Анна Брэдстрит - Поэзия США

Прохладны тени вкруг меня;
Безмолвие, начало дня.
Меж мрачных скал сторожевых
Блестит Гудзон, широк и тих;
В него лишь изредка кусты
Росу уронят с высоты,
Да воспарит над гладью вод
Воскресный звон под небосвод.

О благодатные места!
Здесь голубая пустота
Обволокла окрестный лес,
И мнится, будто бы с небес
Холмы свисают до земли;
Я вижу облако вдали
И ощущаю под собой
Бесплотность бездны голубой.

Есть красота, что лишь на миг
Являет нам свой дивный лик,
Но розу тленную ты все ж
Лепным узорам предпочтешь.
Так на исходе лучших дней
Любовь и крепче и нежней
В предвестье ненасытной тьмы,
Пред коей беззащитны мы.

Река! Лазурью сонных вод
Ты затмеваешь небосвод!
Надолго ль замерли твои,
Как небо, дивные струи!
Нет, безмятежность нам с тобой
Не уготована судьбой:
Твоя волна вскипит опять,
А я уйду тревог искать.

Так думал я в поле, где красный наряд
Мелькал деревенского парня смешного:
Я слушать люблю, как коровы мычат,
Но, право, об этом не знают коровы.
Звонарь, совершая положенный звон,
Не знал, что прославленный Наполеон
Пришпорит коня ради этого звона,
И мальчик из конницы Наполеона
Не мыслил себя как одну из причин
Победной войны у альпийских вершин.
Что значишь ты сам по себе, неизвестно —
Одно без всего некрасиво, нечестно…
Люблю воробьиную песнь на заре,
Когда они в небе чирикают мило,
Но раз я поймал воробья во дворе,
И так его песня меня утомила!
Верну его снова реке, небесам,
Чтоб уху он пел, а природа глазам.
Как я любовался на гальках прибрежных
Раскрытыми створками раковин нежных!
Они розовей, перламутровей стали
От мелких пузырчатых брызг на эмали,
И море ревело, когда на волне
В ладони они приплывали ко мне.
Я смыл с них любовно травинки и пену,
Я взял их как дар океана бесценный,
У ветра и солнца я отнял их чудо,
И что предо мною? — зловонная груда…
Любовник следит за подругой тайком,
Он словно толпой херувимов влеком;
Но лучшее в мире ее украшенье
Соткали снежинки в блестящем круженье, —
Она попадет к нему скоро под кров,
Как в клетку певунья зеленых лесов,
И чудо развеется: нежной женой
Пребудет она, но не феей лесной.
Я думал: «Я правду теперь возлюбил,
А ты, красота, ты игрушка ребенка,
Тобой я утешился и позабыл!»
В тот миг под ногой моей мягко и тонко
Скользнул, содрогнулся плаун голубой,
Лишайников шапки повсюду серели,
Я чувствовал запах фиалки лесной,
Навстречу дубы поднимались и ели,
И шишки, и желуди всюду пестрели.
Высокий стоял надо мной небосвод —
Где солнце горит и Создатель живет.
И снова открылись для слуха и зренья
Журчанье ручьев, соловьиное пенье.
И вновь Красота диктовала уму
И вновь приобщала меня ко Всему.

Те дни Земля уж забывает,
Хотя мечтатели их чтят
И время в слитки отливает
Великих календарных дат.

В те дни оплошность роковая
Лишила Уриила Рая.
Один хитрец бродил среди Плеяд
И выведать решил, что боги говорят.
Тут до него дошла случайно
Преступная и роковая тайна.
Божественные дети спор вели
О форме и строении Земли,
О Солнце, о движении планет
И что бывает на Земле, что нет.
Был среди них один, чьи прорицанья
Казались полны духом отрицанья:
Он презирал священный ритуал
И демонов всех поименно знал,
И звал судьбу он вещью бесполезной,
И все законы логики железной
Он выставлял, чтоб доказать другим,
Что этот мир судьбе не подчиним,
Что будет день — и снег сгорит мгновенно…
Воспламенились спорщика глаза —
И небо потрясла ужасная гроза.
Был гневен алый Марс,
И серафимы тоже
В смятении на миртовом поднялись ложе.
И стало необдуманное слово
Дурным предвестием в день праздника святого.
Судьбы тогда склонилось коромысло,
Понятия добра и зла лишились смысла.
Был вне себя воинственный Гадес —
Порядок в мире с той поры исчез.

Самопознание, лишив безумца силы,
Убило навсегда красу у Уриила,
И от людей, казалось, на века
Бог отошел, укрывшись в облака.

Что ж лучше? Пылью быть в цепи вращенья,
Забыться на исходе поколенья —
Или, рассудка дряблый нерв порвав,
Явиться в ореоле высших прав?..

Под бурями забвенья
Склонился сын бессмертных в то мгновенье.
Уста сомкнулись, тайну сохраня,
Как в груде пепла искорку огня.
Но перед правдой ангельские крылья
Тогда и ныне падают в бессилье.

И, боль терпя от солнечных лучей,
От жара, что живет в огне вещей,
От шествия души сквозь неживое,
От бурь, мутящих море мировое,
От знанья, что добро — гнездилище злых сил, —
Кляня богов, кричит мятежный Уриил.
И пурпур красит горизонты мира,
И властные тогда дрожат кумиры.

