Анна Брэдстрит - Поэзия США

Не утолить моих тревог
Твоею арфой скучной,
Что веет, словно ветерок,
Легко и благозвучно.
Как струны бедные ни рви,
Как клавиши ни мучай,
Они не пробудят в крови
Таинственных отзвучий.
Но древний бард своей рукой,
Как молотом иль булавой,
Ударит по дрожащим струнам! —
Словно знак подаст громам,
Звездным проливням-дождям,
Ураганам и перунам.
В песне Мерлина — Судьбы
Потрясенное звучанье;
Клич воинственной трубы;
Тяжкий стон и задыханье
Рек, зажатых подо льдом;
Голос площадей ревущих;
Стук сердец и пушек гром;
Поступь воинов идущих;
И пустынника в глуши
Вопль о крепости души.

Если духом бард велик,
Пусть и его язык
Будет также величавым,
Чуждым правилам лукавым,
Мелочному счету строк;
Пусть карабкается вечно
По тропинке бесконечной.
«Выше! выше! — говорят
Ангелы, — взбирайся смело,
К небу устреми свой взгляд;
Без боязни, без сомненья —
По ступеням удивленья!»
Царь и властелин игры,
Той, которой нет чудесней,
Он раздарит все дары,
Скрытые в извивах песни.
Легче и бодрей идти,
Когда над нами громогласно
Музыка звучит в пути
С надеждою согласно
И сердца стучат
С ней в лад.

Не изнеженный пиит —
Все, что жизнь ему велит,
Бард исполнит без обмана;
Слово Мерлина смирит
Волю грозную тирана;
Песня, вырвавшись из уст,
Злую бурю укрощает,
Льва в ягненка превращает,
Удлиняет лета срок,
Мир приводит на порог.
В дни бесславья и бессилья
Он не станет в изобилье
Сочинять бравурных од;
Но с терпеньем переждет.
Как птица, дольный мир покинув,
Устремляется в зенит,
Так и муза воспарит,
Низменное все отринув,
К высочайшей из орбит.
И пусть не силятся профаны,
Зудом рифмы обуяны,
Рассужденьями достичь
Того, что лишь высокий гений
Может выразить сполна
В час счастливых откровений.
Но приходят времена,
Когда промысел господний
Проявляется свободней,
Так что даже идиот
Может видеть невозбранно
Судеб и веков полет.
Так негаданно-нежданно
Тайна нас заворожит,
Но никто не обнажит
Смысла, что под ней лежит
Непостижно и сохранно.

Ты не стрелял в летящих мимо птиц?
Шиповник полюбив, цвести оставил?
Ел на пиру роскошном хлеб с водой?
Шел безоружный с верою на смерть?
Чтил бескорыстие высоких душ
В мужчинах, женщинах, ценя поступки,
Чье благородство превзойти нельзя?
Так дай мне руку. — Научи быть другом!

Жизнь посвяти любви,
Лишь сердцу верь.
Забудь родство, друзей, происхожденье,
Известность добрую, ход времени,
Призванье, даже Музу…
Любви достойней узы.

Она творец отважный,
Ее пространство — нежность.
Взмывай за нею вслед
С надеждой в безнадежность.
Она летит стрелой
Все выше в полдень, выше,
Не расплескав крыла,
Божественно-смела.
Ее не объяснишь, —
У ней свой путь земной,
Свои дороги в бездны голубые.

И не для мелких душ она.
Нужны ей благородство, прямота
И непокорная мечта
Без тени отреченья.
Все, что возьмет у нас,
Воздаст в свой час. —
Лишь в ней спасенье.

Всю жизнь отдай любимой,
Но все ж послушай, все же…
Пусть слово, что в душе неопалимо,
И предначертанный судьбою путь —
Хранят тебя незримо.
В плену любви свободен будь,
Как бедуин в пустыне,
Всегда и ныне.

Прильни с любовью к деве.
Но если вдруг ее черты
Осветит грусть несбывшейся мечты
Иль проблеск счастья,
А твоего в том нет участья, —
Не связывай, не угнетай ее надежд.
Не твой теперь и край ее одежд,
И бледной розы лепесток,
Что обронил ее венок.

Пусть всей душой она любима
И вышних ангелов затмит,
И без нее день сумраком повит,
Нет в жизни прелести былой.
Поверь мне, сердцем знаю, —
Когда нас полубоги покидают,
Находят боги нас порой.

Дни лицемерные, как дочери Фортуны,
Закутавшись, безмолвной вереницей
Идете, словно дервиши босые,
Держа в руках венки, сухие прутья.
Для всех у вас достойные дары —
Хлеб, королевства, звезды, свод небесный.
Набрел и я в заглохших кущах сада
На торжество… Забыв желанья утра,
Взял трав и сладких яблок. Дочь Фортуны
Безмолвно удалилась… Слишком поздно
Насмешку я прочел на сумрачном челе.

Убийца мнит, что убивает,
Убитый мнит, что пал в крови, —
Ни тот и ни другой не знает,
Куда ведут пути мои.

Забвенье, даль — мои дороги,
Мне безразличны тьма и свет;
Во мне — отверженные боги,
Величий и падений след.

Кто прочь стремится в самомненье,
Тому я сам даю полет;
Я искуситель, и сомненье
Тот гимн, что мне брамин поет.

Ко мне стремятся боги тщетно,
Священных Семь, — но в тишине
Добро творящий незаметно
Придет и без небес ко мне!

Мне голос твой, Маскетаквит,
Звучит как музыка дождей,
Но сквозь тебя свой бег стремит
Иной поток, всех вод светлей.

Ты в узких берегах стеснен,
А безграничный тот поток
Сквозь все моря, сквозь небосклон,
Сквозь свет и жизнь течет, глубок.

Я вижу ясно вечный свет,
Я слышу бесконечный плеск
Сквозь смену и людей и лет,
Сквозь сон любви, сквозь власть и блеск.

Маскетаквит, как добрый гном,
Ты камни золотишь, граня,
А в том потоке золотом
Всегда сияет солнце дня.

Кто выпьет из него глоток,
Тот жажду утолит навек.
Века уносит тот поток,
Как ты весною — лед и снег.

Не государственным указам
Своей свободой я обязан.

За власть цепляются цари,
Свои владенья ширя,
А я — свободен изнутри,
В своем духовном мире.

Что бесконечней, чем моя мечта?
Что защищеннее, чем нагота?
Что полновластней вдохновенья?
Пред ним — бессильны притесненья!

Чем власть заманит — или устрашит —
Того, кто с мирозданьем слит?
Тиранов время сточит,
А выслушает — лишь того,
Кто лишнего не хочет.

Держись всегда особняком,
Особняков не строя,
Не будь холопом и льстецом,
Польстят — считай: пустое.

Расшиты роскошью ковры —
Но к людям не добры.
Невольно подлости полна
Любая честная война.

Но не твое сраженье
За самоотделенье.

Ту жизнь, которую вести
Желаю, я веду,
И в искушенье не ввести
Меня в земном аду.

Есть кроткий дол, возбранный нам,
Никто из смертных не был там,
Никто из нас, никто из тех,
Кто обречен на труд и грех.

Там доблесть прежде рождена,
Чем в здешний мир вошла она,
Туда деянья наши все
Вернутся в подлинной красе.

Там юность истинна и страсть,
Поэзии ж святая власть
В словах не чувствует нужды —
Поет простор на все лады.

А если слух твой изощрен,
Ты различишь вечерний звон,
Лиющийся оттуда к нам,
Чьи души внемлют небесам.