                                   до нэпа до́жил
и дальше
                приспособится,
                                         хитёр на уловки.
Очевидно —
                     недаром тоже
и у булавок
                   бывают головки.
Где-то
           пули
                   рвут
                           знамённый шёлк,
и нищий
              Китай
                        встает, негодуя,
а ему —
              наплевать.
                               Ему хорошо:
тепло
          и не дует.
Тихо, тихо
                 стираются грани,
отделяющие
                     обывателя от дряни.
Давно
          канареек
                        выкинул вон,
нечего
           на птицу тратиться.
С индустриализации
                                  завел граммофон
да канареечные
                         абажуры и платьица.
Устроил
              уютную
                           постельную нишку.
Его
      некультурной
                            ругать ли гадиною?!
Берет
          и с удовольствием
                                         перелистывает книжку,
интереснейшую книжку —
                                          сберегательную.
Будучи
            очень
                     в семействе добрым,
так
      рассуждает
                         лапчатый гусь:
«Боже,
           меня упаси от допра,
а от Мопра —
                      и сам упасусь».

Об этот
             быт,
                    распухший и сальный,
долго
          поэтам
                      язык оббивать ли?!
Изобретатель,
                       даешь
                                  порошок универсальный,
сразу
          убивающий
                              клопов и обывателей.

Щеки,
         знамена —
                           красные маки.
Золото
            лозунгов
                           блещет на спуске.
Синие,
           желтые,
                        красные майки.
Белые,
           синие,
                      черные трусики.
Вздыбленные лыжи
лава
        движет.
Над отрядом
                     рослым
проплывают весла.
К молодцу молодцы —
гребцы,
            пловцы.
Круг
       спасательный
спасет обязательно.
Искрятся
               сетки
теннисной ракетки.
Воздух
            рапирами
издырявлен дырами.
Моторы зацикали.
Сопит,
           а едет!
На мотоцикле,
на велосипеде.
Цветной
              водищей
от иверских шлюзов
плещут
             тыщи
рабочих союзов.
Панёвы,
             папахи,
                         плахты
идут,
         и нету убыли —
мускулы
               фабрик и пахоты
всех
        советских республик.
С площади покатой
льются плакаты:
«Нет
        аполитичной
внеклассовой физкультуры».
Так и надо —
крой, Спартакиада!
С целого
               белого,
                           черного света
по Красной
                  по площади
                                      топочут иностранцы.
Небось
            у вас
                     подобного нету?!
Трудно добиться?
                              Надо стараться!
На трибуны глядя,
идет
        Финляндия.
В сторону
                в нашу
кивают
            и машут.
Хвост им
               режется
шагом норвежцев.
Круглые очки,
оправа роговая.
Сияют значки
футболистов Уругвая.
За ними
              виться
колоннам латвийцев.
Гордой
            походкой
                           идут англичане.
Мистер Хикс,
                     скиснь от отчаянья!
Чтоб нашу
                  силу
                           буржуи видели,
чтоб легче
                  ска́лились
                                   в военной злости,
рабочих
              мира
                       идут представители,
стран
          кандальных
                             смелые гости.
Веют знаменами,
золотом клейменными.
«Спартакиада —
                           международный
                                                     смотр
рабочего класса».
Так и надо —
крой, Спартакиада!

Вы
     на ерунду
                     миллионы ухлопываете,
а на изобретателя
                             смотрите кривенько.
Миллионы
                 экономятся
                                    на массовом опыте,
а вы
       на опыт
                    жалеете гривенника.
Вам
       из ваших кабинетов
                                       видать ли,
как с высунутыми языками
                                           носятся изобретатели?
Изобрел чего —
                          и трюхай,
вертят
           все
                 с тобой
                              вола
и
   назойливою мухой
смахивают со стола.
Планы
           кроет
                    пыльным глянцем,
полк
        мышей
                    бумаги грыз…
Сто четырнадцать инстанций.
Ходят вверх
                    и ходят вниз.
Через год
                проектов кипку
вам
       вернут
                  и скажут —
                                     «Ах!
вы
     малюточку-ошибку
допустили в чертежах».
Вновь
          дорога —
                          будто скатерть.
Ходит
          чуть не десять лет,
всю
       деньгу свою
                           протратя
на модель
                 и на билет.
Распродавши дом
                             и платье,
без сапог
                и без одеж,
наконец
             изобретатель
сдал
        проверенный чертеж.
Парень
            загнан,
                       будто мул,
парню аж
               бифштексы снятся…
И
   подносятся ему
ровно
          два рубля семнадцать.
И язык
           чиновный
                           вяленый
вывел парню —
                          «Простофон,
запоздали,
                  премиальный
на банкет
                растрачен фонд».
На ладонях
                   гро́ши взвеся,
парень
           сразу
                     впал в тоску —
хоть заешься,
                       хоть запейся,
хоть повесься
                       на суку.
А кругом,
               чтоб деньги видели
— укупить-де
                      можем
                                 мир,—
вьются
            резво
                     представители
заграничных
                     важных фирм.

Товарищ хозяйственник,
                                       время
перейти
             от слов
                         к премиям.
Довольно
                болтали,
                              об опытах тараторя.
Даешь
           для опыта
                            лаборатории!
Если
         дни
                опутали вести
сетью вредительств,
                                 сетью предательств,
на самом важном,
                             видном месте
должен
            стоять
                       изобретатель.