Анна Брэдстрит - Поэзия США

Предвозвещенный трубным ревом неба,
Приходит снег и, словно не снижаясь,
Летает над землей, и белый воздух
Скрывает даль, реку, леса, холмы,
Завесил домик фермера за садом.
Пути нет в ноле, нарочный задержан,
Разлучены друзья, лишь домочадцы
Сидят перед огнем, заключены
В уединенье буйством снежной бури.
Пойдем посмотрим, что построил ветер.
Добывши мрамор из каменоломен
Невидимых, неистовый искусник,
Воздвиг он сотни белых бастионов
Вокруг столбов, деревьев, у дверей.
Так быстро мириадом рук рабочих
Волшебные постройки он воздвиг,
О цифрах и расчетах не заботясь;
Отделал белым мрамором курятник,
И в лебедя преобразил терновник,
И фермеру назло между двух стен
Проход замуровал, а у ворот
Вознес на вышке стрельчатую башню.
Потом, игрой пресытясь, он исчезнет,
Как будто не был, и под ярким солнцем
Оставит изумленному искусству
Для подражанья в камне на века
Ночное зодчество своих безумств,
Причудливую лепку снежной бури.

Сфинкс дремлет,
Спокойно сомкулись крыла;
В уме его
Планы людей и дела:
«Кто тайну мою
Разгадает сейчас?
Вы спите, меж тем
Вопрошаю я вас!»

Кто возрастом мальчик,
Но мыслью титан?
Кто ведал
Дедала безумного план?
Сон — в жизни затишье,
Явь вылечит сны,
Жизнь — смерти превыше,
И глубь — глубины.

Ствол пальмы прямее,
Чем солнечный луч, —
Слон гложет побеги,
Красив и могуч,
И, нежные крылья
Сложив за спиною,
Дрозды воспевают
Величье земное.

Волна, как дитя,
Вдохновляясь капризом,
Играет
С лукавым изменчивым бризом.
Закону подвластна
Частица простая,
И бродит меж полюсов
Атомов стая.

Звук, пауза, воздух,
И море, и суша,
Зверь, птица —
Имеют единую душу.
Защитник и спутник
От бога всем дан:
Ночь утро скрывает,
А гору туман.

Хохочет дитя
В материнской купели —
Игрушка ему
Дни, часы и недели.
В очах его ясных
Сияет покой,
Они — миньятюры
С картины мирской.

А взрослый познал
Осторожность и страсть,
Он начал краснеть,
Пресмыкаться и красть.
Насмешлив и желчен,
Всех оргий душа,
Он землю свою
Отравляет, дыша.

И, страх его чувствуя,
Мать человечья
Пугает миры
Негодующей речью:
«Кто в вино и хлеб ребенка
Сонной подмешал отравы?
Кто душил во сне ребенка,
Одержимый буйством нрава?»

«О Сфинкс мой прелестный, —
Я слышал ответ, —
Загадок твоих
Не страшится поэт.
С любовью начертан
Рисунок времен,
Хоть выцвел
В лучах многозначности он.

Что Демон,
Когда не любовь к совершенству?
И пропасть Дракона
Сулит нам блаженство.
Страх гибели
Менее мучает нас
При мысли, что дух
Видит больше, чем глаз.
Дом Духа не здесь,
Но в бездонном ущелье.
Вращенье планеты
Чревато ли целью?
Высокое небо
Извергнет свой гром
На мир — и минувшее
Мы проклянем.

Изведали
Падшие ангелы стыд,
И лира раскаянья
Дивно звучит.
Найдется ль
Великая духом жена?
О, если б меня
Полюбила она!

Вся жизнь —
Разнородных начал череда:
За скорбью
Сокрыта услада всегда.
Любовь учащает
Биенье сердец,
Встречая
Рождение дня и конец».

Бедный глупый Сфинкс! Ключи
Тайн твоих Зевес хранит.
Пусть же рута, кумм и мирр
Смутный взор твой прояснит.

Старый Сфинкс кусает губы:
«Знать мое не должно имя,
Я жена твоя, я дух твой,
Ты очами зришь моими!»

«Вопрос твой безответен.
Твой взор как правды свет.
Ты спрашиваешь вечно —
Но ложь любой ответ.

Наедине с Природой
Оставь гостей твоих:
Тысячелетий тайну
Не разгадаешь вмиг».

И Сфинкс преобразился,
Отныне он — жена,
И розовая тучка,
И ясная луна,

Она в огне сгорела,
И розой зацвела,
И поднялась волною,
И берегом легла.

«Я сто имен имею.
Кто вспомнит хоть одно,
Тот властен надо мною
И все тому дано!»

Жаль оскорбить
Мне патриота чувство —
Но грех забыть
Свое искусство
Для ханжества попов
И тупости столпов.

Коль оторвусь
От творчества политике в угоду,
Для дел я обрету свободу,
Но гнева муз
Страшусь, что учинят мне суд
И в мозг сумятицу внесут.