Здесь наши предки в ранний час
Из бревен мост когда-то сбили
И сотни ружей, грянув враз,
Весь мир в апреле разбудили.

Наш враг с тех пор обрел покой,
Но не в победе, данной богом,
А Время темною волной
Снесло сей мост к морским дорогам.

Струится в зелени поток,
И рядом памятник героям.
Пусть слава им плетет венок,
Сыны гордятся их покоем.

Да будет вечен дух бойцов,
Завещанная нам свобода.
Пусть знамя дерзкое отцов
Щадит и Время и Природа.

Предвозвещенный трубным ревом неба,
Приходит снег и, словно не снижаясь,
Летает над землей, и белый воздух
Скрывает даль, реку, леса, холмы,
Завесил домик фермера за садом.
Пути нет в ноле, нарочный задержан,
Разлучены друзья, лишь домочадцы
Сидят перед огнем, заключены
В уединенье буйством снежной бури.
Пойдем посмотрим, что построил ветер.
Добывши мрамор из каменоломен
Невидимых, неистовый искусник,
Воздвиг он сотни белых бастионов
Вокруг столбов, деревьев, у дверей.
Так быстро мириадом рук рабочих
Волшебные постройки он воздвиг,
О цифрах и расчетах не заботясь;
Отделал белым мрамором курятник,
И в лебедя преобразил терновник,
И фермеру назло между двух стен
Проход замуровал, а у ворот
Вознес на вышке стрельчатую башню.
Потом, игрой пресытясь, он исчезнет,
Как будто не был, и под ярким солнцем
Оставит изумленному искусству
Для подражанья в камне на века
Ночное зодчество своих безумств,
Причудливую лепку снежной бури.

Сфинкс дремлет,
Спокойно сомкулись крыла;
В уме его
Планы людей и дела:
«Кто тайну мою
Разгадает сейчас?
Вы спите, меж тем
Вопрошаю я вас!»

Кто возрастом мальчик,
Но мыслью титан?
Кто ведал
Дедала безумного план?
Сон — в жизни затишье,
Явь вылечит сны,
Жизнь — смерти превыше,
И глубь — глубины.

Ствол пальмы прямее,
Чем солнечный луч, —
Слон гложет побеги,
Красив и могуч,
И, нежные крылья
Сложив за спиною,
Дрозды воспевают
Величье земное.

Волна, как дитя,
Вдохновляясь капризом,
Играет
С лукавым изменчивым бризом.
Закону подвластна
Частица простая,
И бродит меж полюсов
Атомов стая.

Звук, пауза, воздух,
И море, и суша,
Зверь, птица —
Имеют единую душу.
Защитник и спутник
От бога всем дан:
Ночь утро скрывает,
А гору туман.

Хохочет дитя
В материнской купели —
Игрушка ему
Дни, часы и недели.
В очах его ясных
Сияет покой,
Они — миньятюры
С картины мирской.

А взрослый познал
Осторожность и страсть,
Он начал краснеть,
Пресмыкаться и красть.
Насмешлив и желчен,
Всех оргий душа,
Он землю свою
Отравляет, дыша.

И, страх его чувствуя,
Мать человечья
Пугает миры
Негодующей речью:
«Кто в вино и хлеб ребенка
Сонной подмешал отравы?
Кто душил во сне ребенка,
Одержимый буйством нрава?»

«О Сфинкс мой прелестный, —
Я слышал ответ, —
Загадок твоих
Не страшится поэт.
С любовью начертан
Рисунок времен,
Хоть выцвел
В лучах многозначности он.

Что Демон,
Когда не любовь к совершенству?
И пропасть Дракона
Сулит нам блаженство.
Страх гибели
Менее мучает нас
При мысли, что дух
Видит больше, чем глаз.
Дом Духа не здесь,
Но в бездонном ущелье.
Вращенье планеты
Чревато ли целью?
Высокое небо
Извергнет свой гром
На мир — и минувшее
Мы проклянем.

Изведали
Падшие ангелы стыд,
И лира раскаянья
Дивно звучит.
Найдется ль
Великая духом жена?
О, если б меня
Полюбила она!

Вся жизнь —
Разнородных начал череда:
За скорбью
Сокрыта услада всегда.
Любовь учащает
Биенье сердец,
Встречая
Рождение дня и конец».

Бедный глупый Сфинкс! Ключи
Тайн твоих Зевес хранит.
Пусть же рута, кумм и мирр
Смутный взор твой прояснит.

Старый Сфинкс кусает губы:
«Знать мое не должно имя,
Я жена твоя, я дух твой,
Ты очами зришь моими!»

«Вопрос твой безответен.
Твой взор как правды свет.
Ты спрашиваешь вечно —
Но ложь любой ответ.

Наедине с Природой
Оставь гостей твоих:
Тысячелетий тайну
Не разгадаешь вмиг».

И Сфинкс преобразился,
Отныне он — жена,
И розовая тучка,
И ясная луна,

Она в огне сгорела,
И розой зацвела,
И поднялась волною,
И берегом легла.

«Я сто имен имею.
Кто вспомнит хоть одно,
Тот властен надо мною
И все тому дано!»