Марк Тарловский - Молчаливый полет

В империи желтолицей —
Пожизненный пенсион…
На чучелиной ключице —
Белогвардейский погон…

В русском стоять музее,
О боже, ему дозволь,
Где выпушки, и фузеи,
И дикая кунья моль…

Но там нужны манекены,
Не метящие в тюрьму,
Свободные от измены
Отечеству своему!

И жмурится он, как филин,
От света правды родной,
В квартале, где чад курилен
И совести черный гной.

Кляня свой удел холопий,
Из трубки на пять персон
Тяжелый он тянет опий,
Тяжелый вкушает сон.

…И вот его шлют шпионом
В советский Владивосток —
По джонкам, зерном груженным,
Валандаться без порток.

Он — грузчик, в брикетной яме
Досуг проводящий свой,
С военными чертежами
Под всклоченной головой.

Он русские трудит плечи,
Он русским потом пропах,
Но привкус японской речи —
На лживых его губах:

От «ш» и от «щ», и даже
От «з» и от «л», отвык,
Поклажу дзовет покражей
Спионский его ядзык.

Друдзьями радзобраченный
Предатерьски до конца,
Он, с джонок сносивший тонны,
Не снес крупинки свинца.

Душа ж его по расстреле
Имела свои права:
Вдали перед ней пестрели
Священные острова;

И ждали ее во храме,
Бровями не шевеля,
Ожившие предки, «ками»,
Над шаром из хрусталя.

«О ками! Во имя мийи,
Дракона и всех светил,
Враждебной богам России
Достаточно я вредил.

Но в белогвардейском хаме,
Как в гейше, душа нежна —
Достоин я места ками
На вечные времена!»

«Кто вел себя по-геройски,
Тому обеспечен рай», —
Отвесив поклон синтойский,
Ответствовал самурай.

«Себя по-геройски вел ты, —
Микадо за ним изрек, —
Хотя и слишком желтый,
От нас ты не так далек». —

«Банзай, — сказал Исанаги,
Создатель японских гор, —
Секретные он бумаги
В советском посольстве спер». —

«В роскошной Чапейской драме
Всех масок он был смелей», —
Прибавила Исанами,
Создательница полей.

А дева Аматерасу,
Дневного неба звезда,
Сказала: «Он рвал, как мясо,
Харбинские поезда». —

«Он — ками, и несомненно,
К чему колебаться зря?» —
Вскричали потом Тенно,
Божественного царя.

Но дернуло Йунгу-Кою,
Блаженна иже в женах,
Вмешаться в судьбу «героя»
Под веера плавный взмах:

«Приличествует, как даме,
Мне тоже задать вопрос:
Любил ли отчизну ками,
Людей валя под откос?»

Тут все загалдели сразу:
«Как смеете вопрошать?
Как мог он, служа экстазу,
Отчизну не обожать?»

Она ж — голоском цикады,
Шелк правил перелистав:
«Вопрос этот ставить надо,
Об этом гласит устав…» —

«О жалкая бюрократка! —
Микадо сказал, рыча. —
Ну что ж, отвечай на кратко,
Свет неба, огонь меча!

Каких-нибудь полминуты,
И форма соблюдена:
Любил ли свою страну ты,
Любила ль она тебя?» —

«Все тягости бренной жизни,
Все муки моих побед
Я вынес во вред отчизне,
Во вред ей, только во вред…» —

«Ах, так! — завопили предки. —
Извергни тебя дракон!
Чужие ты ел объедки!
Из хра…»
………………………..
«…из курильни — вон!»

О, есть ли что-нибудь гаже,
Чем этот скупой рассвет?
«Эй, сволочь, которой даже
На родине места нет!

Подрых — и долой отсюда,
Проваливай, рыцарь, вон!»
Звенит на столах посуда,
С ключицы летит погон…

Как мужественны эти группировки,
Распад людей по цвету их ладоней,
По мозолям, по запаху одежды,
По привкусу их мыслей и привычек,
По строю языка и сновидений,
По тем или иным формулировкам
Их профессионального билета,
По их знаменам в армии труда!