…Но кто ты, чьи трактаты
О красоте грядущей
Читает молодежь?
Ты червь слепоживущий,
Не видящий, как Штаты
Над Мексикой цветущей
Заносят штык и нож[17].

Кто все мы, что, бывало,
Живописали наш свободный мир:
«Я твой избранник, бурный Контокук!
Я друг твоих долин, Агиохук!»
Мы все рабовладеличьи шакалы!
И наш господь, создавший Нью-Хэмпшир,
Смеется над страной,
Где дали небывалы,
Да больно люди малы:
«Какой просторный дом
Для мышки с хомяком!»
Когда бы пламень охватил
Всю Мексику и погубил народ,
У нас рыдал бы разве крокодил.

Честь, справедливость — все долой,
Свобода схвачена в оковы,
У гроба траурное слово
Лишь воздух потрясло пустой.

Зачем разгорячен
Мой пылкий друг?
От Севера он Юг
Стремится оторвать.
Но для чего же вдруг?
И Банкер и Бостон
До нынешних времен
Гнетет один дракон!

Всяк друг при своей работе:
Ковбои служат быку,
Мошенники кошельку,
Обжоры собственной плоти.
Вещь — под солнцем, люди — в тени.
Ткется ткань, дробится мука,
Вещи — в седле, и пока
Людьми управляют они.

Два закона звучат зловеще
И непримиримо. Вот
Для человека — а вон
Для вещи. Но именно вещи
Построили город и флот;
И вещь восстала; и человек побежден.

Лесам под пилой дрожать,
Горам покоряться равнине,
В горах туннелям бежать,
Не знавшей тени пустыне
В оазисах утопать,
Возделываться полям,
Прериям отступать,
Строиться кораблям.

А человеку во все времена
Жить для дружбы, любви и веры,
Для закона, для чувства меры, —
И да подчинится ему страна,
Как Громовержцу Олимп и Гера.

Но счетов на шелест листвы
Не зову обменять купцов;
Ради бога, сенатор, и вы
Не ходите слушать дроздов.

Всяк — слуга при своем уме.
Глупым — портить, путать, ломать.
Мудрым — думать и понимать.

Время драться за свет во тьме,
За право женщины — пусть не твоей.
Пусть доброта людей
Обвенчает долг и свободу,
Да не будет отныне
Народа и ненарода,
Высших и низших рас.
Смелый меда найдет запас
В львином трупе в пустыне.
Пусть отныне взойдет заря
В душе янычара и дикаря.

…Казак пирует на Польше[18] —
Вкусен краденый плод.
Нет благородства больше,
Последняя лира уже не поет.
Но распались на два союза
Победившие в этой войне,
И тысячи удивленная Муза
Найдет на своей стороне!

Не утолить моих тревог
Твоею арфой скучной,
Что веет, словно ветерок,
Легко и благозвучно.
Как струны бедные ни рви,
Как клавиши ни мучай,
Они не пробудят в крови
Таинственных отзвучий.
Но древний бард своей рукой,
Как молотом иль булавой,
Ударит по дрожащим струнам! —
Словно знак подаст громам,
Звездным проливням-дождям,
Ураганам и перунам.
В песне Мерлина — Судьбы
Потрясенное звучанье;
Клич воинственной трубы;
Тяжкий стон и задыханье
Рек, зажатых подо льдом;
Голос площадей ревущих;
Стук сердец и пушек гром;
Поступь воинов идущих;
И пустынника в глуши
Вопль о крепости души.

Если духом бард велик,
Пусть и его язык
Будет также величавым,
Чуждым правилам лукавым,
Мелочному счету строк;
Пусть карабкается вечно
По тропинке бесконечной.
«Выше! выше! — говорят
Ангелы, — взбирайся смело,
К небу устреми свой взгляд;
Без боязни, без сомненья —
По ступеням удивленья!»
Царь и властелин игры,
Той, которой нет чудесней,
Он раздарит все дары,
Скрытые в извивах песни.
Легче и бодрей идти,
Когда над нами громогласно
Музыка звучит в пути
С надеждою согласно
И сердца стучат
С ней в лад.

Не изнеженный пиит —
Все, что жизнь ему велит,
Бард исполнит без обмана;
Слово Мерлина смирит
Волю грозную тирана;
Песня, вырвавшись из уст,
Злую бурю укрощает,
Льва в ягненка превращает,
Удлиняет лета срок,
Мир приводит на порог.
В дни бесславья и бессилья
Он не станет в изобилье
Сочинять бравурных од;
Но с терпеньем переждет.
Как птица, дольный мир покинув,
Устремляется в зенит,
Так и муза воспарит,
Низменное все отринув,
К высочайшей из орбит.
И пусть не силятся профаны,
Зудом рифмы обуяны,
Рассужденьями достичь
Того, что лишь высокий гений
Может выразить сполна
В час счастливых откровений.
Но приходят времена,
Когда промысел господний
Проявляется свободней,
Так что даже идиот
Может видеть невозбранно
Судеб и веков полет.
Так негаданно-нежданно
Тайна нас заворожит,
Но никто не обнажит
Смысла, что под ней лежит
Непостижно и сохранно.