Как много надо воли и упорства,
Чтобы при всей текучести сознанья,
При сверхъестественных переворотах
Утратившего равновесье мира,
При путанице законообмена
Между земной корой и атмосферой,
С такой последовательностью течь
По руслам специальностей, сноровок,
И мастерства, и цеховых заслуг!

И как должны быть чутки рядовые
Участники труда на всех участках,
Чтобы, единоличные итоги
Суммируя на картах пятилетки,
С безгрешностью научного прибора
Вести своим общественным инстинктом
Почти сейсмографическую запись
Неуловимейших землетрясений
И учащающихся отголосков
Гневообразовательных процессов
За выпуклостью видимой земли.

Когда определенные массивы
Носителей секретов и тенденций
Индустриального Полишинеля
Осознают права своей победы
Над деревом, над камнем, над металлом,
Над атомом, над молнией, над громом,
Над музыкой и черт знает над чем,
Они кристаллизуют в членских взносах
Свой коллективизированный пафос —
Они объединяются в союз.

А жизнь идет — на профсоюзных съездах
Дифференцируются, размножаясь,
Вместилища прилежной протоплазмы,
И путь самоотверженной амебы
Приводит к дележу горнорабочих
На рудокопов и нефтяников.

А это есть бессмертье коллектива,
И не беда, что всех поодиночке
Влекут под шорох неизбежной смерти
Ее безлозунговые знамена,
Что все мы, независимо от стажа,
Запишемся в число активных членов
Единого союза мертвецов…

Героев огрели салютом,
Их предали розовым путам,
В тенетах из клумбовой пряжи
Несущие их экипажи.
Единые духом и славой,
Феномен они многоглавый,
Они — экспонат стоголовый,
Попавший к пионам в оковы,
Блистательный фокус природы,
Стосердый и однобородый,
Чей лагерь торжественно замер,
Как залы Петровых кунсткамер.
Над роем разинутых ртов он
Навеки в стекле заспиртован.
Гирлянды душисты и свежи,
Они — как поморские мрежи,
Они изменили корзинам, —
Их завязи пышут бензином.
Вот розы столичной теплицы,
Вот рыцарей орден столицый!
От горе, от радости горе! —
Слеза заблестела во взоре,
И вниз потекла, и другая
Сверкает, за ней набегая…
Герои, герои, герои!
Ахиллы арктической Трои!
Скрипят городские ворота,
Данайцы — в нутре самолета.
Вы Арктику перехитрили,
Посланцы родных эскадрилий.
Торосья глыбасты и круты, —
Равнин Бородинских редуты.
Про Шипку шуршит Бородина
И вяжет людей воедино.
Отчаянен курс «диамата»…
Собачья упряжка лохмата…
Лицо лихоманки моржово…
Ай как лихорадит старшого!..
Прощай, океан-окоренок
Для стирки ребячьих пеленок!
Пригодна ль пурга для просушки?
Агуськи, Карина, агушки!..
Спи с миром, хозяйственный малый,
В могиле своей небывалой,
Под бочкой, под тешкой белуги,
Как викинг на собственном струге!
Герои, герои, герои!
Ахиллы арктической Трои!
Вот хитрость, и ум, и отвага,
И честь большевицкого флага!
Всё ближе, всё глаже, всё ниже…
Коньки-Горбунки остролыжи…
Ура и порывы моряны,
И рысь белоснежной охраны,
И черные конские морды,
И дроби копытной аккорды…
Летит эскадрон по-Пегасски.
Всё белые, белые каски!
Фаланги и центурионы!
Пионы, пионы, пионы…
От лагеря до мавзолея —
Сплошная оранжерея.
Тем слезы, там грозы, там розы,
И ни на полушку прозы.